Страница 12 из 24
Согласно кёнигсбергскому профессору Ф. Гаузе, общее количество мирных граждан, погибших во время русского присутствия в Восточной Пруссии, составило 1 491 человек[108], причем, по подсчетам А. Уотсона, большая часть была убита во время первого наступления[109]. Указанная цифра также требует дифференциации. Так, по подсчетам Ф. Гаузе, примерно 5 % (более 70 человек) – это велосипедисты (случаи нападения на русских солдат на велосипедах заставляли видеть в их владельцах потенциальную угрозу), а 350 обвинялись в обстреле русских войск, причем не менее 200 погибли в результате ошибки, когда атаки немецких разъездов принимались за сопротивление мирных граждан. Например, 29 (16) августа у Бишофштейна 36 человек были расстреляны, после того как немецкий разъезд обстрелял русских кавалеристов у железнодорожной станции. А накануне в Сантопене расстреляли 21 местного жителя после того, как на колокольне прозвучал выстрел (оказалось, что его случайно произвел русский солдат, поднявшийся туда для осмотра)[110].
В значительной степени речь идет об отдельных жертвах в различных городах и деревнях, в то время как массовые случаи были относительно редкими. В общей сложности Ф. Гаузе насчитал 20 «крупных» инцидентов, унесших жизни от 10 и более гражданских лиц – всего 378 человек.
Значительная их часть случилась в полосе действий 1-й армии во время летней маневренной операции. Стоит обратить внимание, что П. К. фон Ренненкампф требовал строго наказывать за сопротивление и фактически санкционировал сожжение деревень, откуда стреляли по русским войскам, однако в нашем распоряжении отсутствуют приказы, в которых бы он предписывал массовые расстрелы. Равным образом и предание населенных пунктов огню должно было следовать вслед за тем, как местное население будет оповещено об этом. Скорее подобные крутые меры являлись импровизацией местных начальников, когда при отсутствии четкой регламентации они столкнулись с многочисленными проявлениями недружелюбия со стороны местного населения, что усугублялось неспособностью отличать его от действий армейских разъездов и разведчиков.
Наиболее крупный случай произошел в деревне Абшванген. В ночь на 29 (16) августа немецкий отряд, пробравшийся сюда из Кёнигсберга, устроил засаду, закрыл выезд с площади возами с соломой и обстрелял штабную машину лейб-гвардии Кавалергардского полка[111]. В результате погиб корнет Голынский, несколько человек получили ранения, но им удалось скрыться. Поскольку характер ранений указывал на использование охотничьего оружия (ранение дробью), то был сделан вывод об участии местных жителей в этой засаде. В ответ кавалергарды оцепили деревню и произвели массовый обыск. Всех, у кого нашли оружие, расстреляли, а дома сожгли. В итоге 65 человек[112] были убиты в Абшвангене, 9 – в соседних Альменхаузене и Ной-Вальдеке[113].
Ко всему сказаному необходмо добавить, что индустриальный характер Первой мировой войны, включая массированное применение артиллерии, привел к росту «сопутствующих потерь», т. е. мирных граждан, случайно попавших под обстрелы. В основном это касалось сельской местности. Противоречивая ситуация сложилась в Нейденбурге, район наступления 2-й армии. 23 (10) августа исполняющий должность генерала для поручений полковник А. М. Крымов доносил командующему: «Корпус (речь идет о XV корпусе. – Прим. К. П.) двинулся, занял Нейденбург, бомбардировал его за то, что жители стреляли в казаков <…> Часть жителей покинула, а часть осталась. Отнеслись очень спокойно. Когда я проезжал по улице, все кланялись, а поляки восторженно встречали <…>»[114]. Командир корпуса генерал Н. Н. Мартос иначе вспоминал об этом, обвиняя немецкие войска в использовании города для обороны: «От разведки я получил сведение, что крайние дома города приведены в оборонительное положение, а входы в улицы города закрыты баррикадами и что город обороняется пехотой с артиллерией. Конные и пехотные разведчики были обстреляны, причем ранено несколько человек. Я приостановил колонны корпуса и, не желая нести излишние потери, приказал открыть артиллерийский огонь <…> Ответного <…> не последовало; от наших снарядов в городе начались пожары. Немецкая пехота оставила баррикады и амбразуры в окнах домов и прекратила стрельбу»[115].
Примечательно, что Н. Н. Мартос вскоре попал в плен, а немецкая пресса начала его травлю, обвиняя в насилии над местным населением. Началось следствие, которое уже к весне 1915 г. закончилось ничем: никаких доказательств намеренно жестокого отношения к мирным жителям собрано не было. Точно так же в 1916 г. провалилась попытка расследовать пребывание XIII корпуса во главе с генералом Н. А. Клюевым (находился в германском плену) в Алленштайне и обвинить его в намерении сжечь город. Несмотря на активность обер-бургомистра, следствие не нашло оснований для выдвижения обвинений в адрес Н. А. Клюева и даже установило, что для предотвращения грабежей он отдал приказ взять под охрану ряд городских объектов (ратуша, банки, крупные магазины и пр.) [116].
Описанные выше случаи заставляли искать новые формы взаимоотношений с местным населением. Уже к 5 сентября (23 августа) генерал П. Г. Курлов изменил видение принципов управления Восточной Пруссией, сделав шаг в сторону более «тотальных» мер. В рапорте Н. А. Данилову он признавал, что немцы, сохраняя внешнюю лояльность, враждебно относятся к русским, исключение составляют лишь проживающие в сельской местности поляки. Потому он настойчивее писал о введении русского правления, верховная власть должна была принадлежать военному генерал-губернатору, ему подчинялся бы губернатор, а сама территория делилась на уезды и города. Местное самоуправление не исключалось, но не предполагалось обязательно повсеместным. П. Г. Курлов предлагал целый спектр профилактических мер: тотальная регистрация, запреты на выезд из города или деревни, контроль за настроениями (через создание специального органа, опирающегося на данные от агентуры), периодические обыски, обязательная сдача огнестрельного оружия, а также контрибуции. Показательно, что в случае задержания нарушителя он допускал возможность распространения мер ответственности и на его семью, общину или даже город. Поскольку ключевая цель заключалась в обеспечении тылов русской армии, то предполагалось обязать местных жителей осуществлять поставки провианта, фуража, перевязочных средств, одежды и пр.[117]
Однако наступление немцев воспрепятствовало воплощению этих планов. Уже в середине сентября 1-я армия покинула территорию провинции. Спустя несколько недель русские войска вновь вышли к границе, постепенно заняв ряд районов на юге и востоке. Динамика боевых действий превращала выработку системной политики в адрес мирных граждан Восточной Пруссии во второстепенное дело, хотя разработка планов не останавливалась: П. Г. Курлов внес корректировки в предполагаемый штат генерал-губернаторства, а в октябре 1914 г. в штабе Северо-Западного фронта все составленные ранее бумаги (временное положение и развернутая организационно-штатная структура) были подготовлены для утверждения императором[118].
Правда, незначительность занятой территории делала пока ненужным формирование отдельных управленческих структур, в то время как отношение к немецкому населению в среде русского командования претерпело очередные изменения. В ноябре 1914 г. новый главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Н. В. Рузский определил основные принципы взаимодействия, которые были повторены 23 (10) ноября в приказе командующего 10-й армией генерала Ф. В. Сиверса. Они во многом предписывали меры, применявшиеся ранее (взятие заложников, наложение контрибуции) или предложенные П. Г. Курловым (тотальные обыски, ограничение передвижения), хотя появились и новации: награждать тех граждан, которые выдавали бы скрытые радиотелеграфы, подземные проводы и пр., а также уничтожать имущество тех, кто проявлял враждебность[119].
108
По подсчетам А. Уотсона, это составляет 0,086 % от населения, оказавшегося на занятых русскими территориях. В то время как на оккупированных территориях Бельгии и Франции немецкая армия убила 6 427 человек, т. е. 0,078 % от общей численности попавших под оккупацию. Правда, если брать только Бельгию, то доля жертв вырастает до 0,13 %. См.: Ibid. P. 803–804.
109
Ibid. P. 798–804.
110
Литтауэр В. Указ. соч. С. 152.
111
Звегинцов В. Н. Указ. соч. С. 67.
112
Иногда называется цифра в 61 человека.
113
Debnen M., Raschdorff W. Heldenfriedhoefe in Ostpreufien. Koenigsberg, 1939. S. 26; Восточно-Прусская операция: сб. документов. С. 227; Звегинцов В. Н. Указ. соч. С. 67; Новиков А. С. Указ. соч.
114
Восточно-Прусская операция: сборник документов. С. 260.
115
Головин Н. Н. Указ. соч. С. 195.
116
См. Гущин Ф. А. Жертвы стальных гроз. Пленные и погибшие генералы российской императорской армии. 1914–1917. М., 2020. С. 177–178.
117
РГВИА. Ф. 2020. Оп. 1. Д. 143. Л. 42–43.
118
РГВИА. Ф. 2020. Оп. 1. Д. 143. Л. 77–92.
119
Там же. Д. 136. Л. 1.