Взгляд на звёзды

— Я, с вашего разрешения, тоже откланяюсь, — заявил Энди. — Этот неудачный тест, в провале которого нет и капли моей вины, меня разочаровал и утомил.

Не дожидаясь запрошенного им «разрешения» и прощаний, он отключился.

Саша Тёрнер и Джерри «Кит» Перкинс — двое компаньонов общества с ограниченной ответственностью Western Aerospace Engineering (WAE) — оставшись вдвоём, обменялись усталыми взглядами. От пережитого стресса и изнурительной 37-градусной жары на лбу у обоих застыл пот.

— Засранец сидит в комфортном кондиционированном помещении в тысяче миль отсюда, ничем не рискует, и говорит, что «утомился», — хмыкнул Кит. — И как ты его терпишь?

— Он мой кузен. Но это не значит, что мне не хочется время от времени его придушить.

Вдвоём они поплелись по бетонному покрытию аэродрома в сторону неказистого двухэтажного здания вдали от взлётно-посадочной полосы. Когда-то здесь базировались дроны, с которых миротворцы наблюдали за развитием кризиса в Камбодже. Их компании удалось арендовать заброшенное сооружение за умеренную цену. Аэродром был окружен тропическим лесом, тронутым неумолимо наступающей урбанизацией. Даже в этот самый момент они могли слышать шум мотопилы.

— М-да, капсула никуда не годится, — высказалась Саша, недовольно поджав губы.

Это была стройная, подтянутая молодая женщина, которой могло быть на вид чуть меньше или чуть больше тридцати, и которую сложно было с ходу отнести к какой-либо расе или национальности. Большие серые с зеленоватым отливом глаза как будто просились оказаться под кустистыми чёрными бровями, но нет — брови тонкие, изогнутые. Смуглая кожа имела как раз тот оттенок, при котором в человеке можно было заподозрить мулата, а можно и европеоида южных кровей. Волосы — недлинные и тёмные (но не чёрные как смоль, а скорее пепельные), высокий покатый лоб, острые скулы, довольно тонкие губы с острой ложбинкой на верхней губе, выпяченный вперёд подбородок с ямочкой.

— В следующий раз — проведём больше испытаний с манекенами, прежде чем пихать живого человека в эту штуку, — беспокойно покручивая ус, молвил её компаньон.

— Такой заказчик, как «SpaceCo», не станет сдвигать дедлайн из-за того, что один из подрядчиков решил перестраховаться. То, что я когда-то у них работала, ничего не меняет. Не мне объяснять тебе жесткие правила капитализма: один раз обосрался, и на новый тендер больше не попадёшь.

— Тогда наймём какого-то лаосца, который готов рискнуть жизнью за пару сотен кредитов.

— Когда ты так говоришь — ты просто отвратителен.

— Да, я циник. И, как циник, считаю, что рисковать по пустякам жизнью ведущего инженера — непозволительное расточительство.

— А мне нравится старая-добрая традиция, по которой инженеры, строившие мосты, стоят под ними во время испытаний на прочность. Мы испытываем эвакуационные капсулы для астронавтов, Кит. Если мы налажаем — они станут для них гробами.

— Бляха, откуда в тебе столько этой драматичной серьёзности? Тебе бы только героический эпос озвучивать, на фоне развевающегося позади флага.

— Ты не поверишь, но в студенчестве я пробовала себя в стендапе.

— Уверен, это был эпический провал.

— Ага. К счастью, видеороликов в Сети не сохранилось.

Они дошли наконец до здания и, толкнув железную дверь, с удовольствием скрылись в кондиционированной прохладе.

— Не знаю как ты, а я бы пивка холодного хлебнул. У меня в холодильнике как раз стоит целый ящик немецкого лагера. Выиграл на пари.

— В другой раз.

— Ну добро.

Она зашла в бытовку, на ходу стягивая серую лётную куртку, под которой была белая майка, прилипшая к телу из-за пота. Ей пришлось сегодня изрядно попотеть. На куртке всё ещё оставались следы гари.

М-да, ни о какой пригодности капсулы к эксплуатации не могло быть и речи. Она догадывалась, в чём причина возгорания и как её устранить. Но она была слишком утомлена, чтобы копаться сейчас в чертежах и моделях.

В своей личной бытовке (почему бы совладелице бизнеса, ведущему инженеру и по совместительству пилоту-испытателю не иметь своей гримёрки, как у актрисы?) она потратила около десяти минут, чтобы помыться, бросить пропитанную потом одежду в корзину для белья и переодеться в обычную одежду, простую и удобную: кроссовки, потёртые джинсовые шорты, майку и очки-авиаторы.

Кто знал Сашу (здесь, на полигоне, все звали её только по фамилии — «Тёрнер»), не стал бы удивляться ни такой одежде, отсутствию макияжа и простой причёске (недлинная стрижка в состоянии творческого хаоса), ни тому, что вместо дамской сумочки она носит спортивную.

Так уж повелось, что ей довелось работать преимущественно в мужских коллективах, где за ней нередко закреплялся имидж феминистки и лесбиянки — не только из-за внешности и манеры поведения, но ещё и потому, что желающие подкатить к ней яйца обычно получали отворот-поворот. Саша не спешила развеивать эти слухи, которые не имели ничего общего с правдой. Покуда это помогало отвадить свору тупых кобелей, которые бы иначе бегали за ней, не давая работать — это стоило ценить. Она была не против, если её называют «сукой» — до тех пор, пока это произносили с нотками уважения и только у неё за спиной.

— Тёрнер, — когда она выходила, охранник по имени Даг отдал ей честь.

Этот его обычай иногда смешил её, а иногда бесил. Однажды она сказала ему не делать этого. Но Даг, гордившийся тем, что служил в лаосской береговой охране, упрямо продолжал свой ритуал, желая таким образом проявить своё уважение к Тёрнер.

— Даг, — ответила она, поднося свой отпечаток пальцев к сканеру на турникете.

Пройдя турникет и вращающиеся двери полигона, она оказалась на практически пустой парковке, рассчитанной на полсотни машин, но заполненной в лучшем случае полудюжиной. Среди них был и её мотоцикл — ярко-красный тяжелый чоппер «Кавасаки Рэкэт» ограниченной модельной серии 2102 года. Таких выпустили всего три тысячи штук, ни одна из которых не прошла такого тюнинга, как эта.

Прожорливый бензиновый турбодвигатель мощностью свыше трёхсот лошадиных сил, запрещенный в большинстве цивилизованных стран, не говоря уже о том, что никто в здравом уме не стал бы использовать столь неэкономный мотор, способен был с лёгкостью разогнать «ракету» по дорожной поверхности до 240 миль в час (со впрыском окиси азота — даже больше).

По традиции Саша начинала свой путь с работы именно так — врубала акустику на полную мощность (её персональный плэйлист), резко срывалась с места, выносилась на трассу и, управляя байком в режиме ручного управления, набирала бешеную скорость, объезжая вяло ползущие электромобили, словно стоячие. Её рефлексы, усиленные продвинутым израильским нейропроцессором «Maco», позволяли с большой точностью рассчитывать траекторию и скорость движения, минимизируя опасность ДТП. Однако со стороны её манера вождения казалась чрезвычайно лихаческой.

Лишь на подъездах к Паксе, где всё равно приходилось сбавлять скорость из-за пробок, Саша включала полётный двигатель, и поднимала «ракету» в воздух, присоединяясь к не столь оживлённому транспортному потоку в небе (летающего транспорта, к счастью, в развивающихся странах пока ещё было в десять раз меньше, чем дорожного).

Путь домой, как правило, занимал у Саши не более получаса и был для неё хорошим способом сбросить напряжение. Впрочем, судя по поведению других участников движения и постоянным штрафам, она была единственной, кому нравилась её манера вождения.

Спальные районы Паксе, провинция Тямпасак, Лаос.

10 июня 2120 года. 18:40 по местному времени (11:40 по Гринвичу).

Недвижимость в Лаосе всё ещё стоила недорого. Так что Саша могла позволить себе собственное парковочное место на крыше высотного дома в одном из удалённых от центра новых районов Паксе, где она снимала маленькую квартиру-студию. Парковочное место для мотоцикла обходилось почти во столько же, во сколько сама квартира. Но ничто не бесило Сашу так, как поиск места, где оставить «ракету».