Взгляд на звёзды

Закончив с салатом (управляясь с ним, она попутно успевала не только читать, но и раздавать, жестами и морганием, множество кратких команд и стандартных ответов на сообщения) Моника внезапно вспомнила о том, что собиралась пригласить Купера на ужин едва ли не с первого дня в Алкантаре. Эта мысль вызвала у неё вздох.

— Вспомнила, что обещала тебе ужин, — честно призналась она.

— Правда? — удивился он.

— Не сомневалась, что ты забыл. Но я помню. Мы обязательно отыщем подходящий день для этого. Скоро. Но уж точно не на этой чёртовой неделе.

Со своей доброй и непосредственной улыбкой, которая действовала на нервы Моники, как успокаивающий бальзам, Доминик, умостившись на кресле, развёл руками и философски произнёс:

— До тех пор, пока два человека живы и не заперты там, откуда не могут выйти — ничто не может помешать им вместе поужинать. Я — всё ещё оптимист. Так что верю, что у нас с тобой такая возможность ещё какое-то время сохранится, Мон.

Мейер, ещё пять минут назад настроенная начать разговор с Купером с жесткой постановки задач и приоритетов, при звуках доброжелательного, знакомого до мозга костей голоса неожиданно утратила негативный заряд и погрузилась в задумчивость.

Моника считала себя тем ещё кудесником тайм-менеджмента. Но и в её жизни порой наступали мгновения, когда задач становилось так много, а времени — мало, что бежать сломя голову вперёд, ловя каждую секунду, начинало казаться безнадёжным. В такие моменты её модифицированный и тренированный мозг, будто по щелчку предохранителя, замедлял свой ход и делал остановку у обочины. К седьмому десятку она уже стала достаточно мудра, чтобы осознать — запрещать ему эти остановки нельзя, если хочешь сохранить здоровье и остаться в здравом уме.

— Так же мы думали и тогда, когда работали над тем, изначальным «Пионером». Всё время думали, что наступит ещё час для того и сего, — припомнила она.

Она не назвала вещи своими именами. Но она имела в виду, в том числе, и их с Купером чувства друг к другу. Ведь было время, когда она точно знала, что любит его, и верила, что похожие чувства, которые он не умел выразить, живут и в его душе.

Ей всё время казалось, что наступит час, когда они вдвоём спокойно сядут и распутают этот узел. Для этого, казалось бы, нужно было только дождаться идеально подходящего момента. Но он так и не наступил.

А значит — не наступили, и уже не наступят, множество других неизведанных и волнительных моментов, которые должны были проследовать за первым, словно загорающиеся один за другим огни рождественской гирлянды. Линия вероятности, или, если угодно — судьбы, чьё начало какое-то время зазывающе маячило в их поле зрения, скрылась позади навсегда. И к той, альтернативной Вселенной, которая существовала бы, ступи они на тот путь — больше нет возврата. Они могут гадать, но никогда уже не узнают, какой бы была та Вселенная, и какими бы были они сами в ней.

— Казалось бы, оглянуться не успели — и где мы сейчас? Кто мы? — продолжила Моника несвойственную ей философскую речь, которая бы очень удивила Тео, Саманту или Мариетту, которым она успела устроить этим утром разнос. — Уже совсем не те весёлые молодые ребята с чистыми душами, которые просто любили науку и мечтали сделать что-то классное, не задавая себе лишних вопросов вроде «зачем?» и «а что дальше?».

Доминик улыбнулся и задумчиво пожал плечами.

— Не так уж многое изменилось, Мон. В моём случае лишним сделалось слово «молодой». В твоём — слово «весёлая». В остальном — мы там же, где и были. Там, где и должны быть.

«Насчёт меня ты, конечно, заблуждаешься. А вот для тебя, похоже, и впрямь всё осталось так же, как прежде» — с удивлением подметила женщина мысленно. — «Каково это — прожить практически всю жизнь, сохранив всё тот же первозданный к ней интерес, ту же веру в свою мечту, ту же чистоту разума и совести? Мне никогда этого не узнать. И я, наверное, всегда буду немного этому завидовать».

— Ты следил за новостями в мире? — наконец перешла Моника к делу, усилием воли вырывая себя из пучины мыслей, уносящих её всё дальше от этого места и времени.

— Признаться, нет. Уверен, там всё как обычно.

«Ожидаемо» — отметила про себя Моника.

— Да, наш мир — всё ещё наш мир. В нём всё ещё царит закон джунглей. И, боюсь, мы в этих джунглях оказались в самом низу пищевой цепочки.

— Я не сомневаюсь, что ты справишься со всем, Мон. Ни у кого не получается играть в эту игру лучше, чем у тебя.

— Спасибо, конечно, за этот сомнительный комплимент. Но мяч сейчас не на моей стороне, а на твоей, Дом. Ты, я напомню — главный конструктор нашего космического корабля. Того самого, о котором мы всё время говорим, но проекта которого так никто и не видел. Так дольше продолжаться не может. К этой пятнице у нас должна быть детальная модель, которая способна выдержать серьёзную общественную критику.

— Ты и сама знаешь, что это — невозможно, Мон. Ни мы, ни кто-либо другой в мире пока не решили ряд фундаментальных задач, от решения которых будет зависеть конструкция и даже сама возможность его постройки. Так, к примеру…

— Не надо очередных примеров того, чего мы не знаем! Дай мне лучше пример того, что мы точно знаем! Ты всё время убеждал меня, что мы продвинулись дальше конкурентов!

— Я действительно так считаю.

— Так дай мне то, что позволит продемонстрировать наше превосходство!

— Кому? Профессионалам?

— Нет. Людям, которые должны дать нам денег.

— С их точки зрения наше продвижение может показаться несущественным, или они вообще не поймут, в чём оно состоит. Люди, далёкие от науки, не понимают…

— Я не хочу всего этого слышать, Дом. Серьёзно, — отмахнулась она от него устало. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты и дальше пребывал в своём мире, там, в облаках, где есть только твой гений и чистая инженерная мысль. Но для этого необходимо, чтобы наш проект получил инвестиции. В ином случае неумолимые обстоятельства выбросят тебя из этого твоего уютного мирка. И, вместе со мной — из этой компании. Которая в таком случае просто перестанет существовать. А я знаю, что ты не хотел бы снова потерять «Пионер».

— Разумеется, — просто ответил он. — Ты ведь знаешь, что проект — это всё, что у меня есть, Мон.

— В таком случае обеспечь мне создание модели корабля, которая будет выглядеть убедительно и жизнеспособно в глазах пары сотен важных дядек и тёток, уже к этой пятнице. Не говори мне, что это невозможно. На тебя работают Королёв, твоя любимица Тёрнер и куча других высокооплачиваемых инженеров, на сбор которых по всему миру я без вопросов выделяла необходимые средства. Так заставь их выдать результат.

— Ребята работают так самоотверженно, Моника, что их некуда погонять дальше. Но я обязательно донесу до них то, что ты сказала.

— Уж будь так добр. И вот ещё что. Надеюсь, ты понимаешь, что отсидеться у себя в конуре у тебя не получится? В пятницу ты должен будешь одеть свой лучший смокинг (если нету — купи) и прийти на приём при полном параде.

— Я и не надеялся, что удастся отвертеться, — недовольно пробурчал он, неловко заёрзав на кресле при мысли о том, что ему предстоит.

— Я сейчас говорю о серьёзных вещах, Дом. Проект куётся не только в ваших лабораториях и мастерских, но и на таких вот мероприятиях с икрой и шампанским. Ты их всегда не любил, я это знаю. Но ты уж извини — всем плевать. Улыбайся там пошире. И уж не поленись объяснить каждому идиоту, который подойдёт сделать фото с легендарным доктором Купером, какой классный корабль ты изобрёл, покруче первого, и что он точно долетит до Земли-2 в два счёта, как только его наконец удастся собрать. Это не так уж сложно. Язык ведь предназначен не только для того, чтобы цокать им, когда в голову приходит очередная гениальная мысль — им можно ещё и болтать, а также лизать задницы. Неприятно, конечно, окунать свою вдохновленную гениальную старую задницу во всю эту низменную мирскую суету. Но ты уж потерпи, чтобы не слить проект с концами.