Невеста миллионера

— Это мой дом, здесь я трогаю все, что хочу, — говорю вслед этому видению и возвращаюсь к каше.

Глава 5. Харитон

Ева.

Надо же.

Та самая, которая повела Адама по дорожке разврата. И даже если это всего лишь миф, а человек произошел от обезьяны, то имя Ева всегда будет ассоциироваться с грехом. Сладким, похожим на хмель — грехом.

И будь я священником, меня бы уже сожги за мысли насчет этой старомодной грешницы. Ей не идет эта юбка. И не идет вязанная кофта. На ее тонкую фигуру подошел бы белый, брючный костюм.

Смотрю в сторону кухни и сам решаю отнести тарелку. Даже не отрицаю желание увидеть ее перед тем, как снова окунусь в работу и забуду о реальности. Создавать целые миры порой отнимает много сил.

Заезжаю и вижу ее загружающей посуду в посудомойку. Она наклонилась, и я наблюдаю, как натянулась ее юбка, как свисают ее серебряные волосы. Светлые. Такой оттенок нереальный.

— Ты не хочешь покрасить волосы в темный? Мне больше нравятся брюнетки.

Она чуть не роняет тарелку, смотрит через плечо, осматривая меня, и усмехается.

— А вы не хотите стать нормальным? Мне нравятся адекватные работодатели.

Эта выскочка поднимается и выкладывает на стол продукты для приготовления обеда. Капуста, свекла, квадратный кусок красного мяса. Она борщ собралась готовить?

— Кто дал вам право разговаривать со мной в таком тоне? Вам не кажется, что для нищебродки вы слишком борзая.

— Для нищебродки вы тратите на меня слишком много своего бесценного времени. Идите работать, — она ловко орудует ножом, и я на мгновение застываю, наблюдая за мышцами тонких руку. За пальцами, что мягко, но крепко держат нож.

Она меня раздражает, бесит откровенно своим командным тоном, но мысль, что эти руки могут ко мне прикоснуться, как они могут сжимать, уводит воображение гораздо ниже пояса. Не остается никаких романтических желаний, лишь грязные настолько, что руки буквально дрожат, а тело ноет.

— Я принес тарелку.

Она удивлена смене темы, а я продолжаю держать тарелку и ждать, когда она развернется всем корпусом.

— Так поставьте ее на стол.

— Подойди и возьми.

— Я занята. Я пришла готовить, а не удовлетворять все ваши прихоти. Не будьте ребенком.

— Мои мысли далеки от подростковых, а ты пришла, потому что тебе нужны деньги. Поэтому подойди и возьми тарелку.

Она бросает нож. Раздраженно вздыхает. В этом есть своя прелесть. Бесить ее. Выводит из равновесия всю такую строгую и ледяную.

— Вы нормальный вообще? Сколько можно вести себя, словно хотите от меня…

— Хочу.

Она теряется, а я не даю ей расслабиться. Смотрю исподлобья, чтобы она эту мысль переварила, хочу увидеть, что будет происходить с ее лицом.

Ничего. Она никак не реагирует. Спокойно подходит и забирает тарелку, не прикасаясь к коже, словно я прокаженный.

— Вместо дурацких мыслей о том, чего у вас не будет никогда, лучше бы подумали о том, как встать на ноги.

— Если бы это было так просто… — цежу я сквозь зубы. — Думаешь, я бы сидел в этом проклятом месте.

— Вы можете стоять…

— Мне больно!

— Но вы можете стоять, — напирает она, даже не смотря на меня. — Просто не хотите работать над собой, потому что так легче жить. Легче жалеть себя.

— Да что ты, повариха, можешь знать об этом. 

— Намного больше, чем вы думаете.

— Так расскажи мне, поведай историю своей жизни.

— Лучше я послушаю вашу. Вам же хочется, чтобы я пожалела вас. Так расскажите, как вы сели в это кресло.

Смотрю на ее спину, понимая, что еще никто не спрашивал это так. Грубо. Без жалости. Разбрызгивая вокруг себя яд. Словно мой рассказ позволит ей еще больше меня ненавидеть.

А я решаюсь, потому что ее ненависть дает мне надежду, что я еще живой. Осталось понять, откуда вообще взялась эта ненависть.

— Если пообедаешь со мной, расскажу.

Ее спина, если это возможно, становится еще прямее, а голова чуть наклоняется, словно она обдумывает мой ультиматум.

— Хорошо.

Глава 6. Харитон

На обед действительно был борщ. Наваристый, красный, с крупными кусками мяса, нарезанного соломкой.

Я набрал ложку только в тот момент, когда Ева молча села рядом. Я ел и раньше этот суп. И это одно из тех блюд, которые напоминают мне людей.

Одинаковые ингредиенты. Вроде бы изучен состав от и до. Но вкус всегда разный.

Так и с людьми. Они одинаковые, могут быть даже рождены в один день, но никогда ни один человек не будет похож на другого на сто процентов.

Отложив ложку и посмотрев в пустую тарелку, я хотел попросить еще, но ощутил на себе ее взгляд. И что, я действительно буду рассказывать о себе? Исповедоваться? Зачем мне это? Что даст? Сделает жизнь легче? А может, подарит волю к борьбе с собой?

— Хочешь здесь? Или пойдем ко мне в спальню?

Слабая попытка. Неудивительно, что Ева не ведется.

— В библиотеке мне понравилось. Идите туда, я принесу чай.

— Действительно будешь меня слушать?

— Я уже поставила картошку на вечер в духовку. Так что у меня есть пол часа. Если вы, конечно, отвечаете за свои слова. Если нет, я не удивлюсь и спокойно пойду домой.

— Я отвечаю за свои слова! — рявкаю я и отталкиваюсь от стола. — Неси свой чай!

Раздражает своей вечной попыткой дать понять, какое я ничтожество.

С чего бы начать. С детства? Или с сестры. А может быть с…

— Сахара два? — слышу ее голос и киваю. Смотрю на собранные на затылке волосы и теряюсь. Ненавижу блондинок. Но почему на эти выбившиеся пряди, что так переливаются желтым в свете настольной лампы.

Обстановка настолько интимная, что хочется забить на разговор, истории и просто раствориться в этой магии, когда двое знают, чем все закончится, но пытаются играть в знакомство.

Неужели она не понимает?

— Хочу, чтобы ты рассказала о себе.

— Кто бы сомневался. Новые условия. А какое будет следующим. Удовлетворение ваших низменных желаний?

— Я не против. И все же. Любой человек жаждет рассказать о своей жизни, даже если никчемнее моей. Выставить себя этаким мучеником. Героем. Преподнести ситуацию со стороны своей правды, даже если он убийца-маньяк.

— Я не маньяк, — хмыкает она, отпивая чай, усаживаясь в кресле чуть глубже.

— Хочу твою историю.

Она смотрит на меня, обдумывает уйти, и я уже готов к этому решению. Может быть, так лучше? Уволить и забыть ту, что неожиданно подцепила корочку на давно стянувшихся ранах.

— Я расскажу вам столько историй, сколько расскажите мне вы. Но лишь одна из них будет обо мне.

— Я должен определить, какая?

Она растягивает свои рабочие губы в ироничной улыбке.

— Добавим в рассказы интриги. Чтобы у вас был стимул.

— Вы так хотите услышать мои истории?

— Хочу, — сказала она и замолчала, всем своим видом демонстрируя, что ничего больше не произнесет, пока не заговорю я. Я отпил кофе, прочистил горло и решил, что проще начать с конца.

— Я был в армии. Под Питером. Я использовал свои связи, чтобы попасть именно туда. В этом промозглом городе, в одном из притонов держали мою сестру, — замолкаю, ожидая реакции, любой реакции. — Удивлена?

— Тому, что у вас есть сестра или тому, что вы служили в армии?

— Тому, что она стала проституткой.

Ева отвернулась. Посмотрела на лампу, и теперь свет падал на ее ровный, почти аристократический профиль. На ее лице отражалась работа мысли, словно она думала сказать правду или сделать мне приятно.

И что-то мне подсказывает, что меньше всего она хочет меня жалеть.

— Учитывая то, кем был ваш отец. По слухам. Это не удивительно.

Ладно. Пусть так. И это меня не обидело. Просто почему я не задавался такой мыслью в юности. Почему допустил то, что происходило с Вероникой. Как мог пропустить точку невозврата, когда назад пути не было.

— Я хотел спасти ее. Вытащить из притона сам, потому что отец дал мне понять, что ничего делать не будет. И дочь для него умерла.