Страница 76 из 91
Стоя на одном из Северных холмов напротив разрушенной Северной Крепости Королей, Андунээль как никогда чётко осознавала, что бессчётные годы странничьей доли превратили память в досадную ношу, ибо видеть развалины города, по цветущим улицам которого когда-то прогуливалась, было тяжелым испытанием. Она устала жить среди долга и крови, но понимала, что впереди будет ещё много битв, прежде чем Средиземье отчистится от зла, и разрушенные крепости вновь протянут к небу шпили. Если это вообще случится. Однако даже в такие минуты мысль о том, чтобы однажды бросить Средиземье не посещала её.
Мертвецкий вал — вот чем стал Форност, тысячелетние руины которого поросли травой. Позабытый город, оставленный людьми, встретил путницу абсолютной тишиной, не нарушая которую она бродила по разрушенным залам и подолгу смотрела в высокие сводчатые окна, некогда красовавшиеся цветными витражами. Косые солнечные лучи, пробивавшиеся внутрь, то тут, то там выхватывали из полумрака некогда изящные арки, расколотые колонны и оконные проёмы. Город был брошен и забыт, и в какой-то момент Андунээль порадовалась, что никогда не сможет больше увидеть Менегрот, ибо видеть его таким, как этот, было бы выше её сил. Медленно разрушающиеся стены, колонны и ворота увил плющ, всё вокруг заросло буйными травами, на развалинах по ночам выли волки. И только Дунэдайн Севера изредка приходили в эти печальные развалины, хранившие тень былой славы и горький ужас поражения.
Скача дальше за запад, Андунээль задумалась о том, чтобы обогнуть Аннуминас и озеро Ненуйал, проехав севернее через Эмин Уиал, но в последний момент пересилила себя и направилась в Крепость Запада некогда хранившую один из палантиров. Будто неведомая рука направляла её по местам, некогда полным жизни.
Пламя заката проходило сквозь пряди Андунээль, серебро колец и оберега, висящего на тонкой цепочке, становилось тёмной медью, когда она поднималась по белым ступеням обезлюдившего города. Расположенный на юго-восточном берегу озера Ненуйал и когда-то бывший столицей королевства Арнор, Аннуминас являл собой печальное зрелище. Ступая по его улицам, эллет скрывала ровное сияние бессмертной души за дурацким нарядом, в который облачилась, дабы не привлекать ненужного внимания, оставаясь лишь тенью в безмолвных стенах.
Картины опустевших, покинутых и разрушенных городов, поросших травой, плющом и мхом, стояли перед глазами, даже спустя пять дней после того, как она уехала на самый запад Средиземья. После пребывающего в запустении Арнора оказаться в Линдоне было сущим наслаждением. И в то же время это было плохой идей, так как в землях Кирдана всё кричало о том, насколько велика разница между владениями людей и эльдар. В Форлиндоне древнее волшебство дышало в высоких сосновых кронах, бесшумно ступало в опавшей хвое. Его нельзя было разглядеть сквозь смолистые ветви, укрытые утренним туманом, спустившимся с синих гор. Слушая язык старых деревьев, скрипящих на ветру, прилетающем с моря, она вспоминала, что в мире есть не только тьма и забвение, что в нём всегда можно найти нечто светлое, вечное и сильное. То, что отогреет сердце и утешит душу. И пусть порой собственный свет тускнеет, после он способен разгореться вновь от искры другой светлой души, отрицая всевластие зла.
У каждого из эльдар в сердце заложена тоска по морю, и будить её опасно, ибо никому не было дано знать, к чему она способна привести. Многие теряли покой, оказываясь на побережье и слыша песню волн, и больше не могли обрести его под сенью дубов и вязов. Дорога в обратное становилась для них единственным спасением, уводя за туманные моря к сокрытым землям.
Крик белой чайки над чёрной волной был первым звуком, ворвавшимся в размышления Андунээль, когда сосновый бор остался за спиной, и она вышла к Великому Морю. Следом за чаячьим криком она ощутила на лице свежее, влажное, солёное дыхание Белегаэра, донёсшееся вместе с брызгами разбившихся о скалистый берег волн, что несясь к острым скалам, с силой обрушивались на него и рассыпались брызгами белой пены. Клочья седых облаков высились над вспенившейся водой, словно небрежно навитые валы сена, они уходили в дальний край, где море сливалось с небом.
Андунээль смотрела в эту бездну и почти ничего не чувствовала. Бездна смотрела на неё и пыталась очаровать неукротимостью переменчивой натуры, но тщетно. Тоска по дому не исчезла, она осталась где-то глубоко в душе, но не звала ни броситься в тёмные воды, ни уплыть за море. Словно какая-то часть эллет навсегда осталась в прошлом, а осознание того, что её больше не хочется вернуть, настигло только сейчас.
Затихающие после шторма волны ласково стелились к ногам, когда Андунээль спустилась с высокого берега и, осторожно переступая выброшенные штормом ветки и обходя деревья, шла вдоль линии прибоя. Облака над землей возвышались подобно горной гряде, а берег, убегающий вдаль, казался длинной зеленой полоской, позади которой вырисовывались Синие горы. И, возможно, по тонкой песчаной окаёмке она могла бы идти бесконечно, убаюканная плеском прибоя и криками птиц вдалеке. Но мысли то и дело возвращались к покинутому Владыке Мирквуда. Всё чаще она вспоминала тоску и смирение в его взгляде, с которыми он глухо шептал о том, что она не вернётся. Он был прав, её попытка бегства была жестоким поступком, но что могла она противопоставить опьяняющей страсти и нежности, к которым оказалась не готова? Словно маленький пугливый зверёк, она сбежала. А после захотела вновь испытать себя, так до конца и не поверив собственным чувствам.
Шагая в воды Великого моря, что одна за другой набегали на берег, все в гребешках белой пены, Андунээль казалось, будто она наяву слышит, как со звоном рвутся оковы былого, и бессонные чайки послушно вторят кратковременной муке заведомой смерти и бесконечному крику иного рожденья. Она гладила рукой волны, долго прислушивалась к их шепоту, но так и не услышала зова. Груз разбитых надежд, надёжно укрытый толщей воды, бесчисленные тайны, отданные на хранение безмолвию, оставались чужды для неё. Видимо, каждый раз, когда Ульмо трубил в улумури, она не слышала зова, оставаясь неподвластной музыке вод и не проникаясь тоской по морю, хотя всегда помнила о его величии и красоте. Идя по волнам в догорающем свете, она опасалась поверить в своё отраженье, потому что в нём видела эллет, сделавшую выбор. Ту, кем ей только предстояло стать.
На одиннадцатый день пребывания на берегу Белегаэра, проснувшись с рассветом, ей вдруг показалось, что успокоившееся за ночь почти до состояния штиля море улыбается ей, с тихим слабым плеском разбиваясь о песок. Нежное золото рассветных лучей сливалось с бирюзой моря, сменившего вместе с настроением и цвет. Сладко вытягиваясь под боком Рибиэлсирита, ей подумалось, что это утро, пожалуй, одно из самых лучших в жизни. Утро, в которое она вплетала в гриву Рибиэлсирита аквамарины и жемчуг, купленные в Форлонде, и смеялась, мчась на нём по мелководью. И казалось ей, что её голосу вторит другой женский голос, звонко смеющийся вместе с криком чаек и шумом прибоя. Словно Уинен была здесь рядом с ней, разделяя простые радости эльда.
А ещё через два дня, чуть меньше чем на середине пути от Северной Гавани к Митлонду, в нескольких лигах от того места, где когда-то обрушились Эред Луин, образуя Залив Лун, путница встретила того единственного эльда, кто мог вернуть ей покой.
Оторвать взгляд от прозрачно-голубой бесконечности было почти невозможно, и всё же Андунээль пересилила извечное притяжение тэлери к морю, отголосок которого, доставшийся ей от матери, отзывался серебряным журчанием прозрачного родника в заросшем тёмном уголке сада её души. Сидя на берегу, она повернула голову на восток и увидела, как по линии прибоя к ней идёт очень высокий эльда, держа в руке сапоги. Сине-серые ничем не сдерживаемые волосы развевались на ветру, в них было куда больше серебра, чем в их последнюю встречу. Да и борода, так не свойственная эльфам стала, кажется ещё гуще и длиннее. Но внимательные и мудрые прозрачно-голубые глаза оставались такими же молодыми, как и тысячи лет назад. В расстегнутой на пару верхних застёжек рубашке, с подкатанными штанами, он будто существовал вне времени, умудряясь оставаться вечно молодым, и, в то же время, проявляя сдержанность видевшего все эпохи эльда.