Конец партии: Воспламенение

Дантон действительно оказался полной противоположностью Максимилиану, как внешне, так и манерой вести себя - лицо его, широкое и испещренное следами оспы, не имело ни малейших признаков красоты или утонченности, но постоянно блуждавшая на нем искренняя добродушная улыбка подкупила меня, как чемодан долларов - прожженного взяточника. Вдобавок ко всему Дантон почти беспрестанно говорил, и его остроумные экспромты не раз заставляли меня вместе с остальными сидящими за столом буквально покатываться со смеху. Шуточки эти были грубоваты, но тонкий юмор я бы все равно не поняла - все-таки моих умений не хватало, чтобы понимать изысканные игры слов, поэтому я была благодарна громогласному заводиле за то, что он не особо мудрствует. А вот сидевший рядом со мной длинноносый мужчина по имени Фабр то и дело принимался кого-то цитировать, что вызывало у всех взрывы смеха, а у меня - лишь улыбку, натянутую для того, чтобы не казаться тупой. Пожалуй, из всех имен, что безостановочно сыпались из моего соседа, мне было знакомо только имя Мольера, но я благоразумно решила сидеть тихо и не вставлять своих замечаний, благо так и не смогла вспомнить - написал он “Отелло” или “Женитьбу Фигаро”.

- Кажется, Натали совсем заскучала, - вдруг прогудел Дантон, обращаясь ко мне, и я чуть не поперхнулась глотком вина: до сих пор у меня не было ни одной причины подозревать, что он вообще обратил на меня хоть какое-то внимание с того момента, как нас с ним представили друг другу.

- Я внимательно слушаю, - попыталась отбрехаться я, надеясь, что этим ограничится, но глаза Дантона хитро сверкнули:

- Вы не любительница рассказывать о себе. Начинаю верить тем невероятным слухам, которые про вас слышал.

- Слу… - вот тут я подавилась и долго откашливалась; Фабр оказался достаточно любезным, чтобы подать мне салфетку. - Каким слухам?

Камиль, сделав вид, что его увлекло жаркое из кролика, тщательно спрятал улыбку.

- Представление о том, что женщины - самые завзятые сплетницы, всякий раз опровергается в буфете Конвента, - сказал Дантон. - Как вы думаете, о чем там говорят граждане депутаты?

Повисла пауза. Вопрос был не риторический, от меня действительно ждали ответа. Я стушевалась, в очередной раз обреченно подумав, что сейчас-то меня точно посчитают дурой.

- Ну… о политике? - предположила я, на что Дантон коротко и громоподобно хохотнул.

- Если бы они говорили о политике, во Франции давно воцарился бы мир и спокойствие! Нет, Натали, в перерывах между речами о спасении отечества они занимаются тем, что с необыкновенным рвением перемывают кости своим коллегам. Ясное дело, больше всего достается тем, кто всегда на виду…

Каким-то шестым чувством я поняла, к чему он клонит, и ощутила, как мои щеки заливает позорный румянец.

- …а вы уже успели достаточно примелькаться рядом с Максимилианом, чтобы о вас ходили самые разнообразные сплетни.

Люсиль тихо хихикнула, даже не попытавшись скрыть это. Неудивительно, она единственная из присутствующих знала, в чем дело. А я понятия не имела, что надо сказать, чтобы сохранить лицо, но вздумай я молчать, точно сделалась бы предметом всеобщих насмешек - Фабр, судя по его лукавой улыбке, уже готовил подходящее случаю острое словцо кого-то из великих.

- Могу себе представить, что это за сплетни, - произнесла я с наиболее равнодушным видом, какой смогла себе придать.

- Так развейте их, - взгляд Дантона неожиданно стал пронзительным. - Кто вы?

Вопрос застал меня врасплох. Внутри меня все будто провалилось в какую-то бездонную темную бездну, куда я сама боялась заглянуть, и я поняла, что не знаю ответа. Кто я? Меня зовут Наташа Кремина, мне двадцать лет, и я… живу в Питере? Будущая журналистка? Студентка Сорбонны? Все то, что могло так много сказать обо мне в моем родном мире, здесь было лишь набором слов, зачастую смешным и лишенным всякого смысла. Надо было отвечать что-то иное, но я не могла даже представить себе, что.

- Я путешествую, - наконец выговорила я, чувствуя, что повисшее молчание тяжелеет с каждой секундой. - Да, я путешествую и… ищу одного человека.

- Кого?

Мысль о незнакомце с красными нарциссами оказалась единственной, за которую я смогла ухватиться, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, но со следующим вопросом я ощутила, что затягивающий меня водоворот только усилился, безжалостно сдавливая меня и таща на дно. Отступать, казалось бы, уже поздно было, но я все равно решила отступить.

- Я обязательно вам расскажу, гражданин Дантон, - я улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок, - когда наконец его разыщу.

- Боитесь спугнуть? - усмехнулся он. Я не прекращала улыбаться:

- Именно так.

“А не он ли” - метнулось у меня в голове. У Дантона бы точно хватило сил вытащить меня из воды, да и голос у него был подходящий, но… все равно не тот. Дантон был идеальной иллюстрацией к заявлению “хорошего человека должно быть много”, он умел внушать симпатию и расположение, но я не ощутила в нем той спокойной, уверенной силы, что опалила меня когда-то давно на парижской набережной, чтобы сгинуть спустя несколько секунд, оставив о себе лишь короткое, еле теплящееся воспоминание. И мне подумалось вдруг, отчего я ощутила себя совсем потерянно: может, я действительно это все выдумала? Не было никакого человека с красными нарциссами, никто не спас меня, выхватив из воды, и все это мне, восьмилетней девочке с богатой фантазией, не больше чем показалось?

- Так значит, вы Робеспьеру не родственница? - по-лисьи склонив голову, уточнил Фабр. Я покачала головой:

- Нет. Между нами нет ничего общего.

- Это правда?

- Да, - я не понимала, чего он привязался, и еле сдержалась, чтобы не сказать что-нибудь резкое. Коротко хохотнув, Фабр протянул Дантону раскрытую ладонь.

- Сотня ливров, Жорж. Я не забыл.

- Черт бы тебя побрал, д’Аглантин, - беззлобно ответил тот, порылся в карманах, извлек оттуда скомканный ассигнат и вручил приятелю. Я, поняв, в чем дело, хотела было возмутиться, но Люсиль с улыбкой накрыла мою сжавшуюся в кулак ладонь своей, и злости как не бывало. В конце концов, не я ли спорила с Анжелой, будет ли Света встречаться с Костиком или все его усилия кончатся неудачей?..

Напряжение, успевшее воцариться за столом, спало, открылись еще две бутылки вина, откуда-то появились карты, и я позволила себе отвлечься от мрачных мыслей. Намечалось нечто куда боле интересное, чем самокопания: Камиль вздумал научить меня играть в баккара.

В дом Дюпле я вернулась заполночь, изрядно навеселе, но довольная проведенным временем до крайности. В карманах у меня даже завалялись кое-какие деньги - когда пошла игра, я сначала проиграла все свои небольшие сбережения, оставшиеся после посещения портного, но потом наконец сориентировалась в принципах и сумела кое-что выиграть. Тут-то у меня и появилась мысль, которую я тщательно обдумывала все время, что экипаж вез меня до улицы Сент-Оноре: невозможно прожить тут остаток жизни тунеядкой, надо найти себе какой-нибудь заработок, иначе я буду до конца жизни чувствовать, что чем-то обязана Робеспьеру, да и скопычусь от скуки, в конце концов. Но чем я могу заниматься, мне на ум не приходило - всю свою жизнь я только и делала, что стучала по клавиатуре, набирая статьи, а затем, зачастую не без труда, получала за них какие-то деньги. Да и не умею я ничего, кроме как сочинять на заказ, только вот понятия не имела, в какое издание можно устроиться. Вдобавок у меня сидело в голове, как отреагировал Робеспьер, когда я сказала ему о своей будущей профессии. Журналисты в этом мире явно не в большом почете, а как отреагируют на девушку-журналиста - никому не известно. Имело смысл разве что притворяться парнем, но это все равно упиралось в вопрос: кто возьмет меня на работу?

Размышляя, с кем можно посоветоваться, я отперла калитку, проскользнула во двор и посмотрела на окна: горело лишь одно, принадлежащее гостиной, и это меня изрядно озадачило. Кто из обитателей дома мог так задержаться внизу?