Музейная пыль

Автобус прибыл точно по расписанию, прямо минута в минуту. Разнообразия ради, надо полагать. Устроившись в углу у окошка, я прижалась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза. Всё это закончится, рано или поздно. Так или иначе. Как-нибудь всё равно закончится, нужно только держаться.

К вечеру мне даже удалось успокоиться достаточно, чтобы поужинать с родителями. Как-то давно уже не получалось просто спокойно собраться семьёй за одним столом, поговорить. Мне этого не хватало, и я искренне насладилась тихим домашним уютом. Даже на время забыла об истории с Олли, на своё же счастье. Вспомни я о ней хоть на минуту, и мама тут же заметила бы неладное. У неё всегда был потрясающий нюх на любые тайны её близких.

О проблемах брата я вспомнила только уже вернувшись в свою комнату. И тут же схватилась за телефон: надо же было напомнить Ричи, что свою часть соглашения я выполнила, теперь дело за ним. Правда не верилось, что всё так просто закончится. Надеялась я только на то, что теперь меня саму считают достаточно увязшей в происходящем, чтобы оставить Оливера в покое.

Ричи не взял трубку. Я набрала ещё раз, снова без толку, подождала с полчаса, прежде чем позвонить в третий раз, но ничего не изменилось. Разговаривать со мной не собирались, во всяком случае прямо сейчас, Уже привычным движением швырнув телефон в кресло, я вытянулась на кровати. За что, ну вот за что мне такая жизнь? Где же я так нагрешить умудрилась?

— Детка, ты спишь? — поинтересовалась из-за двери мама.

— Нет, — тут же вскочила я. — Что-то случилось?

— А ты забыла? — чуть обиженно поинтересовалась мама, открыв дверь. — Про юбилей дяди Юджина?

Сказать по правде, я крайне смутно помнила даже кто такой вообще этот дядя Юджин. Бесчисленные мамины родственники жили, кажется, по всей стране, периодически мама рассказывала о них всякие истории и делилась новостями. То и другое я бессовестно пропускала мимо ушей — свадьбы, похороны и сломанные ноги разной моей седьмой воды на киселе, которую я в глаза отродясь не видела, интересовали меня не больше позавчерашней погоды.

— Кажется, в субботу? — изобразив задумчивость, уточнила я, чтобы не нарываться на минимум получасовую лекцию о важности сохранения семейных связей.

— В пятницу, — поправила мама уже спокойно, и я едва удержалась от облегчённого выдоха: пронесло, нотации откладывались. Теперь ещё надо было развить успех и отвертеться от вероятного посещения праздника.

— Мы приглашены? — спросила я. — Мам, у меня послезавтра распределение и последняя консультация по диплому перед практикой, так что…

— Разумеется, детка, — утешила мама, — тебя мы никуда не тащим, учись. Просто я забыла тебе за ужином сказать, что мы с отцом завтра вечером уедем, вернёмся, наверное, только утром в воскресенье. Ты тут одна справишься?

— Конечно справлюсь, — уверенно заявила я. — Веселитесь, и не забудьте передать от меня поздравления и наилучшие пожелания дяде.

— Обязательно. А сейчас спи, нельзя же всё время учиться, голова заболит.

Пожалуй, мама рада была бы узнать, что я в кои веки решила последовать её совету. Голова у меня болеть не болела, но пухла будь здоров, так что не стоило и пытаться толком сделать что-то по учёбе. Потому я улеглась в кровать и закрыла глаза.

Не помогло. Мало того, что спать не хотелось, отвыкла я за последний год особенно напряжённых занятий ложиться в такую рань, так ещё полезли мысли о том, что на несколько дней я останусь в пустом доме совершенно одна. И это тогда, когда меня, вполне вероятно, хотят устранить как ненужного свидетеля.

Что бы там ни говорил некромант о нежелательности появления в деле трупов, я сомневалась. Куда вдруг пропал Ричи? Насколько я его знала, он нипочём не упустил бы шанс наговорить мне лишних гадостей. И судя по последнему нашему общению, эта милая черта точно осталась при нём. Так почему же сейчас он молчит, как рыба об лёд? Может, от него уже избавились? Тогда и мне не стоит ждать от жизни ничего хорошего.

Таким образом напрашивался вопрос, что же делать. Пойти в полицию и всё рассказать? А собственно, рассказать что? Что в университетском музее хранились подлинные артефакты, что существует большой и страшный заговор, о котором я только то и знаю, что он большой и страшный — ни конкретных имён, ни цели, вообще ничего сколько-нибудь существенного. И что же из этого, интересно, выйдет?

Ректор и магистр Шерон дружно заявят, что никаких подлинников в музее и близко никогда не водилось, а сейф, где, кстати, нет и не было никакой книги, и вовсе никто не вскрывал. Все остальные наверняка выскажутся приблизительно в том же духе. И для меня всё закончится даже не тюремной камерой, а комнаткой с мягкими стенами и доброй санитаркой с горстью таблеток. Никто и не удивится, кстати: не первая и не последняя отличница слишком далеко зашла в стремлении к совершенству, заполучив в результате нервный срыв.

Стало быть, чистосердечное признание отменяется ввиду полной бессмысленности. И что остаётся? Собственно, ничего. Разве что просто ждать и надеяться, что некромант оказался прав.

* * *

Алхимики особо приличными ребятами не считались никогда. В неофициальную часть истории университета вошло бесчисленное множество их шуточек — как очень смешных, так и крайне сомнительных, что, впрочем, тоже не исключало последующего веселья. Более того, по взрывоопасности эти товарищи превосходили даже боевиков. Но то, что я увидела, не успев даже порога главного корпуса перешагнуть, не лезло ни в какие ворота. Зато ещё как лезло во все двери, окна и даже крохотные щёлочки.

Из недр грандиозного облака разноцветного дыма, уже затопившего холл и теперь неотвратимо расползающегося по всему первому этажу, раздавались сдавленный кашель и весьма несдержанная ругань. Судя по паре опознанных мной голосов, далеко не только студенческая. Кажется, давешние лавры нашего факультета, выкрасившего в синий профессора Лирса, долго не давали алхимикам покоя. И вот, наконец, ребятки придумали способ догнать нас и перегнать. С большим отрывом.

Проверять, в какой цвет выкрасит облако мою собственную физиономию, я не стала, резво выскочила обратно на крыльцо вместе с парочкой таких же удачно опоздавших к самому началу представления. Ничего не попишешь, придётся топать через третий корпус. В той обители целительства тоже, конечно, на всякое можно нарваться, но прямо сейчас там точно безопаснее.

Прогулка вышла долгой, но оправданной — мрачные выражения лиц слишком любопытных однокашников напрочь не вязались с их весёленьким радужным окрасом. Хихикать и улыбаться, правда, никто не рискнул, магистр Ролсон, которому тоже перепало, знаменит был своей злопамятностью, а впереди, как-никак, защита дипломов.

Всё занятие магистр был слишком занят теми, кто злостно лодырничал весь семестр, а теперь в панике пытался запрыгнуть на подножку уходящего поезда. Так что времени подумать о своём насущном у меня выходило предостаточно. Я и думала.

Единственной зацепкой, которая ещё не завела в беспросветный тупик, был следователь по делу в Боссете, тот самый Эдертон. На какой-то миг у меня промелькнула мысль пойти к нему самой. Придумать пару-тройку вопросов по диплому — включение в работу материалов интервью с практикующими специалистами всегда приветствовалось — и попросить ответить. А уж потом попробовать перевести разговор. Как-нибудь.

На практике не всё выходило так уж складно. Во-первых, я даже не знала, работает ли этот следователь в столице. Во-вторых, прошло пятнадцать лет. Может, он уже давно и не следователь, а большой начальник, на приём к которому за месяц надо записываться. Ну, а в-третьих… в-третьих всё это была полная ерунда.

На самом деле чисто теоретически я при любом раскладе ничем не рисковала. Не встречусь так не встречусь, в любом случае хоть что-то узнаю. И дополнительный материал для диплома получу. Просто я боялась, да. Потому что после всех недавних событий жила с ощущением, что список моих преступлений у меня прямо на лбу запечатлён. И стоит мне встретиться со следователем, тот сразу всё поймёт и отправит меня в тюрьму.