Бахир Сурайя

Но он обернулся, будто и в самом деле мог что-то слышать.

Глава 7.1. Буря

Столетних трудов все не хватает, испорченных за одно утро — с избытком.

арабская пословица

— У него глаза на затылке, да? — уныло уточнила я, пока купцы провожали Камаля встревоженными взглядами: он круто развернул верблюда и направился прямо к нам.

— Скорее уши на его песьем хвосте, — угрюмо буркнул Бахит и ссутулился, всем своим видом демонстрируя усталую покорность.

Тот факт, что Камаль оказался сыном царицы, очень многое объяснял. Царица Свободного племени на деле не имела никакой власти и ничем не управляла — титул получала женщина с сильнейшим магическим даром, и ей дозволялось выбрать себе сразу четырех мужей: арсанийцы искренне верили, что женское чутье помогает определить мужчин, дети от которых будут ещё более щедро одаренными, чем оба родителя, вместе взятые. Всем прочим приходилось как-то обходиться одним мужем и надеяться, что чутье не подвело.

В случае с Камалем оно явно сработало на все сто, и что там по этому поводу думали изнеженные городские жители, его волновало мало.

— Ты не говорил, что родился принцем, — укоризненно брякнула я прежде, чем Камаль успел открыть рот.

И только потом сообразила, что уж кого-кого, а принца-то оставили бы в племени и берегли как зеницу ока, уповая на то, что его дети будут ещё сильнее. При желании Камаль мог бы претендовать на настоящую власть над Свободными — и вряд ли действующий старейшина смог бы что-то противопоставить.

— Язык длинен у того, чьи доводы коротки, — мрачно буркнул Камаль.

Бахит насупился, не поднимая головы.

— То есть про третьего мужа… — начала было я, но на этот раз они с поразительным единодушием ответили хором, не сговариваясь и не дав мне закончить:

— Это правда.

Я подавилась следующим вопросом, а Камаль начал разворачивать верблюда, явно посчитав разговор законченным, но Бахит вдруг рявкнул:

— Он убил мужа своей матери и освежевал его, как зверя!

Камаль замер. Его верблюд, впрочем, драматическим моментом не проникся и продолжил неспешно двигаться в последнем указанном направлении — по диагонали от каравана. Это и заставило меня сбросить оцепенение и перестать пялиться на свои вьюки, хоть в одном из них по-прежнему и лежала противоестественно огромная шкура пустынного фенека, бережно обернутая в ткань.

Я прикусила губу. Расспрашивать об оборотне было нельзя. Камаль мог показаться простым и недалёким, но ему всё-таки хватило ума вычислить перевертыша среди мужей его матери. И решимости, чтобы прикончить зверя, несмотря ни на очевидные последствия, ни на семейные привязанности.

Кажется, Камаля в племени действительно побаивались. Только вот не из-за его силы и умений.

И мне следовало бы брать пример с мудрых арсанийцев, а не будить его охотничьи инстинкты чрезмерным интересом к теме оборотней — если я вообще рассчитывала когда-нибудь вернуться к одному из них.

— Хочешь оспорить мое право, раб? — моментально ощетинился Камаль, по счастью, слишком взвинченный, чтобы обратить внимание еще и на меня. — А осознаешь ли ты, что отныне за твои слова отвечает хозяйка? Или ты так осмелел именно поэтому?

Бахит тоже набычился: кажется, признать, что он слабее Камаля, ему было проще, чем сдержаться при упоминании того, что он прячется за женской спиной — хочет того или нет.

Я запрокинула голову и обреченно зажмурилась. Все усиливающийся ветер нес из сердца пустыни нестерпимый жар, навязчиво щекочущий кожу. Подхваченные потоком песчинки ввинчивались в ноздри, несмотря на платок, пробуривались под одежду, и спасения от них не было.

Как и от мужиков, которым всегда, при любых обстоятельствах, было позарез необходимо чем-нибудь да помериться, а померившись — доказать, что у кого-то ещё меньше. А в итоге, как обычно, доставалось женщинам.

И от национальности это, похоже, не зависело ничуть.

— Молчи, — устало велела я.

Бахит надулся, но склонил голову. Идея подставить меня ему, очевидно, не нравилась: одно дело — быть убитым мечом в кровавом запале бунта или пожранным песчаной бурей, и совсем другое — плестись с содранной кнутом кожей по солнцепеку, пока пустыня не прикончит недобитка из милосердия.

Камаль хотел что-то добавить, и я обречённо приготовилась затыкать обоих — что, кошка любопытная, сунула нос не в свое дело, довольна?! — но кочевник вдруг обернулся ровно за мгновение до того, как на горизонте показались неприятно клубящиеся облака.

До сих пор караван двигался несколько разрозненно и свободно, расстояние между всадниками и пешими то увеличивалось, то уменьшалось. Общих бесед никто не вел, предпочитая разбиваться на группки, но внезапная перемена настроения захлестнула всех и разом, и со всех сторон понеслись нервные шепотки и гомон, постепенно сливающиеся в единую фразу, которую испуганные люди повторяли сродни заморской мантре:

— Бахир Сурайя! Бахир Сурайя!

— Будет здесь через несколько минут, — наметанным глазом определил Камаль. И ровным голосом добавил: — Не успели.

Я повернулась к ущелью, прикидывая расстояние, хотя уже и так было ясно: он прав. Всадники, возможно, еще добрались бы, но их в караване было меньшинство.

А я не успевала банально из-за того, что привязала к седлу пешего, и теперь у меня не было времени его отвязывать — а ящер с двойной нагрузкой едва ли развил бы нормальную скорость.

— Успеешь сплести заклинание купола два раза? — отстраненно поинтересовалась я.

Камаль молча кивнул, не отводя напряженного взгляда от горизонта. На пустыню упала тень, но на сей раз ей что-то никто не радовался.

— Тогда начинай, — велела я и заорала во все горло: — Всем выстроиться в круг!

Про то, что ему надлежит быть как можно меньше, я говорить не рискнула.

Глава 7.2

Камаль на людей вокруг внимания не обращал вовсе — он снова перебирал пальцами в воздухе, и тот отзывался голубоватым свечением и пронизывающе низким гулом потревоженных струн. На дневном свету самые тонкие магические струны не были видны вовсе, и я, до боли прикусив губу, изо всех сил напрягла слух.

Мощный гул основных линий плетения не облегчал задачу, но все же не мог полностью заглушить ни высокий мелодичный звон вспомогательных нитей, ни пугающе расслабленный голос Камаля. Мне самой от напряжения не хватало воздуха; грудь сдавило, а магические струны расплылись в бесформенные пятна перед сосредоточенно сощуренными глазами. Я беспомощно сморгнула — и наконец-то ощутила самое упоительное, что только доступно «зеркалу»: чувство предельной наполненности где-то под сердцем, мгновенно зашедшемся в восторженном ритме.

Голос Камаля оборвался на звеняще высокой ноте. Песок под ногами его верблюда свернулся спиралью, опутав всадника колким смерчем — и осыпался вниз.

Я все-таки поглотила заклинание. Хотелось бы знать, целиком все-таки или нет…

— Что случилось?! — с явными нотками паники закричал Зияд-ага, подстегнув своего верблюда, чтобы подъехать как можно ближе к проводнику. — Не сработало?!

Это он зря: и без того не слишком осчастливленный последними событиями верблюд Камаля без лишних реверансов метко плюнул комком жвачки аккурат в караван-баши, едва не вышибив того из седла. А Камаль молча выставил руку ладонью вперед, умудрившись одним жестом остановить и сжимающийся круг испуганных людей, и истерику Зияда-аги.

Если бы еще и туча на горизонте повиновалась, цены бы ему не было. Но увы: песчаная взвесь вздымалась сплошной стеной до самого неба, подминая под себя все новые и новые барханы, и от нас ее отделяли от силы две-три минуты.

— Готова? — негромко спросил Камаль.

— Нет, — честно ответила я — и потянулась к магическим струнам одновременно с ним.

Но почти сразу поняла, что сильно переоценила свой слух. Там, где заклинание Камаля сплеталось в плотную сеть, не пропускавшую ни песчинки, мое плетение больше напоминало канву для вышивки. Его магия спешно латала дыры, теряя в размахе. Купол еще не выстроился над нашими головами, но натренированное на сотнях свитков чутье уже подсказывало: весь караван укрыть не получится.