Взгляд на звёзды

— Ты — её родной сын, Рикардо. Она всегда будет любить тебя.

Не соглашаясь, миллиардер отмахнулся от неё раздраженным взмахом руки. Затем — расстроенно покачал головой.

— Она никогда не понимала! И не поймёт! Я пытался объяснить ей, но…

Он завершил неоконченную тираду новым раздраженным взмахом руки и вздохом, полным всё той же клокочущей досады и тщательно заглушаемого чувства вины. Мария не отреагировала. Она чувствовала, что от неё пока требуется лишь ждать.

— Я хочу, чтобы ты позаботилась обо всём, — изрёк он после долгой паузы, собравшись с мыслями и вновь придав голосу нужную твёрдость. — Убедись, что ей предоставляется самый лучший уход. Что для неё делается всё.

— Так и есть, — заверила Мария убедительно. — Ей обеспечены самые лучшие условия.

— Замолчи! — внезапно, без видимого повода, мгновенно вышел из себя Гизу, и его взгляд, остановившийся на Марии, вдруг сделался гневным и испепеляющим.

Безропотно опустив взгляд, девушка замерла в смиренном молчании, позволив его внезапной вспышке гнева утихнуть.

— Этого недостаточно! — наконец продолжил он, уже спокойнее, но всё ещё раздраженно. — Я хочу, чтобы делалось больше! Она достаточно настрадалась! Это моя мать, в конце концов! Я хочу, чтобы она была счастлива!

Его раздраженно-эмоциональную вспышку Мария выслушала всё с тем же хладнокровным спокойствием. Некоторое время они молчали.

— Ты хочешь, чтобы её перевели на постоянный приём препаратов? — почувствовав нужный момент вновь вставить слово, спросила Мария деловито. — Несмотря на предостережения врачей?

Был миг, когда Гизу, кажется, готов был вновь сорваться на гневный крик. В один миг у него даже дёрнулась рука, подсознательно желая физически выместить на Марии накопленную глубоко в душе вину, превратившуюся в бессильную злость. Однако Мария не дрогнула, не отшатнулась, не выказала ни капли страха или обиды — лишь продолжала смотреть в глаза Рикардо спокойно и безучастно, не моргая, готовая принять любую уготованную ей участь. И его ярость, как всегда в подобных ситуациях, рассеялась и отступила, разбившись о стену этого абсолютного безразличия, как волна о волнорез. Ему понадобилось около половины минуты, чтобы привести в порядок ритм своего дыхания, а с ним и мысли.

— Да, — после долгих колебаний произнёс он, уже совсем спокойно. — Да, сделай это.

— Как скажешь.

Почувствовав, что он хочет остаться наедине, она добавила:

— В таком случае, я пойду.

— Подожди.

Некоторое время Рикардо простоял в задумчивости, стараясь перестроить свои мысли с болезненной темы, которой они только что коснулись, на вопросы более прозаичные.

— Этот китаец, — проговорил он недовольно, наконец нащупав нужную нить. — Ты уверена в мотивах, из-за которых он отклонил твоё предложение? Что, если он о чём-то догадался?!

Мария, ожидавшая такого вопроса, уверенно отрицательно покачала головой.

— Нет. Тогда бы он непременно дал это понять как минимум Тёрнер, с которой они стали близки. Но он без колебаний оставил её с нами. А значит, он ни о чём не догадывается. Он не доверяет нам, как и почти всем остальным людям на планете, и предпочитает держаться особняком. Это естественно, учитывая его судьбу.

— Ты уверена, что правильно оцениваешь ход его мыслей?

— Да, абсолютно.

— А может быть, нам стоит всё же ликвидировать его, чтобы устранить все риски? Его исчезновение никто не свяжет с нами.

— В этом нет необходимости.

— Хм, — хмыкнул Рикардо, с интересом рассматривая непроницаемое выражение лица Марии. — Защищаешь его? Может, ты и сама испытываешь к нему определённую сентиментальность, а? К таким, как он? Таким, как ты?!

Она ещё загодя почувствовала, что он хочет затронуть эту тему. Хочет ранить её. Но осталась абсолютно спокойна.

— Нет, это вовсе не так.

— Очень надеюсь. Подобные тебе вынуждены влачить жалкое существование, скрываться, бояться собственной тени. У них — нет будущего. Но ты — другое дело. Ты заняла место настоящего, живого человека. Моей сестры. Ты имеешь всё, что должно было принадлежать ей. Живёшь её жизнью. Дышишь её воздухом. Никто не подозревает о твоей истинной природе. Никто кроме меня, и моей матери, которая уже никому об этом не расскажет, потому что обречена пробыть в психлечебнице до конца дней. Ты же хочешь, чтобы так и оставалось?

— Да.

— В таком случае не смей ассоциировать себя с ними. Не смей жалеть их, думать об их судьбе. Ты поняла?

— Да.

Её односложные ответы и безучастное выражение лица подчёркивали значение его слов. Это не была его сестра. Лишь её копия. Прекрасно выполненная, с виду лучше оригинала, но от этого не переставшая быть копией. И хотя Рикардо, публично позиционировавший себя как католика, на самом деле не был уверен в существовании бессмертной души, он никогда не смог бы испытывать к ней тех чувств, которые испытывал к своему покойному отцу, к своей почти уже покойной (во многом — его стараниями) матери и своей покойной сестрёнке. Он не любил этих чувств. Они заставляли его поступать иррационально, либо ненавидеть себя за то, что поступает рационально, когда это причиняло близким боль. Они мешали ему быть максимально эффективным, были ненужным препятствием к его цели. Он надеялся когда-нибудь он избавиться от них полностью. И всё же порой он желал, чтобы на месте этой копии появилась та милая малышка, которая всегда способна была затронуть его сердце.

— Я дал тебе жизнь. Жизнь, которая тебе не принадлежала. Так не подведи меня, — буркнул он напоследок.

— Не подведу.

Действие сильнодействующего средства, блокирующего проявления эмоций, принятого ею, как всегда, перед визитом к Рикардо, окончилось примерно через двадцать минут после выхода из кабинета. Большую часть пути из Рио обратно в Алкантару, находясь наедине с собой, девушка дрожала и беззвучно плакала.

Аэродром Алкантара, штат Мараньян, Бразилия.

11 июля 2120 года. 22:30 по местному времени (01:30 по Гринвичу).

После суборбитального перелёта на SR-115, ставшего последним из многих этапов их спланированного в краткие сроки путешествия, трое мужчин — Джерри «Кит» Перкинс, Джекки Ву и Энди, двоюродный брат Саши — слегка пошатывались.

— Чтоб тебя, Тёрнер! — воскликнул обвешанный сумками Кит, загребая в свои крепкие объятия Сашу, которая встречала друзей на лётном поле, выглядя так, словно она пережила дорогу вдвое дольше, чем они. — Ты когда в последний раз смыкала глаза?! Я даже не спрашиваю о чистом сне — ты, небось, уже и значение этих слов забыла. Выглядишь бледнее своего кузена! А ведь он, бедняга, вот-вот блеванёт!

Подтверждая его слова, Энди, утративший свой привычный апломб, нетвёрдым шагом проковылял к ним. Кибернетически модифицированные синие глаза на фоне белого как простыня лица делали парня похожим на «белого ходока» из древнего популярного фэнтези. Он отчаянно пытаясь побороть рвотный рефлекс, который вызывал у него самого непреодолимую брезгливость.

— Лучше блевать, если тянет, — доброжелательно посоветовал ему Ву.

Не обращая на него внимание, Энди очередным титаническим усилием сдержал рвоту и глубоко продохнул. Затем он поёжился от крепкого этим вечером ветра, потуже застегнул курточку и с тревогой покосился на горизонт, откуда надвигалась мощная экваториальная гроза. Создавалось впечатление, что нечто подобное он видит впервые.

— А ведь я, кажется, достаточно ясно выразился, что предпочитаю работать дистанционно, — пожаловался он недовольно, беспокойно отшатнувшись от чего-то крупного и крылатого, прожужжавшего у него над ухом. — Неужели в наше время и впрямь существуют проекты, требующие такого старорежимного рудимента, как личное физическое присутствие?!

Саше было прекрасно известно, что её двоюродный брат предпочитает практически никогда не покидать свой дом, в котором поддерживает идеальную чистоту и порядок.