Страница 13 из 33
Чуть не попалась я в простейшую из ловушек. Попеняла себе за невнимание. Устремившись вперед, позабыла о ритме движений, шла так, как шли ноги, а ритм этот служил не моим целям. Тогда без промедления стала я менять меру своих движений, широкий шаг следовал за коротким, приходилось и в сторону ступать, и даже подпрыгивать, чтобы ни разум, ни тело не смогла заворожить неведомая Сила.
Приготовилась я отражать новый натиск. Дважды пыталась она поразить меня и дважды не сумела. Значит, третий удар должен стать самым тяжким.
Вдруг померк свет луны. Но темнее не стало: как гигантские свечи, полыхали огненные столбы. И в этом бледно-зеленом свечении словно пятнами мерзкой болезни покрылись мои руки. Подавила я отвращение. Ведь двумя факелами горели в моих руках посох и узкая полоска по ободу кубка, синевой отливал их свет, белым пламенем тех свечей, что используют Мудрые для защиты от Древних.
Начался новый натиск: меж зловещим светом горящих столбов появились гадкие рыла, твари сплетались, кружили, скользили… Только Тьма могла породить эту мерзость! Но не отвела я глаз от чаши и посоха, осилила искушенье, выдержала и это испытание.
Навалилось недоброе и на слух. Знакомые голоса кричали, молили, шептали, просили, чтобы я повернула обратно.
А поразив и глаза мои и уши, попыталась эта Сила вновь убаюкать меня ритмом движений. Словно воин, окруженный врагами, отбивала я удары нескольких мечей сразу.
Но не могла злая Сила преградить мне дорогу, и шла я вперед.
И вдруг все: наваждения, зов и сопротивление ее разом исчезли. Отступила она, но не было это ее поражением.
Завлекала теперь меня повелительница здешних мест прямо к центру спирали, собирала все свои силы, чтобы внезапно обрушить их на меня и победить. Воспользовалась я этим и пошла вперед побыстрее.
Так пришла я в самый центр паутины, которую соткала… или же где поселилась та, что прокляла лорда ложбины Фроме. Там меня уже поджидали. Вереницей стояли мужчины, обратившись лицом к центру спирали. Двенадцать я насчитала, и последним стоял Элин!
Не было ни в ком из них искры жизни. Словно изваяния, стояли они, неподвижные, совершенные, казалось, вот-вот оживут, но не было в них ни дыхания, ни тепла. Взглядом, как тяжкой цепью, прикованы они были к центру спирали, туда, где высилось подобие круглого трона, а на нем…
Сгустился туман, соткалась из него фигура женщины, нагой и прекрасной. Подбросила она вверх обеими руками дивные волосы, но не упали они книзу, не опутали обнаженное тело покрывалом, но хищными щупальцами заколыхались над головой. Серебрилось в лучах луны белое тело, серебрились и тонкие пряди, лишь глаза ее были темные, как две гнусные ямы, в которых таилась невыразимая мерзость.
Прекрасна была она, совершенна, а еще было в ней нечто, неотразимое для мужчины. Воплощением женственного была она, женской сущностью, обретшей плоть.
А потому не тянуло меня к ней… отталкивало. Ведь все, что заставляет женщин подозревать, ревновать, ненавидеть друг друга… все это тоже воплотилось в ней. И только тогда поняла она, что не мужчина я, невзирая на сходство. А поняв, обрушила на меня жар ненависти. Но готова я была и, подняв перед собой чашу и посох, отразила натиск. Ее волосы извивались, тянулись ко мне, словно пытаясь удавкой захлестнуть мое горло.
А потом она рассмеялась.
И было в этом смехе презрение. Словно бы королева увидела, что последняя служанка решила оспорить ее власть. Так уверенна была она.
Подняла она руки к голове, вырвала прядь волос. В руках они разгорались все ярче, как раскаленный металл. Сплела из них веревку.
Но не стала я праздно ожидать ее удара. Слыхала я и о таких чарах. Так начинался приворотный заговор… бояться его не приходилось, но оборотная сторона любви — ненависть, а она — убивает.
А потому я запела, но не громко, почти про себя. И словами своими сковывала каждое движение серебряных этих пальцев, словно она плела, а я — расплетала.
Понимала я, кто она и кто я, знала, что не встречалась еще с подобною колдовскою силой. Но смогла же я понять ее заклинанья, а это хоть и немного, но все же склоняло чашу весов в мою сторону. Ведь боялась я битвы с адептом, но лишь знанием Мудрых противостояла она мне. Конечно, быть может, это только начало и последующие заклинания будут сложнее и сокрушат мои силы.
Петлю закончила она, но все не бросала, пристально глядя на меня провалами глаз. Заметила я при этом, что стал слабеть исходящий от нее аромат женственности.
Пропала красота, ослабел зов плоти, руки удлинились, груди присохли к ребрам, в обтянутый кожей череп превратилось прекрасное прежде лицо. И лишь волосы не изменились.
А губы презрительно усмехались. И тут она впервые ударила меня словами; но произносила она их или просто возникли они у меня в голове, я не знала.
— Смотри на меня, ведьма, смотри, увидишь себя. Такая ты для мужчин!
Неужели она хотела поймать меня на тщеславии?.. Или она совсем не знает женщин… и думает победить с помощью этого? Кто же примет всерьез этот булавочный укол?
Нет, слова ничего не значат. Важно видеть веревку!
— Ну, какой же мужчина заинтересуется тобой… — Искусительница замерла. Голова ее поднялась, глаза отворотились от меня, даже руки опустились, и волосяная веревка повисла. Она словно прислушивалась, но я не слышала ничего.
Снова изменился ее облик, вернувшаяся красота округлила тело, стала она вновь желанной гостьей в постели любого мужчины. Опять рассмеялась она.
— Ведьма, я недооценила тебя. Похоже, что уж один-то за тобой увязался. Но жалость какая, все придется отобрать у бедняги. Дивись, ведьма, на Силу… — Тряхнула она головой, и потеплело у меня на душе. Поняла я, как беспечна она: имя свое чуть-чуть не назвала! А назвала бы, погибла бесповоротно. Давно не встречала она ничьего сопротивления, и потому-то и стала безрассудной. Выходит, следует мне быть внимательной, использовать каждый ее промах.
— Обернись и посмотри, ведьма, — командовала она. — Посмотри, кто идет на мой зов, подобно всем этим глупцам.
Не было мне нужды оборачиваться к ней спиною. Раз Джервон пошел со мной, сам и должен он встретить судьбу. Не ему отвлечь меня от битвы с серебряной женщиной.
Я скорее услышала, чем увидела, как он скользнул рядом со мной. Не отводя глаз от Древней, боковым зрением заметила я его руку: в ней был меч, и острием был он обращен к той женщине.
Она ласково запела, но ложь была в нежной и женственной песне. А потом она простерла к нему руки, не выпустив, впрочем, волосяную веревку. И даже мне, женщине, были ясны все ее чары, — обладала она всем, чем только можно привлечь мужчину.
Джервон шагнул вперед.
Разве могла я упрекнуть его, тут бессилен был даже блиставший на его груди анх… Слишком уж могучей, неотразимой была ее женственность.
И эта безграничная власть неожиданно пробудила во мне гнев, словно серебряная женщина грозила отобрать у меня все самое дорогое. Но Мудрой была я, а потому и тело, и чувства мои оставались покорными разуму.
Она что-то говорила, ворковала, манила Джервона поближе. Меч его дрогнул, острие опустилось к земле, свободной рукой он ухватился за талисман, потянул за цепочку, словно чтобы сорвать его и отбросить. Но кроме покорности ее чарам, чувствовалось в нем и что-то еще.
Сильна была она. Но он противился ей! И не в последнем отчаянии, вдруг осознав грядущую гибель, как, должно быть, все остальные, стоящие рядом, нет! В глубине себя сознавая, что не ею хочет он обладать!
Как сумела я это понять, не знаю, может быть, потому, что и она почувствовала это. Протянула она к нему руки, изнемогая от страсти, словно его-то и ждала всю свою жизнь. А он более не рвал анх с груди, он вцепился в него, как в последнюю опору; будто якорь в бушующем море, спасал его амулет.
И тут, как я и ожидала, веревка петлей взвилась в воздух, но не ко мне она летела — к Джервону, словно его упрямое сопротивление возмутило все ее планы.