Взгляд на звёзды

— Сделаем босс.

Повернувшись к двум другим, командир велел:

— Дипвелл, Картер — берите лопаты.

Форд открыл багажник вездехода, в котором находились готовые к запуску дроны, но активировать «Ос» не стал. Летая над безлюдным кладбищем, они лишь могут привлечь ненужное внимание.

Переведя взгляд на Тёрнер и Сая, он спросил:

— Через забор, надеюсь, все перелезть смогут?

Ответив презрительным взглядом, Сай порхнул на забор с ловкостью циркача или профессионального паркурщика, и подал руку Саше. Та никогда не жаловалась на сложности с преодолением заборов, но в этот раз долго колебалась, прежде чем схватиться за руку корейца.

Минуту спустя все пятеро уже шли по тропинке среди могильных крестов, которые смотрелись бы умиротворённо и даже живописно в предрассветных сумерках, если бы не злобный, совсем не летний ветер, гуляющий по открытым просторам кладбища. Из-за завываний ветра, похожих на крики ведьм-баньши, здесь было неуютно даже тем, у кого это место не вызывало мрачных ассоциаций из детства.

— Ещё бы пару часов — и было бы поздно. Но в такую рань сюда точно никто не приедет, — удовлетворённо произнёс Форд, оглядывая пустынные лабиринты из могилок.

— Почему твоя мама похоронена в Марселе? — спросил Сай, шагая рядом с Сашей.

— Она тут родилась. Здесь живут её родители. Другого дома у неё не было, — мрачно ответила та.

— Здесь очень спокойно, — заметил Арни, идя чуть позади, и бдительно осматриваясь по сторонам.

— Мой папка в похожем месте лежит. Ничего не попишешь, когда-то всем нам предстоит оказаться в местах вроде этого, — философски вздохнул второй боец, Картер, молодой парень с соломенными волосами и простым лицом, похожий на младшего сына арканзасского фермера.

Тёрнер удивилась столь простой и человечной реплике из уст бойца. Ведь его простодушная физиономия не отменяла того факта, что он, как и его товарищи, был профессиональным солдатом. А в начале XXII века это значило больше, чем вымуштрованность и хорошая физическая форма. Встречаясь с Фордом — Саша успела осознать это.

Ещё в армии, где каждый из них наверняка начинал, они обзавелись первыми боевыми имплантами и познакомились с боевыми биостимуляторами. Чем выше военнослужащие поднимались по армейской карьерной лестнице, чем более глубокую специализацию и квалификацию приобретали в определённой области — тем более серьёзным изменениям вынуждены были подвергаться. Кожа, кости, суставы, органы чувств, метаболизм, кровеносная, иммунная, гормональная, нервная и другие системы организма — в современном мире, который привёл бы в восторг фанатов киберпанка и вызвал бы ужас у биоконсерваторов, улучшению поддавалось всё, а границы формировали только ограниченность ресурсов, некоторые медицинские противопоказания и моральные барьеры. По законам большинства западных стран, все кибернетические модификации и программы биостимуляции, в том числе применяемые в вооруженных силах, являлись добровольными. Но ты не мог получить допуска к определённой работе и карьерного продвижения без них.

Никому больше не нужен был водолаз без модификаций, которые позволяли выдерживать высокое давление больших глубин и длительное время обходиться без воздуха. Никому не был интересен снайпер, не имеющий аппаратно усиленного зрения и усовершенствованной нервной системы, обеспечивающей полный контроль за дыханием и пульсом. Лишь специальные продвинутые нейроимпланты позволяли пехотинцу или десантнику эффективно синхронизировать свои действия с другими членами отряда, инженеру — управлять сложной боевой техникой, а командиру — руководить подразделением на современном поле боя. А это означало одно: все, кто выбрал этот путь, вынуждены были идти на многие изменения, даже если они им не нравились. И на рентгеновском снимке вид любого из них привёл бы в ужас и замешательство медика начала прошлого века.

— Если будем звездеть без необходимости — то оказаться в таком месте мы можем даже очень скоро, — бросил через плечо Форд, придавив строгим взглядом разболтавшегося Картера. — Саша, ты помнишь дорогу? Далеко нам ещё?

— Уже пришли.

Крест, мало отличающийся от других, оповещал всех, кому это было интересно, что под ним захоронены останки Лианны Юфирти (02.02.2052-21.10.2093). Хотя прошло уже почти 27 лет, могилка была ухоженной. Бабушка Лара тщательно следила за этим. Она приезжала куда чаще, чем Саша или дядя Дюк — чуть ли не каждый месяц. Саша никогда не могла понять, как она может находиться тут спокойно, в одиночестве, занимаясь будничным пропалыванием земли от сорняков или высаживанием цветов. Потерять мать, будучи ребёнком — это страшно. Но вряд ли более страшно, чем пережить на много десятков лет свою дочь.

Саша вдруг подумала о том, что бы сказала бабка, если бы видела их сейчас. Наверное, просто попросила бы оставить её бедную доченьку в покое. Впрочем, бабушка была неглупым и прагматичным человеком. В конце концов она согласилась бы, что иного выхода нет. Если прах Лианны не потревожат они — это непременно сделает кто-то другой.

— У нас мало времени, — сказал Форд, посмотрев на Сашу, как бы испрашивая у неё разрешения на то, что им предстоит.

Та пожала плечами.

— Делайте, что нужно. Только избавьте меня от необходимости копаться там самой.

— Конечно. А-ну начали, ребята!

За дело они взялись втроем — Форд и двое его людей. Все трое были крепкими, приученными в армии к рытью окопов — податливую разрыхленную землю ворочали быстро. Саша зачем-то внимательно наблюдала за их вознёй, время от времени возвращаясь глазами к надгробной надписи: «Светлая память и вечный покой».

Она вдруг вспомнила себя пятилетнюю, на похоронах, стоящую в этом самом месте за руку с дедушкой Эмилем. Она никогда прежде этого не вспоминала, словно в её памяти был установлен какой-то защитный блок. Но в этот момент она явственно ощутила себя такой, какой была тогда — растерянной, наивной и беззащитной девочкой, ещё не успевшей ничего понять и осознать, не успевшей выстроить вокруг своей психики слепленный из чего попало, как уличная баррикада, грубый защитный панцирь.

«Мамочка теперь сможет поспать?» — спросила она тогда у деда. — «Она же так хотела поспать».

«Да» — ответил ей этот обычно гордый, жизнерадостный и энергичный мужчина, безуспешно пытаясь сдержать рыдания. — «Она обрела покой, Сашенька».

«А долго она проспит?».

«Ей нужно хорошо выспаться, милая. Она очень долго не спала».

«Но я буду по ней скучать. Она же проснётся, да, деда? Скоро проснётся?».

Он не мог ответить ей — только рыдал.

— Твоя мать умерла такой молодой, — вывел её из тяжких раздумий Сай, оставшийся стоять с ней. — Это был несчастный случай?

Саша никогда не говорила об этом. Ни с кем, кроме тех, кто и так знал. Да и с теми, кто знал, тоже. За исключением миссис Вачовски, психотерапевта. Но здесь, сейчас, в этом месте, в этот момент — она почему-то не смогла просто промолчать.

— Это была болезнь, — ответила Саша.

Сай не задавал больше вопросов, тактично молчал. Но она неожиданно всё же выдавила из себя, чего не говорила, пожалуй, ни разу в жизни:

— Это была фатальная семейная бессонница. FFI.

— Что это такое?

Удивительно, но объяснение далось ей легко.

— Очень редкое заболевание, при котором больной неизбежно умирает от бессонницы. За всю историю наблюдений известно меньше тысячи случаев. В результате генетического дефекта некоторые белковые молекулы в головном мозге превращаются в прионы — инфекционные агенты, отдалённо подобные вирусам. Прионы размножаются как раковые клетки, замещая здоровые клетки. Остановить этот процесс невозможно. В таламусе — отделе мозга, отвечающем за сон — накапливаются амилоидные бляшки. Начинается тяжелая бессонница, панические атаки и фобии. Никакие снотворные не помогают. Со временем панические атаки усиливаются, начинаются галлюцинации. Больной уже неадекватен, его приходится помещать в психлечебницу. В какой-то момент человек полностью утрачивает способность спать, начинает быстро терять вес. Затем — перестаёт говорить и не реагирует на окружающее. Но даже в этом состоянии больной не спит. Пока не умирает. Болезнь может продлиться несколько месяцев или лет. У моей матери — девять месяцев.