Страница 87 из 101
- Мы его Эльдорадо, - пришел я на выручку.
- Без понятия, что это значит… пускай будет Эльдорадо. Чиновникам от Службы Безопасности столь фанатичный интерес покажется странным, а от всего, что выходит за пределы понимания, у нас принято избавляться. Это куда проще, чем выносить на рассмотрение вопрос о существовании неведомых Тварей. Для наших чиновников проблема носит не научный, скорее мировоззренческий характер. Оглянуться не успеешь, как слабые духом додумаются до существования Бога, а это уже открытая ересь, в противовес всем существующим нормам.
- Меня убьют? – не поверил я.
- Нет, тебя просто отправят домой.
- Но это не решит проблемы Палача.
- Для того, чтобы проблема возникла, ее надо признать. А как ее признать, если само существование Палача поставлено под сомнение. Согласись, очень удобная позиция.
- Позиция страуса, засунувшего голову в песок.
Брови Мо удивленно поползли вверх. Ну да, все забываю, что некоторые заблуждения в иномирье отсутствуют, в том числе и про страуса, который в природе предпочитает убегать от опасности.
- Но если меня отправят домой…
- То наши и без того призрачные шансы остановить Палача превращаются в нуль, - подвел Мо итог разговору, – но об этом пока думать рано. Ты сил набирайся, а когда вернемся в «нулевку», тогда и обсудим. И это… бумаги подпиши, - напарник указал на документы, лежащие на столе.
- Что за документы?
- Расторжение контракта по обоюдному согласию сторон. И это… курсант, я тебя прошу, давай без лишних эмоций. Забудь про Майера, про певичку свою, не создавай лишних сложностей на ровном месте.
Мозес ушел, оставив после себя целый шлейф неприятных запахов, к которым со временем привыкаешь. И уже начинаешь различать за стеной едкого пота тонкие, едва уловимые нотки абрикосовых леденцов, жареного мяса с печеной картошкой и даже кожаного салона старого доброго «корнэта».
Контракт… Я с трудом поднялся с кровати и добрался до вышеозначенных документов.
Юлия Кортес Виласко с одной стороны и Пол Уитакер, представляющий интересы такой-то Организации с другой пришли к соглашению…
Перелистнул несколько листов - в конце стоял красивый, размашистый автограф юной певицы. Вот и все Петька, карьера телохранителя подошла к концу.
Взял лежащую рядом ручку и не раздумывая поставил подпись: одну, вторую, третью – на каждом из имеющихся экземпляров.
Проваливай в бездну, Юлия Кортес Виласко, ты и твой гребаный начальник охраны. Все-то ты знала с самого начала, потому и вела себя столь странным образом. А я дурак, все голову ломал над переменами настроения. Списывал на талант, на излишнюю эмоциональность, а ты ноги раздвинула только затем, чтобы привязался, чтобы не расторг контракт раньше времени.
А ведь точно - все сходится! Кажется, именно тогда впервые заговорил об увольнении.
И ведь сколь талантливо играла перепуганную девчонку. Хотя почему играла, боялась на самом деле. Этот Марат аль Фархуни натура увлекающаяся, мог и не заметить смерти одной юной певички. С тем же взбесившемся такси Юлия чудом спаслась.
Перед глазами мелькнуло перепуганное лицо девушки. И сердце дрогнуло, так и не сумев пропитаться достаточным количеством яда. Горячее дыхание на щеке, сомкнувшиеся вокруг шеи руки и взгляд, полный…
Стоп, так нельзя, Петруха. Не хватало еще размокнуть, как последней девчонки. Она… она тебя использовала, она во всем виновата. Не Майер, который всего лишь верный слуга при госпоже, а Юлия. Уверен, именно она сделала выбор, когда встал вопрос между бегством от вездесущего синдиката и будущей карьерой. Музыкальный Олимп жесток и ошибок не прощает: стоит исчезнуть на пару лет, и ты больше никогда не сможешь вернуться на его вершину. Объясняй потом равнодушной публике, что была вынуждена скрываться под чужой личиной, опасаясь за собственную жизнь. Зрителям глубоко плевать на все слова, потому как на небосклоне поп-сцены взошли новые звезды, а свет старых давно погас.
Права Кормухина, о будущем нужно думать. О бабках, о славе, о власти, только это имеет значение. Светка знала это лучше прочих, потому и шла уверенной походкой к цели, получив в качестве награды за старания богатого мужа.
И Кортес Виласко будет блистать на сцене ближайшие пять лет, а может и того больше, благо деловая хватка имеется. И кто вспомнит погибшего Моряка, кто вспомнит о телах на асфальте, что валялись переломанными куклами, кто вспомнит о Поле Уитакере, который едва не угодил в золотую клетку.
Перед глазами возник профиль склонившей голову девушки. Парящие над клавишами пальцы и волшебная музыка, что рождалась на свет из-под крышки королевского Рояля.
Какой же идиот, советовал подумать о смене репертуара. Вот уж она вдоволь посмеялась с подругами над глупым охранником, возомнившем о себе невесть что. Тоже мне, великий критик выискался.
Что популярность приносит то и поет. Надо будет про трусы петь, будет про трусы, надо будет перед стариками голой задницей вертеть и это сделает. Потому как о будущем думает, которое можно измерить деньгами, а не о не ведомых идеалах, которых на хлеб не намажешь и которыми сыт не будешь в трудную минуту.
Я пытался ненавидеть. Распалял себя гневными мыслями и домыслами, но отчего-то не получалось. Лишь вызвал тупую боль в сердце и глупое, совершенно алогичное желание вернуться в особняк. Сесть на пол и смотреть, как она играет, слушать дурацкую музыку. И что в ней такого особенного?
Бездна… прав был Михаил, когда называл меня слабаком, пытаясь выбить дурь словами, а где и кулаком.
- Сердце должно быть твердым, словно камень, - любил говорить брат. - Проявишь мягкость и сожрут с потрохами. Сначала используют, а потом сожрут. Ладно Катька, она девка-дура, а ты мужик, должен быть твердым. Никогда никому ничего не прощать и бить в ответ, да так, чтобы в следующий раз неповадно было. А лучше действовать на опережение, чтобы заранее знали – с этим парнем лучше не связываться. Люди они звери, они силу чувствуют и дрессируются ровно так же, с помощью кнута и твердого слова.
Помнится, тогда брат накачивал меня перед дракой. Какой-то пацан из дома напротив спер мои вкладыши, а может не он вовсе, может наговорили злые языки. Но Михаил требовал свершить месть, и я пошел, полный уверенности, что по-другому нельзя. Схватил перепуганного пацаненка за грудки, повалил на землю, а ударить уже не смог: наотмашь, кулаком в лицо, как учил старший. Когда увидел сопли и слюни, когда увидел страх в чужих глазах, тогда и отпала решимость.
А вот у Мишки не отпала: за проявленную трусость зарядил мне кулаком в ухо, после чего звенело целый день. Сама ушная раковина распухла, приобретя малиновый оттенок, и напоминала внешним видом пельмень. Пришлось врать матери, что подрался с незнакомыми пацанами во дворе, потому как стучать и закладывать брат отучил еще раньше.
- Знаешь, как грабители жертву выбирают или хулиганы в классе, кого за лошка держать? У человека на лице написано, кто волк, а кто терпила. Хочешь вечно огребать и сопли на кулак мотать? Давай, вперед, платьице надень и с Катькой пупсиков на кровати раскладывать.
Воронова старшего знала и уважала вся пацанва в окрест, потому как брат беспределом не занимался, но авторитет свой держал, где словом, а где и делом. И коллектив сколотил крепкий из спортсменов, с кем в одной секции состоял. С ними же и в армейку ушел, из которой потом не вернулся. Остались лишь старые фотографии в альбоме и память, которая стиралась с каждым годом все больше и больше.
Периодически меня узнавали на улицах совершенно незнакомые парни. Подходили, смотрели оценивающе и выдавали свой вердикт.
- Да-а, далеко до брательника, хлипковат. Тот знаешь каким был?
Уж кому как не мне это было знать. Только злился в прошлом на подобную характеристику, а сейчас был с ней полностью согласен. Хлипковат, потому и использовали: и Майер, и певичка эта несчастная. Хотя почему несчастная, она-то как раз счастливая – из такого клубка умудрилась вырваться. Жизнь свою спасла и карьеру, а ты, Петька, в очередной раз угодил в задницу и еще непонятно как выбираться из нее будешь.