Бидон Ньютона

Сэр Исаак Ньютон понял, что цель его достигнута, и пора сбавлять обороты, заканчивая перформанс эксцентричным номером. Когда все три закона унесли со сцены, он сдернул тряпицу с четвёртой нечты. Там, как ни странно, оказалась самая обычная стеклянная бутылка классического объёма на три четверти литра. Ко всему прочему она оказалась пустой. По залу прошел неодобрительный шёпот и занял своё место в пятом ряду. Он всегда пропускал всё самое интересное и теперь появился как раз в момент разоблачения пустой бутылки.

Ньютон поднял руки, прося тишины и сказал:

– Что же, здесь должен быть закон всемирного тяготения. Но, как вы можете видеть, он закончился.

Из зала раздавались крики: "безобразие!", "верните деньги!" и прочие стандартные фразы, применяемые в таких случаях.

– Ньютон – посредственная бездарность! – крикнул со своего места Роберт Гук, лучший враг и оппонент великого учёного сэра Исаака Ньютона на почве науки.

Казалось, шоу с треском и шумом проваливается в трубу канализационного стока. Но не таков был Ньютон. Он снова повелительным жестом попросил тишины и сказал:

– А теперь, джентльмены, прошу обратить внимание на господина месье Гука. Сейчас он на собственной персоне проиллюстрирует нам закон всемирного тяготения. Итак, раз, два, три!

На счёт три Роберт Гук рухнул на пол всем организмом и захрапел.

– Упреждая вас, господа, – проговорил Ньютон спокойно, – скажу сразу, что доктор ему не нужен. Он просто спит. Фокус вот в чём: в бутылке, которую вы видите на сцене, был помещён мединский спирт, ровно три четверти литра. Я знал, что месье Гук попытается устроить диверсию, поэтому всё точно рассчитал. Я подстроил всё таким образом, чтобы у него было время выпить весь спирт, и тем самым, как он думал, испортить моё выступление. Но ведь Гук мог и вылить спирт на пол, подумали вы сейчас. Полно-те, господа! Не питайте иллюзий и просто спросите себя: а я бы вылил три четверти литра чистейшего медицинского спирта?

Публика аплодировала стоя, Ньютон раскланивался, Гук храпел. Вот так прошёл этот памятный день, в который мир узнал о законе всемирного тяготения слежующее: тело, наполненное спиртом, притягивается к земле с непреодолимой силой. А ещё раз и навсегда стало понятно, что закон, как бы он ни выглядел со стороны, не может просто так закончиться. Закон, можно сказать, почти вечен, если слово почти вообще можно ставить рядом со словом вечность.

На картошке

Казалось, тот знаменитый сентябрь был непонятно каким. Его называли сдвоенным, двояким, тандемным и даже бинарным. На самом же деле тот знаменитый сентябрь был одинарнодвойным. Одна его часть, состоящая из СЕНТ, была золотисто-солнечная, уютно-карамельная и опавшелиственно-портретная. Зато другая выбивала своё ЯБРЬ ЯБРЬ ЯБРЬ по жестяным промокшим подоконникам и грустным крышам.

Вот именно в этом одинарнодвойном сентябре Ньютон со всем НИИ, в котором он работал на благо отечества, и отправился на картошку.

(Надо сказать, что сам Ньютон относился к этой языческой традиции по-сентябрьски неоднозначно. Двояковыпукло, одним словом. Он любил, и презирал то, что любит. Он жаждал, и ненавидел себя за это чувство. Всё дело во внутреннем компромиссе. Ведь обычай "на картошку" выдумал Аристотель, который связывал его с Космическим равновесием и Законами вселенной. А Ньютону этого древнегрека приходилось терпеть через не могу. Но! Но. С древнегреческих времён этот обычай видоизменился. Это была уже не битва за урожай, а бесконечная попойка с совращением сельских баб (деревенские леди, как называл их Ньютон). И этот аспект мероприятия Ньютону очень импонировал.

Тот одинарнодвойной сентябрь стал знаменитым по двум причинам, одну из которых никто не знает, а вторую знает всякий. Именно тогда великий учёный Исаак Ньютон придумал закон тяготения.

Помимо прочих, на катофельных полях присутствовал вечный аппонент Ньютона, которого звали Роберт Гук. Хотя, за глаза сэр Исаак Ньютон называл Гука совсем не аппонентом, а такими интересными терминами, для которых ещё и букв не придумали.

Однажды Ньютон придумал песенку:

За что аборигены съели Гука?

За то, что он достал меня, падлюка!

Это двустишие потом ушло в народ и все члены, извините, королевского общества, поехавшие на картошку в том знаменитом сентябре, долго ещё напевали его на застольях и банкетах.

Как-то вечером, когда все собрались у костра после очередного тяжёлого нетрудового дня, Гук говорит:

– Господа учёные, я тут изобрёл одну штуку. Называется микроскоп. Кто догадается, зачем она нужна, тому моё личное уважение.

Учёные, меж тем, были уже уставшие от алкогольных излишеств и сельских баб, поэтому никто не догадался. Тогда встаёт Ньютон и своим трамвайным дребезжащим голосом говорит:

– Я полагаю, эта фентифлюшка для того нужна, чтобы рассматривать такую мелочь, какую око не берёт.

– Верно, – говорит с неохотой Гук. Он уж понял, что придётся Ньютону своё личное уважение отдать. Поэтому решил изобретатель схитрить и потихоньку в кармане отломил кусочек личного уважения и протягивает сэру Исааку Ньютону. А Ньютон, он величайший учёный, ума целый вагон и несколько тележек, всё сразу понял, но уважение взял, сложил бережно и спрятал в карман. А сам говорит:

– А знаете, коллеги, зачем наш уважаемый Роберт Гук придумал микроскоп? Потому что без него он свой уд увидеть не может!

Ещё и один младший научный сотрудник с двойной фамилией Кириллов-Мефодьев (который усами, причёской и носом очень подозрительно походил на Гоголя. И если бы не очки в роговой оправе, изрядно портившие фасад лица, он был бы вылитый Николай Васильевич) пошутил так:

– Да, у него там, товарищи, не тире, а дефис!

Тут весь учёный совет со смеху покатился. Некоторые так сильно покатились, что их нашли только через неделю в соседних деревнях. Они там парились в банях, мяли сельских баб и вели праздную жизнь в неге и наслаждениях.

Гук был крайне обижен такой выходкой великого сэра, но поделать ничего не мог, ведь кусок его личного уважения теперь на всю жизнь принадлежал Ньютону. Тогда изобретатель взял и изобрёл устройство, которое метает картофель наподобие снарядов. И только сэр Исаак Ньютон с устатку после попойки и бабьих мялок прилёг на завалинке и задремал, Гук ему хлоп! прямо по голове клубнем. Сидит и руки потирает от удовольствия, что так ловко отомстил и при этом остался инкогнито. А Ньютон, до чего всё таки величина мировая, из любого события умел делать выгоду. Взял, да и придумал закон тяготения. Сначала он назывался, правда, закон тяготения картофеля, а потом учёные переименовали. Потому что не захотело учёное общество, чтоб люди догадались, что у них на картошке происходит на самом деле. Ещё и слово "всемирного" добавили, на всякий случай, для маскировки.

Палата лордов

Как известно, на людях сэр Исаак Ньютон всё больше помалкивал. "Помалкивание -позолота" – такой девиз был высечен на его позолоченном фамильном гербе. Однако, на совещаниях и прочих многолюдных мероприятиях нет-нет, да и нужно было что-нибудь эдакое сказать. Для таких случаев у Ньютона было припасено ровно две излюбленных фразы: есть такая партия! и закройте окно, дует!

Как-то раз пришлось Ньютону занемочь. Он, по правде говоря, больше любил мочь, поэтому к своей занемочи отнёсся буквально с отвращением.

– Фи! Вот так скверна, ну и паскудство, настоящая гнусность, отвратительная погань, омерзительное скотство, дрянь, пафня, подлянка, лажа в конце концов – перечислил Ньютон накипевший на душе список эпитетов и вызвал скорую.

Врачи тогда очень опасались чумы, которая чёрным горелым вороном летала над Европой. Это был неподкупный судья, и никакие деньги и титулы не могли отменить вынесенный им приговор. Поэтому санитары, не долго думая, отвезли сэра Исаака Ньютона в чумной барак, прямо в палату лордов. Надо сказать, там не только лорды лежали, но и всякие, извините, члены королевского общества. Любопытный факт: во всём чумном бараке не было ни одного пациента с чумой. У кого насморк, кто чихнул в театре, кто просто решил отоспаться. Но всех пёрли сразу в чумной, на всякий случай.