По ту сторону

Сергей Примаченко

По ту сторону

Лесник

Третий день продолжалось мое путешествие и куда ни кинь взгляд – всюду степь с десятком белых сел, разбросанных на взгорках. Все это время безжалостное солнце палило нещадно. Даже ночи не могли спасти от страшной духоты. На этот раз, пройдя очередную деревушку, я вышел к реке и невольно затаил дыхание от удивительной картины, представшей передо мной. Посреди широкой излучины расположился довольно большой остров, сплошь поросший густым сосновым лесом. От изумрудной зелени невозможно было отвести глаз. Нестерпимо потянуло под этот животворный полог, где я, наконец-то, мог бы отдохнуть от нестерпимого зноя.

Оглядев берег, заметил старый челнок, который одиноко лежал в невысокой траве. Рядом никого не было и я с оглядкой, несколько смутившись, направился к нему. Спустив лодку на воду, достал свою тетрадь, вырвал страницу и быстро написал, что, извиняюсь за то, что воспользовался лодкой без спроса. А также уверил, что завтра ее верну. Подумав, я достал несколько банкнот и вместе с запиской оставил на видном месте, придавив камнем.

Лес возвышался могучей стеной, словно древнерусская застава из позабытых былин. Берег крутой, песчаный, но я легко поднялся по нему и со вздохом повалился на траву. Как же приятно было окунуться в прохладную зелень, под кроны вековых исполинов. Сосновый шатер слегка колышется, деревья поскрипывают. Лесные запахи успокаивают. Так, незаметно, и задремал. Пробудившись, начал готовиться к ночлегу. Собрав дров, развел костер и сварил себе ужин. Нарубив лапника для постели, я с удовольствием попивал чай, позабыв и про жару и про пыльную, сухую степь.

Я еще издали заметил его. Он шел не спеша по пустынному берегу; заметив мой костер, стал подниматься ко мне. Высокий и сухой. Длинные и гладкие черные волосы спадали на полинявшую солдатскую плащ-палатку. Чисто выбритое, загоревшее лицо. В умных глазах застыла печаль.

– Вечер добрый, – поздоровался незнакомец. Осмотрел мой лагерь. Долго глядел на огонь.

– Надолго обосновался?

Он не внушал опасности. Я указал ему на место у костра.

– Завтра утром, думаю, обратно. А вы местный?

Он легонько кивнул.

– Лесник я здешний. И обвел взглядом вокруг.

– Чудесное место, – воодушевился я.

– Да, лес чудесен.

Он устремил взгляд за реку, где струилась серая степь. Все та же печаль в глазах.

Незаметно наступил вечер. Над рекой поднимался густой туман, скрыв с наших глаз соседний берег. Наш костерок бойко горел. Смолистые ветки потрескивали в тишине. В черное небо тянулся сизый дымок.

– Об этом острове и сосновом боре, ходят множество слухов. По ночам здесь слышатся голоса, детский плач и стоны. В полнолуние остров и сам лес окутывает густой туман. В это время и происходит всякая чертовщина.

«Какой-то странный разговор он затеял». Я поежился.

– Вы о чем?

Он, как будто, не слушал меня.

– Там, – незнакомец махнул в сторону чащи, – в глубине острова, жил отшельник, и к тем, кто приходил за дровами, начинал ломать лес, он потом сам наведывался в их дом. И в доме кто-то умирал. Его называли Хозяином. Некоторые вообще считали, что он не человек.

– А кто?

– Порождение адово.

Он продолжал что-то говорить о величии царства деревьев, а я подумал, что перебраться на остров было самой большой моей ошибкой. Что он там сказал? «В полнолуние, когда поднимается туман…»

Незнакомец не спускал с меня глаз.

– «Деревья обижать нельзя», – говорил Хозяин. Лес рубить нельзя. Ни костров, ничего, что может навредить лесу. Те, кто ослушался – пропадали навсегда.

Я вскочил. И чуть не упал. Корни деревьев опутали мои ноги. Как я ни старался, но выбраться не мог.

Он поднялся вслед за мной.

– Ты никогда не замечал, что рисунок на коре дерева напоминает человеческое лицо? Тебе не приходило в голову, что это реальные люди? Здесь каждое дерево – это могила. А весь этот бор – один сплошной могильник.

Все попытки вырваться из капкана были напрасными. Мне казалось, что уже не корни, а сами мертвые хватают меня за лодыжки своими трухлявыми пальцами.

– Люди вежливо называли отшельника Хозяином.

Он впервые улыбнулся и посмотрел мне в глаза.

– А еще Лесником.

Притворись мёртвой

– Кошмары меня измучили, бабушка. Нет сил моих больше, – Надюшка уткнулась в рукав и зарыдала.

– Да что ты, девка? – ведьма недоверчиво смотрела на молодую. – Что за беда у тебя?

– Спать боюсь, бабушка. Видится бес с кикиморой, да с русалкою бесстыжей. Ходят за мною, зовут. А от бессонницы и того хуже. Хворая вся стала, болит кругом. Мысли греховные, как руки наложить на себя. Как найти выход, если все кругом темно? Страшно.

Надюшка вновь зарыдала, упала на колени и поползла к ведьме.

– Меня начали обходить стороной. Боятся. Что-то во мне изменилось. И продолжает меняться. Сначала незаметно – здесь ты говоришь невпопад, там – посмотрела не так. За мной вечно кто-то ходит. Следит. Ожидает любой оплошности. Желает, чтобы я оступилась и погубила себя. Помоги, бабушка.

И, всплеснув руками, девушка повалилась на пол.

Старуха ворожея закряхтела.

– Угораздило же тебя, дуреху. А ну, правду мне говори. Где шастала по ночам? Говори, а то худо будет. Тебе же худо будет.

– На Черную гору давеча с подругами ходила. Через костер прыгала, да венок из сон-травы по воду пускала. Утомилась и заснула там. Утром домой пришла и слегла.

Надя испуганными глазами уставилась на старуху. Прижав кулачок ко рту, девушка присела на скамью и застыла, словно оледенелая.

Поплевав на огонь, ведьма поклонилась на все четыре стороны и зашептала:

– Типун тебе, огнище. Типун тебе, ветрище. Не расскажешь, не покажешь окаянному. Надюшку – умницу не выдашь.

Поворотившись три раза через левое плечо, ведьма задумалась.

– Обряд, – наконец проговорила она, – обряд хитрый тебе нужен. Приглядел бес тебя.

– Зачем это все, бабушка?

– Хоронить тебя буду. Чтобы силы бесовские тебя за свою приняли – самой бесовкой стать должна.

Надюшка отшатнулась и затряслась вся.

– Что ворошишься? Боязно теперь? Раньше думать надо было, дуреха. Кто же на Черной горе спать удумает? Там и приглядел тебя вражина. А теперь неча трепыхаться. Он все равно явится к тебе. Уж лучше для тебя будет, если я его встречу. Не горюй, отважу от тебя нечистого. Только запомни – многие отвернутся от тебя. Готова ли ты потерять любовь близких, не взыграет в тебе обида черная?

– Готова, бабушка. На все готова, лишь бы ушел проклятый.

– Ну, смотри. Только никому ни слова. Народ болтливый у нас. Скажешь одному – другие прознают. Так и до беса слух дойдет.

– Никому не скажу, вот те крест.

– Будет тебе креститься-то. Не к месту это. Вот что нужно сделать…

Как и было приказано, Надя вернулась в дом ведьмы к полуночи. Весь день просидела девушка в своей комнате. Отвечая невпопад домашним, что хворает, никого к себе не впускала. Молилась, что было мочи. Хоть и говорила ведунья, что молитвы теперь не помогут, но все равно молилась, потому что и не могла ничего больше. Как начало смеркаться, оделась в новое платье. Собрала фату и чепец белый, что матушка к свадьбе готовила. Плакала уткнувшись в наряд подвенечный, проклиная себя за глупость молодую. Наконец, слезы утихли, но тоска и страх остались. Надюшка тихо отворила окно и выскочила в синюю июньскую ночь.

Надя медленно вошла и чуть от страха не упала в обморок. Освещенный лампадами, на скамье посреди комнаты стоял черный гроб. Старая ведунья ходила из угла в угол, собирала пыль и паутину по углам, ворошила угли. Старческий рот беззвучно шевелился. Ведьма шептала заклятия, ограждая себя от нападок нечистого.

– Ложись в гроб, – скрипучий голос вывел Надю из оцепенения.

Наденька часто-часто завертела головой.