Неразведанная территория (сборник)

Это я знал. Виноваты были коммунисты; не важно, что и у них все собаки поумирали. Он бы на это ответил, что просто комми в конце концов не справились со своей химической волной, а вообще-то всем известно, что они собак терпеть не могут. А может быть, виноваты были японцы, хотя навряд ли, ведь старик постоянно имел дело с туристами. А может, демократы либо атеисты — что бы он ни сказал, это будет стопроцентно подлинное, точное выражение человека, который водит подлинную машину «виннебаго», — только мне не хотелось все это выслушивать. Я прошел к своей машине и бросил айзен на заднее сиденье.

— А вы знаете, кто на самом деле убил вашу собаку? — крикнул он мне вслед.

— Да. — Я залез в машину.

Я ехал домой, пробиваясь сквозь армаду красных автоцистерн-водовозов, которым наплевать было на автодорожные камеры, и думал о Тако. У моей бабушки была чихуахуа. Ее звали Пердита. Подлее собаки на свете не было. Вечно пряталась за дверьми, чтобы тяпнуть меня посильнее за ноги. И бабушку она тоже грызла. Какая-то у нее была болезнь — чего-то ей не хватало, и оттого она делалась все злее, если это было вообще возможно.

Ближе к концу она даже бабушку не терпела возле себя, а та никак не соглашалась усыпить ее и ласково заботилась о ней, хотя ничего, кроме злости, собака к бабушке не питала. Она и до сих пор портила бы ей жизнь, если бы не налетела новая волна вируса.

Интересно, какой на самом деле была Тако, эта удивительная собачка, которая умела якобы различать зеленый и красный цвета светофоров? Действительно ли она умерла от упадка сердечной деятельности? И каково было пережить это Эмблерам, которые теснились в своем фургончике (150 кубических футов) и упрекали друг друга, не понимая собственной вины?

Приехав домой, я сразу позвонил Рамирез и без предисловий, как обычно делала она, сказал:

— Мне нужно одно досье.

— Хорошо, что ты позвонил. Тебя вызывает Гуманное Общество. Послушай, а что, если назвать твою историю «виннебаго и виннибаги» и развить эту тему? Есть такое племя индейское. Кажется, в штате Миннесота… Да, а какого черта ты не на губернаторской конференции?

— Домой приехал. Что нужно Обществу?

— Они ничего не сказали. Потребовали твое расписание. Я сказала, что ты сейчас в Темпе у губернатора. А досье это с твоей историей связано?

— Да.

— Ну, так ты не говори, в чем дело, прежде чем начнешь писать. Нашей газете никак нельзя конфликтовать с Обществом.

— Нужно досье Кэтрин Поуэлл. — Я продиктовал фамилию по буквам.

Рамирез повторила фамилию и спросила:

— Это как-то связано с историей, которая Общества касается?

— Нет.

— А с чем? Я ведь должна как-то заполнить требование на получение этих сведений.

— Напиши, что это материал для фона.

— Фон для истории «виннебаго»?

— Да, фон для истории «виннебаго». А когда можно получить?

— Как выйдет. А когда ты объяснишь мне, почему не явился на губернаторскую конференцию? Да и в Тальесин не поехал. Господи Боже, придется мне звонить в «Республику» и просить поменяться телекадрами. Они, конечно, будут счастливы получить снимки вышедшей из употребления машины для отдыха. У тебя готовы фотографии? А зоопарк ты поснимал?

— Да. Я сделал видеофотографии, снимал телекамерой, снял виды и обстановку. Даже айзеном воспользовался.

— Так пришли все не откладывая, пока я буду наводить справки о твоей стародавней привязанности. Я не слишком многого прошу? Не знаю, сколько мне потребуется времени на поиски. Об Эмблерах я собирала материал два дня. Тебе все нужно — и фото, и документы?

— Нет, только резюме. И номер телефона.

Она опять отключилась, не попрощавшись. Если бы телефоны до сих пор изготовлялись с трубками, Рамирез прославилась бы тем, что бросает трубку. Я отправил в газету по факсу видео— и телеснимки и фотографии, сделанные айзенштадтом, а затем вставил ролик кадров айзенштадта в проявитель. Мне все-таки было любопытно посмотреть, что этот аппарат наснимал, хоть он и норовит оставить меня без работы. По крайней мере в нем применялась высококачественная пленка, а не та дрянь, которую суют в видеокамеры. На композицию он, конечно, не способен и навряд ли может чередовать снимки спереди и сзади, но в некоторых условиях он, пожалуй, мог сделать такую фотографию, которая мне была бы не по силам.

В дверь позвонили. Я пошел открывать. На верхней ступеньке стоял худощавый молодой человек в гавайской рубашке и широких трусах, а внизу, на дороге, еще один — в форме Гуманного Общества.

— Мистер Маккоум? — Первый протянул руку. — Я Джим Хантер из Гуманного Общества.

Не знаю, о чем я думал. Не надеялся же я, что они не станут отслеживать мой звонок? Что позволят свободно ретироваться человеку, оставившему на шоссе мертвое животное?

— Я просто хотел заехать к вам и поблагодарить вас от имени Общества за то, что вы позвонили и сообщили о шакале. Можно мне войти?

Он улыбался — так открыто, дружелюбно, уверенно, словно полагал, что у меня хватит глупости сказать: «Не понимаю, о чем вы говорите» — и захлопнуть решетчатую дверь, за которую он держался.

— Просто исполнил свой долг, — улыбнулся я в ответ.

— Мы высоко ценим таких понимающих свою ответственность граждан, как вы. С такими нам гораздо легче работать. — Он вытащил из кармана рубашки сложенный листок-выписку. — Мне надо только кое-что проверить. Вы работаете репортером в «Сан», не так ли?

— Фотожурналистом.

— А машина «хитори», в которой вы ехали, принадлежит газете?

Я кивнул утвердительно.

— В ней есть телефон. Почему вы не воспользовались им? — Человек в форме нагнулся над «хитори».

— Я не сообразил, что в ней есть телефон. Газета только что приобрела эти машины. Я лишь второй раз ехал на ней.

Раз они знали, что газета поставила в «хитори» телефоны, значит, им было известно и то, что я сейчас сказал. Интересно, откуда они получили информацию. По общественным телефонам-автоматам можно было Свободно звонить, и разговоры по ним вроде бы не записывались. Если они прочли номер моей машины на кадрах дорожной камеры, то узнать, кто на ней ехал, могли только от Рамирез, а если бы они с ней говорили, она вряд ли стала бы так весело заявлять, что ей ни к чему конфликты с Гуманным Обществом.

— Вы забыли, что в машине есть телефон, и потому поехали по… — он заглянул в свою выписку, и мне показалось, что он что-то отмечает, наверное, в кармане у него лежал магнитофон, — дороге 7-11 к углу улиц Макдауэлла и Сороковой и позвонили оттуда. А почему вы не дали дежурному Общества своего имени и адреса?

— Я торопился. Я должен был исполнить два поручения до полудня, второе в Скоттсдейле.

— Значит, поэтому вы и не оказали помощи животному, потому что торопились.

«Ах ты подлец!» — подумал я, а вслух сказал:

— Нет. Помощи я не оказал, потому что никакой помощи оказывать не надо было. Он… животное было мертво.

— А как вы убедились в этом, мистер Маккоум?

— У него сочилась кровь изо рта.

Тогда я счел добрым признаком, что больше ниоткуда у него кровь не течет. Когда Аберфан попытался поднять голову, у него потекла изо рта маленькая струйка крови и капельки стали просачиваться в утоптанный снег. И тут же перестала сочиться, даже прежде, чем мы внесли его в машину.

«Все в порядке, дружок мой, — сказал я ему. — Скоро приедем».

Кэти запустила машину, остановила, снова запустила и погнала ее туда, где можно было повернуть. Аберфан обмяк у меня на коленях, хвостом на коробке скоростей. «Не двигайся, дружок», — сказал я и провел рукой по его шее. Там было мокро. Я поднял руку и со страхом взглянул на ладонь. Но крови не было. Просто влага от растаявшего снега. Я обтер ему шею и голову рукавом свитера.

«Далеко ехать?» — спросила Кэти. Она крепко сжимала руль обеими руками, спина ее была напряжена. «Дворники» метались по стеклу машины, не успевая счищать густо валивший снег.

«Примерно пять миль. — Она нажала на педаль, ускорив ход, а потом, когда машина забуксовала, чуть сбавила скорость. — С правой стороны шоссе».