Цветы для Элджернона

Едва удерживаюсь, чтобы не позвонить ей. Несколько раз уже начинал набирать номер. Держись от нее подальше.

Слишком много спутанных мыслей просится на бумагу. Я твержу себе, что пока записываю отчеты на магнитофон, ни одно откровение не пропадет для потомства. А они… Пускай побудут в темноте еще немного - я прожил во тьме больше тридцати лет.

Устал. Я не спал в самолете, и теперь глаза сами закрываются. Завтра начну с этого же места.

Сегодня позвонил Алисе, но повесил трубку прежде, чем она ответила. Нашел меблированную квартиру. Девяносто пять долларов в месяц это больше, чем я планировал, зато она расположена на углу Девяносто третьей и Десятой авеню и за десять минут я могу добраться до библиотеки. Нельзя отставать от жизни. Квартира на четвертом этаже, четыре комнаты и пианино. Хозяйка сказала, что на днях его увезут, но я постараюсь научиться играть на нем.

Элджернон - приятный компаньон. Он ест за маленьким столиком и очень любит печенье. А вчера, когда мы смотрели футбол по телевизору, он даже глотнул пива. Кажется, он болеет за «Янки».

Собираюсь освободить вторую спальню и целиком отдать ее Элджернону. Я построю там трехмерный лабиринт из отходов пластика, их можно достать чуть ли не даром. Лабиринт будет посложнее прежних - Элджернону тоже нужно поддерживать форму. Надо только найти другую мотивацию, не пищевую. Должны же существовать и другие награды, способные побудить его к действию.

Одиночество позволяет мне спокойно думать, читать и копаться в воспоминаниях - заново открывать мое прошлое, узнать наконец кто я такой. Если все пойдет вкривь и вкось, пусть хотя бы прошлое останется со мной.

Познакомился с Фэй Лилман, соседкой по лестничной клетке. Вернувшись домой с полными сумками овощей, я обнаружил, что забыл ключ, а дверь захлопнута. Потом я вспомнил, что пожарная лестница соединяет мою гостиную и квартиру точно напротив.

…По радио гремела музыка, и я постучал, сперва осторожно, потом погромче.

- Входите! Дверь не заперта!

Я толкнул дверь и замер: стоя перед мольбертом, что-то рисовала стройная блондинка в розовом лифчике и трусиках.

- Прошу прощения! - выдохнул я, закрывая дверь. Очутившись снова на площадке, я закричал:

- Я ваш сосед! Не могу открыть дверь и хотел по пожарной лестнице пробраться к себе!

Дверь квартиры распахнулась, и она появилась передо мной - все еще в белье, с кистью в каждой руке.

- Ты что, не слышал, как я сказала «заходите»? - Она жестом пригласила меня зайти и ногой отодвинула картонную коробку с мусором, стоявшую в прихожей.

Я подумал, что она или не сознает, или просто забыла, что раздета, и не знал, куда девать глаза. Я смотрел на стены, на потолок - куда угодно, только не на нее.

Такого беспорядка, как у нее в квартире, я еще никогда и нигде не видел. В комнате стояла дюжина маленьких складных столиков, и на всех валялись тюбики с краской - одни выжаты досуха и сплющены, словно сброшенная змеиная кожа, другие еще истекали цветными лентами. Повсюду раскиданы кисти, банки, тряпки, куски картона, обрывки холста. В ноздри бил смешанный запах краски, олифы и скипидара. Три мягких кресла и ядовито-зеленая софа были завалены кучами разнообразнейшей одежды, а на полу валялись туфли и чулки, словно у хозяйки была привычка раздеваться на ходу и швырять вещи куда попало. Все покрывал тонкий слой пыли.

- Так, значит, вы - мистер Гордон, - произнесла она, в упор разглядывая меня. - Мне страсть как хотелось хоть одним глазком посмотреть на вас. Садитесь. - Она схватила ворох одежды с одного из кресел и перекинула его на софу. - Решили наконец навестить соседей… Что будете пить?

- А вы, значит, художница… - пробормотал я, чтобы хоть что-нибудь сказать. Меня нервировала мысль о том моменте, когда она наконец поймет, что не одета, и с визгом кинется в спальню. Мои глаза тщательно избегали ее.

- Пиво? Эль? Больше ничего нет, разве кроме соуса шерри. Вы ведь не хотите соуса?

- К сожалению, я спешу, - произнес я, беря себя в руки и фиксируя взглядом родинку на левой стороне ее подбородка. - У меня захлопнулась дверь, и я хотел из вашего окна добраться по пожарной лестнице до своей квартиры.

- В любое время, - уверила она меня. - От этих паршивых патентованных замков одни неприятности. В первую неделю я три раза захлопывала себя, один раз полчаса простояла на площадке совсем голая. Выскочила забрать молоко, а проклятая дверь захлопнулась. Тогда я выдрала замок с корнем, а нового до сих пор не поставила.

Должно быть, у меня был глупый вид, потому что она вдруг рассмеялась.

- Эти замки, они только и делают, что защелкиваются, а защиты от них никакой. В этом проклятом доме за год было пятнадцать краж, и все из запертых квартир. Ко мне еще никто не вламывался, хотя дверь всегда открыта. Да и брать у меня нечего.

Она снова предложила мне пива, и я согласился. Пока она ходила за ним на кухню, я еще раз огляделся и заметил, что одна стена комнаты совсем очищена - мебель отодвинута, штукатурка содрана до голых кирпичей - и превращена в некое подобие картинной галереи. Она была увешана картинами до потолка и еще множество их стояло в несколько рядов на полу. Тут было несколько автопортретов, на которых художница изобразила себя обнаженной. Картина на мольберте, над которой она трудилась в момент моего появления, являла собой нагой поясной автопортрет. Волосы на нем были длинные, до плеч (не сегодняшняя короткая стрижка). Несколько прядей завились вперед и уютно устроились между грудей… Я услышал ее шаги, быстро отвернулся от мольберта, споткнулся о кипу книг на полу и притворился, что рассматриваю осенний пейзаж на стене.

Я с облегчением заметил, что она накинула на себя драный домашний халат, и хотя дырки на нем были в самых неподходящих местах, я смог наконец позволить себе посмотреть прямо на нее. Нельзя сказать, что красавица… Голубые глаза и упрямый вздернутый нос придавали ей некоторое сходство с кошкой, что вполне гармонировало с ее уверенными, спортивными движениями. Она была стройна, хорошо сложена, лет тридцати пяти. Поставив банки с пивом на пол, она уселась рядом с ними и пригласила меня сделать те же самое.