Страница 233 из 234
Интерлюдия
— Ну а дальше вы знаете, — закончил Янгфанхофен, подперев ладонью щеку. — Когда Клюзерштатен только родился, моя сестра долго надеялась, что он вырастет… особенным. Ну сами понимаете, сын бога и демолорда, потенциальная темная ипостась. Он мог бы стать одним из величайших гохерримов. Но по мере того, как он взрослел, Эсветаллила все сильнее в нем разочаровывалась. Потому что Клюзерштатен с младых ногтей был… ну… Клюзерштатеном. Эсветаллила из-за этого относилась к нему все хуже, а Клюзерштатен от этого становился еще несноснее. Она смирилась бы с тем, что он плод насилия, что он уродец, если бы в нем нашлись другие достоинства… но их не находилось. И когда ему исполнилось двадцать, она с облегчением отдала его Джулдабедану. Ее последней надеждой было, что Учитель Гохерримов справится там, где не справилась она. Увы… впрочем, ничего нового вы не услышите. Каков Клюзерштатен, вам и так прекрасно известно.
— Слушай, а что, никто и в самом деле не догадался, кто отец? — спросил Дегатти. — Никто не сопоставил? Вот Кефринекс попадает в Хиард… и сразу после этого Эсветаллила является с младенцем. Не?..
— Кто-то, может, что и подозревал, но Эсветаллила молчала, а по ребенку сказать этого было невозможно. Да и не похож он совсем на Кефринекса. Тот ведь в обычном облике не козел и даже не олень. Он эльф, просто с рогами.
— А Клюзерштатену ты эту историю рассказывал? — спросил Бельзедор.
— Нет. И не расскажу никогда. Пусть и дальше думает, что он сын грязного козла.
— Боишься, что пойдет выручать папашу из Хиарда?
— Выручать?.. Скорее уж заколоть. Клюзерштатен вовсе не счастлив, что родился… таким. Да и отец его убить пытался, если помнишь.
— Может, и к лучшему бы, — пожал плечами Дегатти.
— Многое в истории нескольких миров пошло бы иначе, если бы Кефринекс тогда не дал Эсветаллиле подержать малыша, — согласился Янгфанхофен.
Бельзедор хмыкнул и тоже подпер ладонью щеку. Глядя на Паргоронского Корчмаря с каким-то даже сочувствием, он протянул:
— Да, Янгфанхофен… ничего себе тебя надирало об этом рассказать… Нет ли еще каких-нибудь тайн, какими ты хотел бы с нами поделиться?
— Есть, конечно, — с готовностью ответил Янгфанхофен. — Я знаю множество историй о событиях, которые мы держим в глубокой тайне.
— Можно ли называть глубокой тайну, которую знает Янгфанхофен? — фыркнул Дегатти.
— Так я же вам по секрету. Никому не рассказывайте.
— Коне-ечно!..
— Я серьезно. Я с вами уже стольким за эти дни поделился, что если хоть что-то растреплете — приду и заберу ваши души.
Дегатти моргнул, невольно отодвинулся и недоверчиво уставился на Паргоронского Корчмаря. Его слова могли бы показаться шуткой…. только он не смеялся, не улыбался. Его глаза светились в уютной полутьме малого зала… и атмосфера стала зловещей.
— А ты как думал? — саркастично спросил Янгфанхофен. — Если я беру с кого-то слово молчать — его лучше не нарушать. Иначе твоя душа станет моей собственностью.
Вокруг сгустились тени, глаза демолорда запылали еще сильнее. Его добродушный вид куда-то исчез, даже черты лица слегка заострились.
Внезапно и неожиданно Дегатти увидел его совсем по-другому. Огромный рогатый демон в окровавленном фартуке, с тесаком на поясе. Сейчас он не казался милым и добродушным.
Сейчас он выглядел ожившим кошмаром из глубин подсознания. Чудовищным паргоронским мясником.
— Он не шутит, — подтвердил Бельзедор. — Он действительно так промышляет. Добыча ему достается редко, но уж если достается… ну ты в курсе, что у него за клиенты. Ты вот, думаю, на полсотни условок потянешь, а я… не знаю даже. Янгфанхофен, во сколько у вас оценят мою душу?
— Янгфанхофен, я больше не хочу слушать твои байки! — вскочил с табурета Дегатти.
— Поздно, ты увяз уже слишком глубоко, — ухмыльнулся Бельзедор. — И не переживай ты так. Ничего с тобой не случится, если не будешь трепать языком. Как думаешь, сумеешь сдержаться?
— Думаю, что сумею, — угрюмо ответил Дегатти.
— Правда? И даже Лахджу не станешь спрашивать о некоторых моментах из ее жизни?
— Какая же ты скотина, Янгфанхофен…
Дегатти несколько секунд молча стоял, не отрывая взгляда от демолорда, с которым так неосторожно пил уже двое суток. Но его кошмарный облик рассеялся так же быстро, как и возник, и Янгфанхофен снова стал собой обычным — уютным и домашним толстяком, отличным собеседником и собутыльником. Дегатти махнул рукой и снова уселся на табурет.
— А, что уж там, — пробурчал он. — Ты столько уже рассказал, что историей больше, историей меньше… Налей мне самбуки с пряностями. Но получается, что я не смогу никому рассказать ни про Россильяни, ни про Кайкелону, ни про рождение Двадцать Седьмого?..
— Сможешь. Но только что-то одно. А потом… я приду по твою душу, Дегатти.
Янгфанхофен поджег напиток, пламя взметнулось — и в нем его лицо снова на мгновение стало страшным. Но во второй раз Дегатти уже не дернулся. Сдул пламя, спокойно отхлебнул и только спросил:
— А почему ты сразу не предупредил?
— А ты бы тогда здесь остался?
— А, ну да… Демоны, какие же вы все-таки… демоны. Но погоди… а если кто-нибудь мои мысли подслушает?
— Не смогут, — пообещал Янгфанхофен. — Думаешь, почему демоны так любят обсуждать всякие секретные дела здесь, у меня? Все, что ты услышал здесь, будет в твоем разуме запечатано. Даже Ге’Хуул не сможет это прочесть. И даже твои собственные фамиллиары. Пока ты сам держишь язык за зубами, пока сам желаешь хранить секрет — ты в безопасности.
— Ну а всякие общеизвестные вещи можешь рассказывать, сколько влезет, — добавил Бельзедор. — То, что не является ничьим секретом.
— Хм… а мои собственные байки…
— Я никому не скажу, — заверил Бельзедор. — А Янгфанхофен, конечно, растреплет всем гостям — но вот они уже не скажут никому.
Отхлебнув самбуки, Дегатти повернулся и посмотрел в окно, на Мпораполис. Там гас последний темно-красный луч, Нижний Свет на глазах переставал мерцать.