Дракон (ЛП)

Ревик охнул, дёрнувшись вперед, но его остановили оковы.

Легонько шлёпнув перчатками по одной ладони, Менлим покачал головой, поджав губы и окинув его взглядом.

— Конечно, я знаю, что никакое количество битья не достигнет многого, — сказал он, и то плохо скрываемое отвращение вернулось в его голос. — К счастью, в нашем распоряжении имеются другие средства убеждения. Это скорее напоминание тебе о твоём месте. И, возможно, напоминание, с кем ты имеешь дело… поскольку, похоже, чем старше ты становишься, тем больше нуждаешься в этом уроке.

Татуированный видящий опять ударил его, на сей раз так сильно, что Ревик охнул и на какое-то время ослеп от боли.

Видящий пнул его по почке, и он застонал, лишившись зрения от шока и боли. Перед глазами всё потемнело. Он был уверен, что отключится.

Однако этого не случилось.

— Я бы предпочёл получить тебя добровольно, племянник, — голос Менлима опустился до бормотания, точно он говорил сам с собой. — Я всегда хотел получить тебя добровольно. Всегда. Я никогда не хотел видеть тебя таким. Внедрение средств уговаривания всегда планировалось лишь как запасная мера… план Б, если тебе так угодно. Последний вариант.

Он повернулся, посмотрев в лицо Ревика этими жёлтыми глазами.

— Вопреки тому, что ты думаешь, я никогда не хотел сделать тебя рабом, Нензи. Никогда.

Татуированный видящий снова шагнул вперед, собираясь ударить его по лицу, но на сей раз Менлим поднял два пальца, останавливая его.

— Нет. По лицу больше не надо. Я не хочу, чтобы он ослеп до того, как мы разберёмся с девчонкой.

Ревик напрягся, тяжело дыша и отходя от ударов.

Он поднял взгляд и увидел, что Менлим опять смотрит на него с бесстрастным выражением.

— Товарищи, — вежливо сказал он. — Будьте добры, приведите её.

Ревик почувствовал, как его горло сдавило.

Он знал эту часть вечернего шоу. Какая-то более тёмная, отдалённая часть его разума поняла это ещё до того, как он их услышал.

И всё же, когда послышались крики, он повернулся, силясь разглядеть сквозь кровь и опухающую плоть. Его глаза старались осмыслить, что они вытащили перед ним.

Но это было знакомо.

Так чертовски знакомо, что его затошнило ещё до того, как он узнал её лицо.

Наложницу, Чарли, тащили через газон три охранника Менлима в униформе. Она сопротивлялась и орала на них на китайском.

Ревик поначалу не мог осмыслить её слова. Но они сбивали его с толку. Паника, понимание. Они сказали ей о своих намерениях? Она знала?

Потом он увидел девочку.

Он осознал, что большая часть слов Чарли была о ней.

— Нет! Пожалуйста! Только не её! Только не её! Со мной делайте, что хотите, но не причиняйте ей вреда, пожалуйста! — кричала Чарли. — Только не её! Боги… пожалуйста, не её! Она никогда не была для вас угрозой!

В её голосе звучало столько страха, столько горя, боли и ужаса, что Ревик ощутил, как всё его тело откликнулось. Боль сокрушила его, затмевая его разум и стирая любое подобие рассудка. Он боролся с удерживавшими его путами, но едва мог пошевелиться.

Они даже не потрудились ударить его, чтобы заставить остановиться.

Теперь, увидев её, он не мог отвести взгляда от девочки.

Как видящая, она не могла быть старше шестнадцати.

По человеческим меркам она выглядела примерно на семь лет.

— Нет! — в панике завизжала Чарли. — Пожалуйста! Пожалуйста! Gaos, пожалуйста! Я сделаю всё, что вы захотите! Что угодно! Братья… возлюбленные братья! Пожалуйста! Не вредите ей, пожалуйста! Пожалуйста!

Слёзы текли по лицу Ревика. Они ослепляли его. Они ослепляли его сильнее крови, но недостаточно. Он всё равно мог её видеть. Он всё равно не мог отвернуться.

Они вытолкнули девочку на поляну перед ним.

Он видел, как она споткнулась. Он видел, как она восстановила равновесие, на округлом личике отразилось непонимание.

Какая-то часть Ревика потерялась там, уставившись на её маленькое тельце. Она была одета в такую ночнушку, какие носили десятки лет назад — в другую эпоху. Какой-то мультяшный персонаж был нарисован голубым и жёлтым на выцветшей розовой ткани — кажется, единорог. На ногтях пальцев ног у неё виднелся розовый лак, по большей части облезший.

На лодыжке темнел синяк, может, полученный в ходе какой-то игры.

Ревик ощутил на себе взгляд и осознал, что девочка смотрит на него.

Почти сам того не осознавая, он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Китайская внешность, как у её матери. Светло-зелёные глаза.

Она смотрела на него сквозь завесу прямых чёрных волос, лицо выражало непонимание, в глазах мелькали проблески страха, но теперь и чего-то ещё. Сопереживание. Она пребывала в смятении, боялась за свою мать. Но это сочувствие в его адрес ощущалось так, будто в сердце Ревика вонзили кол… тепло её света, которое он ощутил бы, если бы соприкоснулся с ней светом.

Лили тоже была такой.

Лили чувствовала всё. Она любила всех.

Ревик задохнулся, чувствуя, как что-то в его груди сломалось.

— Нет… — он едва слышал собственный голос. Какая-то часть его кричала, кричала в ночной воздух, но слова раздавались едва слышным шёпотом. — Боги, пожалуйста, нет… нет…

— Пристрелите её, — ровно сказал Менлим.

Ревик почувствовал, как всё его тело отреагировало. Он задёргался в своих путах. Он дышал слишком часто, хватал ртом воздух, стонал от боли, качая головой и по-прежнему глядя девочке в лицо.

— Нет, — простонал он. — Нет… боги, нет. Я сделаю что угодно… что угодно. Пожалуйста…

Татуированный видящий достал пистолет из кобуры. Повернувшись к девочке, он поднял оружие, с неподвижным лицом прицелившись ей прямо в голову.

— Нет, — прохрипел Ревик, когда какая-то его часть пробудилась по-настоящему. — НЕТ! Пожалуйста, братья… пожалуйста. Менлим! — он посмотрел на своего старого опекуна, слыша мольбу в своём голосе. — Брат… дядя! Я сожалею! Я очень сожалею, бл*дь! Пожалуйста! Пожалуйста, не делай этого! Я сделаю что угодно, всё, что ты захочешь, всё…

В холодном воздухе прозвенел выстрел. Отчётливый. Громкий в утренней тишине.

Ревик повернул голову…

…и увидел, что девочка упала в траву.

Татуированный видящий убрал пистолет в кобуру, и лицо с высокими скулами оставалось лишённым выражения.

Так просто. Так абсолютно просто, бл*дь.

Ревик смотрел на траву, и его сердце билось так сильно, что груди было больно. Её ступни были босыми. Он знал это, но при виде этих маленьких ножек, бледно-розовых пяточек, его разум перемкнуло и едва не отключило. Одна ножка вытянулась прямо, другая согнулась под грациозным углом, маленькие ладошки остались раскрытыми к небу.

Что-то в его разуме замкнулось в те несколько секунд тишины.

Затем молчание закончилось.

Чарли закричала.

— НЕЕЕТ! НЕЕЕЕЕЕЕТ! Убийцы! Убийцы!

Она кричала, оглушительно визжала, её голос превратился в протяжный вой потрясённого горя.

Ревик просто стоял на коленях, чувствуя, как какая-то его часть сломалась, отброшенная в детство фрагментами, сломанными частицами окровавленной травы и дыма. Он смотрел на маленькое тельце в траве и видел Жизель. Он видел Кучту. Он видел всех девушек, с которыми целовался и дурачился на траве, которым показал слишком много себя, и их пришлось устранить.

Незнакомцев, которых Менлим заставил его убить.

Друзей.

Пирна. Муж Пирны.

Ларен.

Элиза… Элиза. Его Элиза. Он убил и её тоже.

— НЕЕЕЕЕЕЕТ! — вопила Чарли. — Боги, нет! Нет! Она не может быть мертва! Джуней! Джуней! Ответь мне! Ответь мне, Джуней!

Её голос надломился, сдавленное рыдание уносилось в ночное небо.

Ревик не мог ощутить её свет.

Но он всё равно болезненно вздрогнул, печаль того крика так глубоко проникла в него, что он не слышал и не чувствовал больше ничего. В те несколько секунд он хотел умереть. Он хотел умереть так сильно, как не хотел уже десятки лет.

Он стал причиной этого. Это из-за него.