Харроу из Девятого дома

Ты смотрела на ликтора. Ликтор смотрел на тебя.

Овальное лицо под льдистым разноцветным капюшоном казалось чопорным и невинным. Формой и чертами оно походило на лик святого или посмертную маску. Линии носа, челюсти, лба были тверды и чисты и напоминали о скучном безразличии статуй. Сначала в резком неприятном свете ты заметила цвета: волосы цветом походили на абрикос или мертвый цветок, кожа, губы и брови были того же оттенка. Перламутровый капюшон скрывал картину, написанную едва ли не в одну краску. А глаза…

До этого ты видела глаза ликтора только единожды. Ликторы сохраняли собственные лица, а вот глаза крали у кого-то еще. Тебе еще повезло, что твое собственное преображение оказалось не настолько разительным. Эти глаза были сонными, песочно-карими, местами их затягивало серое облачное марево, как будто красный ураган несся по планете, рвал атмосферу, насыщенную красной пылью. Выражение лица плохо соответствовало этим сонным и довольно красивым глазам: лицо казалось отталкивающим и неподвижным – и не из-за спинномозгового нерва, как у тебя. Глаза смотрели прямо сквозь тебя, знали, что ты сделала, и давали тебе понять, что никогда тебя не забудут. Возраст не оставил своих следов в уголках этих прищуренных, побитых песчаной бурей глаз, но взгляд их был так же стар, как взгляд Крукса. Что-то во взгляде, которым она одарила тебя – уже после внимательного изучения, – тебя озадачило. А потом пришло негодование.

Она сунула палец под твой капюшон и стянула его вниз, на шею, чтобы изучить твое лицо целиком. Разрешения она не спросила, чертов череп! Ты вспыхнула до кончиков ушей. Страх и унижение сформировали костяной крючок на суставной поверхности, желчный гнев потащил его вперед, дернул за петлю и рванул, распутывая твои нервы. Боль косой резанула по затылку, так что тебя чуть не стошнило снова – и стошнило бы, если бы ты давно не стала настоящей богиней блевотины. Ты разгладила нерв при помощи расположенных рядом мышц, втянула временный крюк в позвоночник, где ему было самое место. В результате все тело начало колоть крошечными, но острейшими иглами. Ты могла только дергаться, как рыба на крючке. Палец исчез. Штормовые глаза раскрылись чуть-чуть пошире. Чувство, появившееся на этом лице, было… не то чтобы тебе незнакомо. Но это не имело никакого смысла. Ты отбросила эту мысль.

– Тебе не нужно было этого делать, – сказала она, – ты могла порвать спинномозговой нерв и задохнуться.

Она посмотрела на твое лицо и увидела то, что было там крупно написано. Недоверие. Она просто не могла понять, что ты сделала.

– Нет, я не могу тебя почувствовать, – ответила она на невысказанный вопрос, – но твое тело для меня не составляет тайны. Возможно, я знаю его лучше, чем ты… дитя Девятого дома.

Ты непослушными руками надвинула капюшон, скрывая лицо.

– Сколько тебе лет? – внезапно спросила она.

Ты запрокинула дурацкую больную голову, чтобы снова взглянуть ей в лицо. По какой-то причине – а тебе не нужны были причины, ты отлично умела выдавать реакции без внешнего стимула – ты испугалась. И тогда вдруг Тело вышла из-за плеча ликтора и присела где-то у двери. Ее милое мертвое лицо маячило чуть дальше лица ликтора. Она посмотрела на тебя золотисто-желтыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, и ясно сказала голосом Агламены – и твоей матери:

– Соври, Харроу. Немедленно.

– Пятнадцать, – сразу же ответила ты, надеясь, что твоя плоть тебя не выдаст.

– От зачатия или от рождения? – надавила она.

– От рождения.

То же самое чувство вновь отразилось на ее лице, как будто темная рябь пробежала по потревоженной водной глади. Ты вся сжалась – и разжалась. И нестрашно, что она казалась черной дырой, что она не откликалась ни танергией, ни талергией. Достаточно было посмотреть на ее плечи. Это было облегчение. Беспримесное, полное облегчение.

– Фу, – сказала она.

Лифт с грохотом остановился. Двери за ликтором раскрылись, она встала и посмотрела на тебя сверху вниз. Облегчение исчезло. Ощущение огромного расстояния между вами осталось.

– Я много раз спрашивала императора, почему он столько времени позволяет себе сидеть там, где он не должен даже появляться, – сказала она. – И причиной оказалась ты. Жалкий отброс Девятого дома, который никогда в жизни не совершил ничего… ты никто. Но он поступил странно. Я же сказала указать в письме возрастной ценз! Сказала, что иначе пришлют одних подростков. А теперь мы жнем то, что он посеял. Шипение. (На мгновение тебе показалось, что у тебя слуховая галлюцинация. Никто, проживший десять тысяч лет, да вообще никто, хоть сколько-то проживший, не станет произносить слово «шипение».)

– Ладно, у тебя три варианта. Ты прямо сейчас отправляешься со мной в шаттл, я тебя везу в кресле или тащу. Выбирай, недоросль. Подскажу: другая пошла сама.

Ты встала. Это оказалось непросто.

– Хорошо. – Она окинула тебя критическим взором: – Ты похожа на нетопыря, прилетевшего в торт, тебя нужно подстричь как минимум дважды, но ты есть – будешь – была – дыхание божье и кости божьи.

Ликтор поправила твой капюшон и разгладила плащ на плечах. Ты мысленно поклялась за это однажды вырвать ее спинномозговой нерв. Потом посмотрела на меч, привязанный к твоей руке. Под его весом – и от усталости – ты сгибалась чуть ли не вдвое. По ее лицу было совершенно ясно, что она об этом думает, но она видела твое голое лицо и, кажется, что-то там прочла. Возможно, твои планы на ее спинномозговой нерв.

– Ты не такая хорошенькая, как Анастасия, – вот и все, что она сказала.

Теперь Преподобная дочь вела себя скорее как рыцарь собственного Дома, чем как его некромант. Ты кряхтела, как скелет, под весом своей ноши и тащилась за ликтором. К счастью, тебе хотя бы не было стыдно. Гордость быстро превращалась в подобие далекой планеты, где ты когда-то бывала, но уже позабыла все детали. Ликтор вела тебя в стыковочный отсек, где кипела жизнь. Колонка запоздало прохрипела:

– Наша госпожа святая радости почтила своим присутствием стыковочный отсек четырнадцать, – но это никого не заставило разбежаться по сверкающим костью и сталью туннелям корабля. Наоборот, все принялись вдвое быстрее заниматься своими делами.

Их дела заключались в основном в подготовке шаттла. Он был невелик. Примерно такого же размера, как те, в которых привозили в Девятый дом нити накаливания и витаминные добавки. Из команды там был обычно один пилот, который выглядел так, как будто оказался на этой работе, проиграв пари. В шаттл таскали ящики. Ты отвлеклась, почувствовав вокруг биение сердец и натяжение мышц, ток молочной кислоты – люди складывали контейнеры и ящики или грузили их по местам. В верхней части пандуса на перевернутом контейнере, окруженная опалесцирующими юбками и атмосферой мрачной сварливости, восседала Ианта. Она смотрела на хвост шаттла, а не на тебя. Среди мешков и ящиков она высилась, как колонна.

– Ладно, – сказала святая радости, – давай быстро лезь туда и сиди тихо. Не двигайся, никому не мешай, просто сиди и будь хорошей девочкой.

Офицеры Когорты отдавали Ианте честь, проходя мимо нее по пандусу. Ты заметила, что те из них, что воняют танергией, целуют кончики пальцев жестом, который ты не узнала. Пока ты тащила свое непослушное дурацкое тело по отсеку и забиралась по пандусу, ты радовалась, что тебе такие почести не положены. В очередной раз тебе, некромантке Девятого дома, дали личное пространство.

Внутри было тесно, как ты и подозревала, и до ужаса просто. Тебя немедленно поразил объект внимания и открытого восхищения Ианты. Перед задней стенкой шаттла присела некромантка Когорты, некромантические миазмы над ней сияли, как факел. Здесь не было никакого топлива для совершения некромантии, она находилась в глубоком космосе и не была ликтором. А она клала финальные мазки на изысканное заклинание обнуления, алое и липкое от ее собственной крови, которую она выкачивала длинным шприцем. Эта работа была бы сложной и тяжелой, даже будь у нее доступ к танергии. Рукава рясы были закатаны до плеч, чтобы ткань не коснулась узора и не размазала его. Ты заметила ленты Дома – бледного цвета морской волны.