Страница 8 из 173
- Девяносто третий, милая. Ты-то сама как? Имя свое помнишь?
- Помню, помню, - машинально откликнулась я, думая о другом. Девяносто третий год - так называлась книжка, которую я вчера разглядывала в магазине, но, на беду, так и не купила. Кто знает, вдруг там было что-то, что могло бы помочь мне спастись…
При воспоминании о том, почему я оказалась в этой кошмарной тюрьме, я окончательно приуныла. Мне надо было как-то выкручиваться, а я даже не знала, в чем меня обвиняют. Точно не в краже пресловутого лука, раз этот Луи и его приятель так переполошились. Скоро меня отведут на допрос, будут задавать вопросы, на которые у меня нет ответа. А вдруг у них применяются пытки? От этой мысли страх скрутил меня с новой силой, сразу вспомнилась написанная когда-то давно статья о сталинских репрессиях - карательные органы во все времена не церемонились с преступниками, вряд ли со мной будут обращаться лучше, чем с обычным “врагом народа” в тридцать седьмом. Дыба, раскаленное железо и какие-то кошмарные тиски настолько четко замаячили передо мной, что я испуганно отпрянула, ударилась затылком о стену и тут же в голос разревелась, не утруждая себя тем, чтобы сдерживаться.
- Э-э-эй, милая, - та самая женщина, которая любезно сообщила мне теперишний год, присела рядом со мной. Остальные предпочли отступить на полшага, как от прокаженной, - ты что это? Впервые попалась?
- Ага, - всхлипнула я, и мне тут же протянули невероятно грязный, в нескольких местах дырявый платок.
- Ну, не плачь. Возьми вот… посидишь пару дней, и выпустят…
В последних ее словах впору было сомневаться, но я была готова ухватиться за малейшую надежду.
- Выпустят?
- Конечно, - уверенно сказала женщина, все-таки впихивая мне платок. - Кому ты тут нужна, им же еще тебя кормить, а харчей нет…
Вытирать слезы замацанным куском ткани я не стала, но поблагодарить все равно стоило. Однако не успела я открыть рот, как дверь камеры с лязгом отворилась. Как по команде, все обернулись на возникшего на пороге охранника. Некоторые отчетливо съежились, и я на всякий случай втянула голову в плечи.
- Кто здесь Наталья Кремина? - мою фамилию он выговорил, запнувшись. Больше всего мне хотелось испуганно пискнуть, что меня тут нет, спрятаться в тюфяк и лежать там, не дыша, но меня тут же бессовестно сдали:
- Новенькая? Да вон она в углу!
Часто и затравленно дыша, я наблюдала, как сокамерницы теснятся в стороны, чтобы дать мне возможность пройти к выходу. Я приподнялась - ноги как задеревенели, и меня шатало, как пьяную, из стороны в сторону, - и по возможности храбро объявила:
- Я тут!
На охранника мой вид не произвел ни малейшего впечатления. Кивнув каким-то своим мыслям, он поманил меня.
- Пошли.
- Куда? - я и рада была сдвинуться с места, но тело перестало слушаться меня окончательно. Охранник посмотрел на меня, как на беспросветно тупую.
- Куда надо. Допрашивать. Ну чего стоишь? Хочешь, чтобы я тебя за волосы волок?
- Не надо, - испугалась я и заставила себя сделать несколько шагов. В спину мне донесся тревожный шепот: женщины вслух гадали, кто я такая и в чем меня обвиняют. О том же напряженно размышляла и я, пока меня вели по извилистым коридорам Консьержери в маленький, сырой кабинет, где, помимо узкого окна, располагались лишь покосившиеся деревянные стол и два стула, один из которых был уже занят - самым, пожалуй, жутким человеком, которого мне доводилось встречать в своей жизни. Лицо у него было какое-то смазанное, из тех, которые трудно выделить в толпе, но во всем облике то и дело прорезалось нечто звериное: и цепкий, голодный взгляд хищника, поймавшего жертву, и короткая улыбка-оскал, предназначавшаяся мне, но служившая отнюдь не ободрением, а, скорее, наоборот.
- Садитесь, гражданка.
Почти теряя сознание от страха, я осторожно опустилась на второй стул. Мужчина испытующе оглядел меня, словно примериваясь, сколько можно из меня вытащить внутренностей, прежде чем я умру. На лице его вновь появилась улыбка, и я ощутила, что мелко дрожу.
- Неразумно было называть свое настоящее имя, - голос у него оказался глухой и какой-то мертвый, - оно вас выдало с головой. Откуда вы? Где родились?
- В Витебске, - казалось бы, из его слов можно было сделать вывод, что лучше попытаться что-то соврать, а не говорить правду, но в критический момент фантазия отказала мне. Мужчина нахмурился. Кажется, я только что разбила какую-то выстроенную им версию.
- Полячка?
- Э-э-э, - я была немного озадачена, с каких пор Витебск стал Польшей, но решила не уточнять, - ну, можно сказать и так…
- Сколько вам лет? - спросил он отрешенно, явно думая о другом.
- Двадцать, - честно ответила я, не поддавшись искушению добавить себе полгода. Впрочем, мой возраст занимал мужчину весьма мало - порывшись в кармане, он выложил на стол мой многострадальный айфон, слабо и беспомощно мигавший, возвещая о том, что зарядка на исходе. Телефону я обрадовалась, как родному брату, и тут же вцепилась в него обеими руками, разве что не поцеловала, решив, что это слишком.
- Откуда это? - отрывисто спросил мужчина. - Где взяли? Почему на нем английские надписи?
От обилия вопросов я растерялась, не зная, на какой отвечать, и решила начать с того, который казался мне наиболее легким:
- Купила…
- Купила? - фыркнул мужчина. - Никогда не видел, чтобы в Париже продавались подобные вещи.
- Так я и не в Пари…
- Единственное место, где вы могли приобрести эту вещь - черный рынок, но и там нет ничего подобного, - мужчина неумолимо продолжал давить, поталкивая меня к какому-то ответу, который был ему необходим. - Вам его отдали те, на кого вы работаете?
На последнем вопросе я чуть не проглотила язык. Господи, да к чему меня хотят приплести?
- Вы… вы о чем? - слабо спросила я, сражаясь с желанием снова расплакаться. Мужчина посмотрел на меня торжествующе, мол, оправдывайся сколько влезет, я-то давно уже тебя разгадал.
- Шпионаж, гражданка - тяжкое преступление. Не думаю, что вы об этом не знали, но все равно на него пошли.
Все, что я могла - лишь беспомощно хватать ртом воздух в тщетной попытке исторгнуть из себя хоть одно слово. Получилось плохо, к тому же, меня сразу прервали.
- Послушайте, месье…
- Ага! - его глаза сверкнули. - Вы еще и аристократка?
От нелепости и абсурдности происходящего я почти впала в отчаяние. Я каким-то образом угодила в девяносто третий год (даже век забыла уточнить), меня сразу же схватили, решив, что я воровка, а теперь обвиняют в том, что я - какое-то воплощение Джеймса Бонда, только в женском обличье, и говорят со мной таким тоном, будто уже знают, что мое дело решенное. Тут же я вспомнила, что человек из канцелярии говорил про гильотину, и ощутила, как к горлу вновь подступает вязкий и горячий ком.
Мужчина, поглядев на меня, поморщился.
- Не надо меня слезами заливать. Все равно это не…
Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы закатить самую настоящую истерику, но тут дверь кабинета открылась, и у меня вместо рыданий вырвалось лишь какое-то придавленное “а-а-а”.
- Я же говорил, - мужчина раздраженно глянул на вошедшего, - я занят…
- Я знаю, гражданин обвинитель, - заговорил тот с виноватым видом, - но приехал Неподкупный и хочет вас видеть…
Я с удивлением наблюдала, как от звука этого необычного прозвища в лице мужчины произошла разительная перемена: самодовольное, сытое выражение в секунду сменилось напряженно-опасливым, будто он увидел на своем пути раскрытые зубья капкана и осторожно, на цыпочках, боясь потерять равновесие, их обходит.
- И принес же его черт, - процедил обвинитель сквозь зубы и поднялся со стула. - Заберите у нее улику и отведите обратно в камеру. Тут уже дело ясное.
- Под трибунал? - почти благоговейно спросил у него служащий. Обвинитель чуть поморщился, как от вспышки внезапной зубной боли.
- Через три дня. Тянуть не будем.
До меня секунды две доходило, что значат эти его слова, а потом во мне будто что-то переклинило, и я завопила не своим голосом, подскакивая на ноги: