Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 42

– Больше я ничего не могу дать тебе, – всякий раз говорила при этом Паола дочери. – Эта крыса, твой муж, он ведь тут же спустит на выпивку любые деньги, которые я дам тебе.

На обратном пути из уборной Мария даже улыбнулась, представив своего старшего сына Эдуардо. Хороший он мальчик. Вот сейчас трудится в кузнице наравне со своим дедом, а ведь ему только шестнадцать лет. А вот два других ее сына… Те, вне всякого сомнения, пошли в отца. У обоих бурлила дурная кровь, случались приступы необузданной ярости, явно унаследованной от пращуров, чистокровных цыган. Карлосу было уже почти пятнадцать. Он зарабатывал на жизнь кулачными боями. Правда, он всячески отрицал свое участие в подобных схватках. Но от зоркого материнского глаза не ускользало то, в каком виде он являлся домой рано поутру, с разбитым в кровь лицом, все тело в синяках. Филипе исполнилось тринадцать лет. Он с детства рос болезненным ребенком, поэтому ему всегда доставалось все самое вкусненькое. Но на него дурно влиял Карлос, которого он обожал. Филипе был способным гитаристом, и отец возлагал на него большие надежды, но вместо того, чтобы совершенствовать и развивать свой талант, парень слепо следовал за Карлосом повсюду, покорный, словно ягненок, по-ребячьи желая лишь одного: всемерно угодить своему любимому братцу и выслужиться перед ним. Мария вернулась в пещеру и мысли ее сами собой перекочевали на младшенькую, маленькую Лусию, с которой она, как мать, тоже связывала очень большие надежды, когда наконец забеременела ею после трех бесплодных лет.

– У тебя будет девочка, – объявила Микаэла, когда Мария пришла показаться вещунье на третьем месяце беременности. – Она будет обладать многими, очень многими талантами. И вообще будет необыкновенным ребенком!

Мария свято верила каждому слову, сказанному Микаэлой. Ведь у нее, как у истинной ворожеи, хотя невежественные испанцы называли ее просто «ведьмой», был третий глаз, и она никогда не ошибалась в своих предсказаниях. Все обитатели Сакромонте во всем полагались на Микаэлу. Она давала свое пророчество каждому, кто этого желал, хотя далеко не все были довольны теми прогнозами, которые ворожея озвучивала им на будущее.

Вот и Мария, в чем-то она ведь оказалась виновата сама, уж слишком буквально истолковала предсказание Микаэлы: «талантливая», «необыкновенная». В эти слова Мария вложила тот смысл, какой хотела сама: в ее доме появится, наконец, еще одна представительница женского пола, и она вырастет талантливой домохозяйкой и заботливой матерью, а пока станет подрастать нежная, ласковая, любящая дочь, верная помощница и надежная опора на старости лет.

– Вот в этом вся проблема с предсказателями и их предсказаниями, – пробормотала про себя Мария, раздеваясь при слабеньком пламени свечи, потом аккуратно сложила свое вышитое болеро, фартук, голубую юбку и нижнюю юбку, после чего натянула ночную сорочку. Беда не в том, что предсказатель в чем-то ошибается. Беда в другом: человек, кому адресовано то или иное предсказание, истолковывает его так, как ему самому хочется.

В глубине души Мария очень надеялась, что хотя бы кто-то из ее детей унаследует дар ее прапрабабушки. Та была сельской ворожеей еще до Микаэлы, то есть в их семье тоже существовал дар пророчества. Всякий раз, когда очередной малютка появлялся на свет, Мария мечтала о том, что вот сейчас придет Микаэла, осмотрит младенца и вынесет свой вердикт, скажет «да»: именно это дитя в один прекрасный день станет новой вещуньей или вещуном. И тогда все односельчане ринутся навещать их, зная, что новорожденный ребенок унаследовал дар пророчества, а когда вырастет, станет самой влиятельной женщиной или самым влиятельным мужчиной в их коммуне.

Мария вернулась на кухню, зачерпнула немного воды из ведра, чтобы ополоснуть лицо. Потом на цыпочках проследовала в жилую комнату; слева располагалась крохотная спаленка мальчишек, отделенная от кухни обычной занавеской. Мария слегка сдвинула занавеску в сторону и, держа перед собой мерцающую свечу, разглядела очертания худенького тела Филипе под тонким одеялом. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, сильный бронхит все еще давал о себе знать. Рядом с ним на соломенном тюфяке крепко спал Эдуардо, закинув руки за голову. Мария издала раздраженный вздох, увидев пустую кровать Карлоса. Он снова не ночует дома.

Шлепая босыми ногами по земляному полу, она проследовала далее, в самый конец пещеры, где располагалась ее собственная комнатка. Лусия мирно спала на своем тюфяке рядом с кроватью матери. В пламени догорающей свечи Мария ловко прошмыгнула мимо дочери и забралась под одеяло. Потом затушила пальцами свечной огарок, откинула голову на твердую подушку, набитую соломой, и уставилась в темноту. Несмотря на то что на дворе стояла теплая ночь, в пещере было зябко, и Мария невольно содрогнулась, вдохнув в себя затхлый, пропитанный зловониями воздух. Ей захотелось, чтобы в эту минуту рядом с ней оказался Хозе, чтобы он обнял ее, приласкал, прогнал прочь все те страхи и сомнения, которые терзают ее душу, когда она начинает думать о будущем. Но сильные руки Хозе уже не хотят более ласкать расплывшееся тело женщины, потерявшее всю свою былую привлекательность после рождения пятерых детей и вечного недоедания. Мария отлично понимала, что в свои тридцать три года она выглядит гораздо старше своих лет.

– За что мне все это? – беззвучно вопросила она небеса и Деву Марию. Так и не дождавшись ответа, устало закрыла глаза и погрузилась в сон.

11

– Почему я всегда должна помогать тебе на кухне? – недовольно бурчала Лусия, пока Мария тащила ее вслед за собой на кухню. – Вон папа, Карлос, Филипе, сидят себе на улице днями напролет, тренькают на гитаре, а мы тут вкалываем за всех!

Наступило еще одно утро. День только начался, а Мария уже чувствовала безмерную усталость от одной только мысли, сколько дел ее еще ждет впереди.

– Варить еду – это женское занятие, Лусия. Ты это и без меня хорошо знаешь. – Мария вручила дочери тяжелый чугунный горшок. – Мужчины отправляются на заработки, а мы, женщины, делаем всю работу по дому. А потому перестань хныкать. Лучше почисти вон те овощи!

– Но я ведь тоже зарабатываю деньги! Когда я танцую вместе с папой в разных кафешках, папа только собирает монетки, которые мне бросают, да выпивает рюмку-другую, если его угощают. А мне после всего этого приходится еще и овощи чистить. Так почему я должна делать все? Когда-нибудь настанет день, когда я переселюсь из этой пещеры, не стану больше жить, словно какое-то животное. У меня будет красивый большой дом с настоящими полами из дерева, а не такой, как у нас, земляной пол. И будет собственная спальня! – Люсия обвела презрительным взглядом родительскую пещеру. – Почему у нас нет такой машинки, которая сама готовит всю еду? Я видела такую машину на кухне у одного богатого сеньора, когда мы с папой выступали в его доме. И у них есть женщина, которая делает всю работу на кухне. Я тоже со временем обзаведусь либо такой машиной, либо собственной поварихой. – Лусия зашвырнула очищенные овощи в котелок с кипящей водой. – А еще у них есть водопровод, которым пользуется только их семья. Представляешь, как здорово? – мечтательно добавила она, прижав на мгновенье к груди последнюю морковку, а потом отправила ее в котелок вслед за другими овощами.

– А пока сходи и принеси воды из нашего общего водопровода, – приказала Мария и вручила кувшин, оборвав фантазии дочери на полуслове.

– А что, мальчишки не могут принести воды? До этой колонки тащиться и тащиться, а я уже устала.

– Зато болтать ты не устала. Тараторишь без умолку! – прикрикнула на дочь Мария. – Ступай!

– Когда-нибудь, в один прекрасный день, у меня тоже будет собственный водопровод. Вот! – огрызнулась напоследок Лусия.

– А я в один прекрасный день умру от изнеможения, – пробормотала про себя ее мать.

Из мальчиковой спальни послышался надрывный кашель, а через пару секунд на кухне возникла тщедушная фигурка Филипе. Он яростно тер кулачками глаза, стараясь окончательно проснуться.