Страница 16 из 68
…я шла от дома к дому, где по тротуару, где по газону. Газон мне нравился больше, потому что я была в английских туфлях с резиновыми шишечками на подошвах, впивавшимися в мягкую землю.
На мне была новая клетчатая юбка, которую слегка вздувал ветер, и при каждом его порыве красно-бело-синие флаги всех домов туго натягивались и неодобрительно произносили «те-те-те-те».
Самый большой флаг и самый широкий газон принадлежали дому Дэйзи. Ей только что исполнилось восемнадцать, на два года больше, чем мне, и не было в Луисвилле другой девушки, которая пользовалась бы таким же успехом. Она носила все белое, и двухместный открытый автомобиль ее был белым, и в доме ее весь день звонил телефон, и кто-нибудь из молодых офицеров Кэмп-Тейлора просил, волнуясь, чтобы она оказала ему честь и провела с ним сегодняшний вечер – «или хоть часик!».
Когда я в то утро подошла к ее дому, белый автомобиль стоял у бордюра, а Дэйзи сидела в нем с лейтенантом, которого я прежде не видела. Они были настолько поглощены друг дружкой, что заметили меня лишь после того, как я приблизилась к ним футов на пять.
«Здравствуй, Джордан, – неожиданно окликнула меня Дэйзи. – Будь добра, подойди к нам».
Приглашение польстило мне, потому что я ставила ее выше любой другой взрослой девушки. Она спросила, не направляюсь ли я в Красный Крест, мы там готовили перевязки для солдат. Я туда и направлялась. Хорошо, а смогу я передать, что ее сегодня не будет? Пока Дэйзи разговаривала со мной, офицер смотрел на нее, да так, что каждой девушке захотелось бы занять ее место, и, поскольку мне это показалось безумно романтичным, я хорошо запомнила тот случай. Офицера звали Джей Гэтсби, в следующий раз я увидела его лишь четыре года спустя, на Лонг-Айленде, да и тогда не поняла, что это он самый и есть.
Это было в семнадцатом. На следующий год и у меня появилось несколько поклонников, я начала играть в турнирах и с Дэйзи виделась нечасто. Она водилась с людьми, которые были немного старше ее, – если водилась вообще. О ней ходили странные слухи – рассказывали, например, что одним зимним вечером мать застала ее за укладкой чемодана: Дэйзи собиралась поехать в Нью-Йорк, попрощаться с солдатом, уплывавшим за океан. Из дома ее не выпустили, и она несколько недель не разговаривала с родными. После этого она перестала водиться с военными, предпочитая им тех немногих плоскостопых и близоруких молодых людей нашего города, которых в армию попросту не брали.
К следующей осени она снова повеселела, стала такой, как прежде. После Перемирия[14] состоялся первый ее выход в свет, а в феврале она, как поговаривали, обручилась с мужчиной из Нового Орлеана. Однако в июне вышла замуж за чикагца по имени Том Бьюкенен, и свадьба их была помпезней и пышнее всего, что когда-либо видел Луисвилл. Том привез с собой в четырех арендованных им вагонах сотню гостей, снял в отеле «Зеельбах» целый этаж, а перед венчанием подарил Дэйзи жемчужное ожерелье ценой в триста пятьдесят тысяч долларов.
Я была подружкой невесты. За полчаса до предсвадебного обеда я зашла в ее номер и увидела, что Дэйзи лежит в расшитом цветами платье на кровати, прекрасная, как июньская ночь, и пьяная, как сапожник. В одной руке она держала бутылку «сотерна», в другой – письмо.
«Поздравь меня, – пролепетала она. – Никогда прежде не п-пила, и, о, как же мне это нравится».
«Что случилось, Дэйзи?»
Признаюсь, я перепугалась – мне еще ни разу не доводилось видеть женщину в таком состоянии.
«Вот, д-дорогуша… – Она порылась в мусорной корзине, которая валялась рядом с ней на кровати, и вытащила жемчужное ожерелье. – С-снеси это вниз и отдай к-кому следует. И скажи всем, что Дэйзи пе-передумала. Так и скажи: «Дэйзи передумала!»
И она заплакала – и не могла остановиться. Я выскочила из номера, нашла ее мать, мы заперли дверь, затащили Дэйзи в холодную ванну. Письмо она из руки так и не выпустила. Опустилась с ним в воду и скомкала в мокрый шарик, и позволила мне оставить его в мыльнице, только увидев, что оно рассыпается, точно ком снега.
Но не сказала больше ни слова. Мы дали ей понюхать нашатырного спирта, приложили ко лбу лед, нацепили на нее платье и, через полчаса она вышла из номера с ожерельем на шее – инцидент был исчерпан. Назавтра в пять она преспокойно обвенчалась с Томом Бьюкененом и отправилась в трехмесячное путешествие по южным морям.
Когда они возвратились, я встретилась с ними в Санта-Барбаре и сказала себе, что никогда еще не видела женщину, так безумно любящую мужа. Стоило ему на минуту покинуть их отельный номер, как бедняжка начинала тревожно озираться и спрашивать: «Куда ушел Том?» – и пребывала в полной растерянности, пока он не появлялся в дверях. Она могла просидеть на песке целый час, положив голову Тома себе на колени, потирая пальцами его веки и глядя на него с безмерным упоением. Так трогательно было наблюдать за ними – это зрелище заставляло тебя смеяться, тихо и зачарованно. То было в августе. Через неделю я уехала из Санта-Барбары, и как-то ночью машина Тома врезалась на дороге в Вентуру в фургон, да так, что лишилась переднего колеса. Имя ехавшей с ним женщины тоже попало в газеты, потому что она сломала руку, – женщиной этой была горничная одного из тамошних отелей.
В следующем апреле Дэйзи родила девочку и на год уехала во Францию. Я виделась с ними весной – в Каннах, потом в Довиле, а затем они вернулись в Чикаго, чтобы обосноваться там. Как ты знаешь, в Чикаго Дэйзи любили. Люди их окружали легкие на подъем – молодые, богатые, ветреные, – однако репутация ее была безупречной. Возможно, потому, что она никогда не пила. Оставаясь трезвой в сильно пьющей компании, ты получаешь немалое преимущество. Не говоришь лишнего и, более того, можешь точно выбирать время для любых твоих маленьких шалостей, потому что все прочие окосевают настолько, что ничего не замечают или им просто наплевать. Возможно, Дэйзи так ни одной интрижки и не завела – и все же в ее голосе присутствует что-то…
Ну да ладно, месяца полтора назад она впервые за долгие годы услышала имя Гэтсби. Помнишь, как я поинтересовалась, знаком ли ты с Гэтсби, живущим на Вест-Эгг? После твоего отъезда она поднялась в мою комнату, разбудила меня и спросила: «Что за Гэтсби?», а когда я описала его – я наполовину спала, – сказала на редкость странным тоном, что, возможно, знала этого человека. Только тут я и связала Гэтсби с тем офицером в ее белой машине.
Джордан Бейкер закончила свой рассказ уже после того, как мы, покинув «Плаза», провели полчаса, катаясь в открытой коляске по Центральному парку. Солнце успело сесть за высокие, начиненные квартирами кинозвезд дома Западных Пятидесятых, в жарких сумерках звучали чистые голоса девочек, рассыпавшихся, точно сверчки, по траве. Девочки пели:
– Странное получилось совпадение, – сказал я.
– Вовсе не совпадение.
– То есть?
– Гэтсби купил этот дом, чтобы оказаться рядом с Дэйзи – всего лишь по другую от нее сторону бухты.
Стало быть, в ту июньскую ночь он не просто уносился мыслями к звездам. И теперь стал для меня живым человеком, внезапно явившимся на свет из утробы бессмысленного богатства.
– Он хочет знать, – продолжала Джордан, – не согласишься ли ты как-нибудь пригласить Дэйзи к себе на чашку чая и не разрешишь ли заглянуть туда и ему.
Умеренность этой просьбы поразила меня. Он прождал пять лет, купил поместье, где расточал лунный свет перед случайно залетавшими к нему мотыльками, и все ради того, чтобы получить когда-нибудь возможность «заглянуть» в дом почти не знакомого ему человека.
– Разве обязательно было посвящать меня в подробности? Он же мог просто попросить о таком пустяке.
14
Подписанное союзниками под Компьеном перемирие с Германией (11 ноября 1918), после которого боевые действия уже не велись.