Страница 2 из 4
– Гад какой! – донеслось вдруг до неё откуда-то справа.
Лидочка медленно повернула голову на звук но, кроме пианино и рыжего кота в углу, ничего не было. Лидочка заподозрила кота, всё-таки живое существо, хотела его окликнуть, но вместо этого сыграла вопросительную мелодию. Лидочка откашлялась, издала несколько фальшивых нот и убедилась, что у неё что-то с гортанью.
Кот поморщился и отвернулся.
– Я говорю, гад какой! – явственно повторило пианино. – И подруга тоже никудышная.
В том, что с ней заговорило пианино, Лидочка теперь не сомневалась: клавиши ходуном ходили, будто нажимаемые невидимой рукой.
Лидочка, дрожа, села за инструмент и положила руки на клавиши.
– Ничего не выйдет! – звонко рассмеялось пианино, и клавиши разбежались под Лидочкиными тонкими пальцами.
Тогда девочка поняла всю нелепость происходящего и решила, что теперь-то она готова упасть в обморок. Бедная Лидочка так и хлопнулась прямо на ковёр.
Последний из этой троицы – Федя Свиристелкин – не сразу обнаружил пропажу собственного голоса. Он был неразговорчивым мальчиком. В трамвае он молча протянул контролёру деньги и молча убрал билет в карман. Дома он молча переоделся, молча поел и сделал домашние задания без единого звука. Затем он пошёл принять душ перед сном, а в ванной он не имел привычки петь, как некоторые. Ему и во время хоровых занятий намекали, что неплохо было бы петь, а не просто открывать рот.
Он бы, наверное, так и лёг спать, ничего не узнав, но тут пришёл папа.
Папа в последнее время занимался самоедством: ему казалось, что он мало внимания уделяет сыну, и ребёнок замыкается в себе. А Феде казалось, что папа слишком замыкается на нём, Феде.
– Ну, что сегодня новенького? – заворковал папа. – Как уроки? Как друзья? Что случилось?
Федя не успевал отвечать на все папины вопросы сразу, поэтому обычно выжидал и отвечал на самый последний. Папа всё равно витал в своих мыслях и забывал, о чём он спрашивал в самом начале.
– Всё нормально, па. Зря суетишься, – так хотел ответить Федя.
Но вместо этого сыграл папе убаюкивающую мелодию – Нарнийскую колыбельную.
Папа, который в это время хлопотал у плиты, на миг обернулся. Казалось, ему не столь важно было услышать ответ, как успеть задать вопрос.
– Это что-то новенькое? Сегодня изучали? Красиво. Очень!
Федя озадаченно почесал в затылке. Дождавшись, пока папа отвернётся, он ответил:
– Нет, полгода назад. Сам разучил. Ноты скачал из интернета. Но мой учитель не знает об этом и, скорее всего, считает меня бестолковым учеником, вот и оставляет на дополнительные занятия.
Всё это Федя мысленно, конечно, ответил. А вслух озвучил пассаж из «Снегурочки».
– А, ну-ну, молодец, сынок.
Сынок подавил свой очередной музыкальный порыв, прикрыв рот ладонью.
– Ты что-то хотел сказать? – опять обернулся папа. – Может, у тебя проблемы? Может, тебе нужна помощь?
Федя замотал головой и убежал в комнату. Масштаб своих проблем он пока не осмыслил.
Папа горестно вздохнул: опять ему не удалось найти общий язык с сыном. Он серьёзно задумался о том, не начать ли ему изучать музыку, чтобы было о чём поговорить с талантливым ребёнком.
Федя сел на кровать и покосился на флейту. Он сразу понял, откуда ветер дует. Поэтому, когда флейта заговорила, Федя не очень испугался.
– Уж лучше бы не лез со своими разговорами по душам. Доста-ал, – свистнула Флейта.
Федя приложил палец к губам: молчи, мол, отец услышит.
Флейта сбавила звук на полтона и мягко добавила: «И нечего обо мне беспокоиться».
Федя схватил телефон и быстро разослал сообщение нескольким друзьям из класса. Хорошо, хоть этого он не разучился делать! Сообщение было странное: «На каком языке говорят инструменты?» Конечно, одноклассники приняли это за прикол или загадку и отвечали кто во что горазд: «на деревянном», «на волшебном», «на языке эмоций», «не умничай», «по какому предмету задали?», «на нотном», «отстань», «на итальянском», «иди к чёрту», «а зачем тебе?». Были и другие варианты.
И только два человека сообщили: «На человеческом!». Оказалось, что за одного разговаривала виолончель, за другую – пианино.
«Встретимся завтра у меня», – отправил он сообщения Лиде Рожковой и Мите Радиолову. – «Приходите со своими инструментами».
«А мне пианино тащить? Лучше у меня», – ответила Лида.
Федя хлопнул себя по лбу и написал: «Встреча у Лиды».
Потом он тихонько выглянул из комнаты. В зале, перед телевизором, сидел папа. Вместо любимого канала «Хистори» он включил передачу о классической музыке. Королевский оркестр «Концертгебау» гремел, дирижёр извивался на экране, ведущий сладкоголосо комментировал действо, а папин храп сотрясал диван.
Преподаватель сольфеджио и новое трио
На следующий день унылая компания юных музыкантов заседала на Лидином диване. Федя писал вопросы на маркерной доске Лидиной мамы, а ребята так же письменно отвечали.
Выяснилось, что все, как один, сослались на зубную боль, чтобы не разговаривать с родителями. Для достоверности им пришлось держаться за щёки, стонать, морщиться, пить обезболивающие лекарства, полоскать рот содой и ромашкой и делать вид, что они готовы пойти к стоматологу. Правда, Лида всё-таки разболталась, то есть распелась перед бабушкой, и та заподозрила сразу и ангину, и переутомление, и повышение температуры, и новый нигерийский вирус. Но потом Лида при помощи ужимок и гримас пыталась доказать бабушке, что просто «прикалывается». На бабушка поняла по-своему – внучка издевается.
«Лучше пусть бабушка обидится, чем её хватит инсульт», – хмыкнуло пианино из угла.
– Что же теперь будет? – думали дети. – Инструменты будут говорить нашими голосами, а мы будем подобны музыкальным деревяшкам? Это навсегда? А как же родители? Как же школа?
– Буду вместо школы на роликах кататься! – мечтательно сказало пианино.
– С твоей-то фигурой! – раскатисто засмеялась виолончель.
Федя схватился за голову, будто что-то вспомнил, и написал на той же доске: «Нам надо найти с ними общий язык, почувствовать их настроение».
Да, именно так и учил Григ. Григ – Григорий Иванович, преподаватель по сольфеджио, а заодно и руководитель оркестра. Легко сказать!
– Да ты что, правда? Ах вот в чём дело? – послышались иронические нотки со стороны пианино.
Лида подошла к пианино и погладила его по гладкой крышке. Пианино неуклюже подпрыгнуло и захихикало.
– Прям как ты, Лидка, – хотел сказать Митя, показывая на Лиду пальцем, но сыграл отрывок из балета «Петрушка».
Зато его мысль, слегка искажённо, озвучила виолончель.
– Лидка, пианино такое же неуклюжее, как ты, и так же глупо ржёт.
Лида повернулась к Мите и разразилась военным маршем.
«Они могут читать наши мысли», – написал Митя на доске и покраснел. А виолочели – хоть бы что, она даже не смутилась.
«Но самое опасное, что они не только высказываются за нас, но и выдают свои независимые мнения!» – понял Митя.
«То есть, у нас так скоро не будет права голоса!» – написал на доске Федя.
Виолончель насмешливо тренькнула. Федя сосредоточился. Он закрыл глаза. Сначала в воздухе перемешались различные шумы: скрипы, скрежет и даже стоны. Набор звуков – прямо как в фильме ужасов. Чувствовалось нарастающее напряжение. Это Федя старался покорить инструмент силой мысли. Ему сопротивлялись сразу три инструмента. Затем звуки оборвались, как будто кто-то прижал ладонью струны, и всё стихло. Федино лицо приняло умиротворённое выражение. По комнате полилась негромкая приятная мелодия для флейты.
– Похоже на мелодию «Одинокий пастух», – высказалось пианино голосом, похожим на Лидин.
Митя и Лида, неподвижно сидевшие в ожидании всё это время, зааплодировали. Флейта замолчала.
Тогда Федя взял её в руки и мысленно послал ей сигнал. Но она молчала, не откликалась.
– Ты должна меня слушаться, – про себя приказал ей Федя.