Шах одноглазому королю

Самому в подобных местах мне бывать не приходилось.

У правой стены стоял компьютерный стол с компьютером, соответственно. Над ним нечто вроде электрощита с рубильником снаружи и стенд с какими-то датчиками.

Естественно вертящееся компьютерное кресло и неизменная корзина для бумаг с, заправленным в нее, черным пластиковым пакетом для мусора.

У окна тоже стоял стол с тремя компьютерными мониторами и одной клавиатурой на нем.

За окном виднелось помещение со стенами, выкрашенными в белый цвет. Посреди него стояла реанимационная кровать.

Ее я сразу узнал. В реанимационных отделениях, в отличие от студий звукозаписи, я бывал. Притом намного чаще, чем мне бы хотелось.

Над изголовьем кровати, на стене, был закреплен какой-то ящик с датчиками. От него, к этому самому изголовью, тянулась паутина черных проводов, которая заканчивалась чем-то вроде шапки для плавания. Только она была не сплошная, как у пловцов, а из сетки. С какими-то круглыми разноцветными пластинами по всей поверхности.

В общем, единственное, что приходило мне в голову — это смазанная дрожащая картинка времен VHS, где меня, завернутого в смирительную рубашку, несколько громил-санитаров затаскивают в это помещение, привязывают к кровати и одевают на голову дырявую шапочку пловца. Потом быстро убегают. После чего таракан с хоботом смущенно выбирается из угла, быстро пробегает по комнате и прыгает мне на морду лица, в лучших традициях игрушек из сексшопа. Тех, которые для любителей секса с плетьми, анальными пробками и прочими перчинками всех цветов и размеров. Фоном идут мои сдавленные предсмертные хрипы с, удовлетворенно потирающим потные ладошки, лохматым сумасшедшим профессором на заднем плане.

Вдоволь насосавшись моего сознания, таракан ныряет в вентиляцию и уносит мое, искалеченное десятилетиями безупречной государевой службы, эго во времена беспримерных подвигов и героизма ради Светлого будущего. Ну, то есть того бардака в, котором я живу сейчас.

Такое себе, конечно. Любой режиссер, просмотрев этот дубль, вероятно бы сразу заорал ассистенту: «Снято! Сорок метров пленки в корзину!» Хотя сейчас, наверное, на пленку уже не снимают. Так что и эта шутка не удалась.

Впрочем, по сравнению с тем бредом, который, порой, рождается в моем воспаленном мозгу во время боя, эта киношка еще очень даже ничего.

Профессор, видимо, заметил полное отсутствие восторга, от увиденного, на моем лице и спросил:

— Не впечатлил?

— Не особо. — согласился я.

Он вошел в помещение и сразу направился к экранированной двери.

— Идемте. — Я пошел следом. Он опять заговорил. — Генератор червоточины или, как ее чаще называют, находится под нами. Он бы вас впечатлил, полковник. Хотя бы своими размерами. Однако, вы здесь не на экскурсии.

Мы прошли в помещение с кроватью. Профессор подошел к ящику с датчиками над кроватью и постучал по нему ладонью:

— Вот это самая важная часть. Мозг Алисы.

— Почему Алиса? — спросил я. — В честь той Алисы, которая с мелофоном бегала?

— Я вас не понимаю. — ответил профессор. — В памяти реципиента нет информации ни о какой Алисе с мелофоном.

Конечно нет. Майор для фильма «Гостья из будущего», чересчур молод. Это мы пацанами все были влюблены в Алису Селезневу — гостью из будущего. Хотя почему «мы»? Я-то всегда был в миледи, из «Трех мушкетеров» с Боярским, влюблен. Терехова что-ли, фамилия актрисы.

— Могу себе представить, что у него в памяти. — невольно улыбнулся я еще раз, взглянув на шкурку профессора.

— Да, некоторые моменты меня просто изумляют. — ухмыльнулся он в ответ и продолжил. — Алиса в честь Алисы из Кэролла. Там тоже была нора и другой мир.

— Только нора была кроличья, а мир полностью чокнутый. — уточнил я. — Профессор, скажите, а что будет с майором, после того, как вы выедете из его черепа?

— Ничего. — Минаев пожал плечами. — Он даже ничего не вспомнит.

— А вы? — спросил я и предложил. — Давай на «ты». Я не знаю сколько тебе лет там у себя, но выкать этому бройлеру меня как-то напрягает.

— Давай. — согласился профессор. — Мне так тоже будет проще. Зря ты о нем так, он нормальный парень.

— Да и хер с ним. — отмахнулся я. — Ты все запомнишь, что было в его шкуре с тобой?

— Все. — профессор кивнул. — Я введу тебя в курс дела чуть позже, более детально. Только мне все еще нужен ответ. — он внимательно посмотрел на меня. — Почему ты согласился участвовать в переносе?

— Все просто. — я посмотрел Минаеву в глаза. — Уверен, что вернусь.

— Откуда такая уверенность? — он не выдержал и отвел взгляд.

— Я всегда возвращаюсь.

— Мне б вашу уверенность... — как-то уж очень грустно сказал Минаев. — Боюсь это невозможно.

Опять выкать начал. Ох, уж мне эта интеллигенция.

— «Невозможно» — это слово из словаря дураков — сказал я. — Знаешь кто это сказал?

— Нет. — он отрицательно покачал головой.

— Один очень известный специалист по невозможному. Наполеон его звали. — я подмигнул профессору — Информация о Наполеоне, который не торт в памяти реципиента, надеюсь, есть?

— О Наполеоне, который не торт информация есть и у меня. — ответил он. — А вот о торте информация есть у реципиента. Тот, который не торт плохо кончил.

— У меня нет рака желудка. — заверил я профессора. — Так что в 52 я точно не умру.

— То есть единственная причина, по которой вы...

— Ты. — поправил я его.

— По которой ты согласился участвовать в переносе — твоя уверенность в благополучном возвращении? — продолжил свой вопрос Минаев и присел на кровать.

Я остался стоять, потому что ни тумбочки, ни табуретки рядом не было, а садиться на кровать, я почему-то не захотел.

— Нет. — я опять попытался посмотреть ему в глаза, но он отвел взгляд. — Не единственная.

Блядь, а какая еще у меня причина? Потому что это забавно? Потому что я стану первым хроническим героем России? Ответа у меня не было. Он молча ждал. Пауза затянулась. Может и мне затянуться?

— Здесь курят? — вежливо поинтересовался я.

— Курите, конечно. Здесь хорошая вентиляция. — разрешил профессор.

Мне вспомнился сразу недавний смущенный таракан, бегущий по вентиляционной шахте с моим эго в зубах. В каких, нахер, зубах? Он же с хоботом был.

Я достал сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закурил.

— Тебе честно или правду? — я прищурился, дым попал в глаза.

— Устроит любой из вариантов. — великодушно согласился он.

— Я, хуй его знает. Не могу сказать.

Вроде получилось честно. Правда это, когда про патриотизм и любовь к Родине, обычно.

— Отлично. — он, наконец, поднял глаза и даже улыбнулся. — Профессор Богданов был прав.

— Кто? — переспросил я, заодно осмотревшись куда-бы сбить пепел.

— Есть такой ученый. Психиатр. — он подал мне пластиковый стаканчик, неизвестно откуда, появившийся у него в руке. — По его теории эволюция человека не завершена, а продолжается, но уже в, несколько, непривычном ключе, если можно так выразиться. Человечество, по его мнению, в целом, как вид, имеет некий коллективный разум, который не дает ему вымереть независимо от любых глобальных потрясений. Представь это так, что человечество — некий единый организм. — он посмотрел на меня — И этому организму для собственного выживания, например, при смертельной болезни, вызванной вирусом, нужно пожертвовать несколькими клетками, чтобы убить этот вирус.

Минаев замолчал.

— Я слушаю. — напомнил я ему.

— Так вот ты и есть одна из таких клеток. — он встал и прошелся по комнате — Понимаешь? Ты не осознаешь, почему идешь на смертельно опасный эксперимент, но все равно готов рискнуть жизнью, поскольку это необходимо для выживания вида в целом.

Херня какая-то, конечно. Ну да ладно. Хоть отстанет со своими вопросами.

— Следовательно, я не ошибся и нам был нужен именно ты. — закончил он.

— Проехали. — мне реально надоела эта психиатрия с философией на пару. — Давай теперь все по порядку и так, чтобы даже я понял. — я присел на освободившееся место. — Не забывай, я человек военный, а это значит, что я человек не односторонне развитый, а всесторонне недоразвитый.