Страница 12 из 20
Из продранной кольчуги выполз золотой череп. Грета ударом перевернула его. Чёрные щупальца извивались, вытягивались, ища опоры.
Собравшись, она стала на колени – и воткнула клинок между щупалец. Те обвисли.
– Смотрите, я сейчас уничтожу ваши головы, – кинула она призракам, которые показались в проходе. – Все, одну за одной. Не шучу. Вообще не люблю шутить.
Синий фон окрасился красным: угроза. На полу скрючился человек, и он опасен.
«Да, опасен, – согласилась Грета. – Только посмотрите получше, вы, безглазые: человек сидит не на полу, а на потолке».
Пять наручей извергли огонь. Брёвна лопнули, щепки застучали по кольчуге, ожгли миллионом стрел лоб, веки. Через мгновение мир обрушился, и тьма спасла от боли.
***
Густав. Фед. Одо. Поль. Бриан. В истории не осталось их имён, сохранилась лишь запись, что отец Антонио завалил тайный ход. Поляки поймали сумасшедшего монаха, болтающего что-то о подземном золоте и призраках, притащили к своему королю. Ягайло послушал бред несчастного и сам приставил ему провожающих через лес, потому что бесноватость в те времена считалась заразной, а тут была явная опасность для всего войска.
Отец Антонио добрёл до своих, огни на данцигской башне зажглись. Венгерский правитель Сигизмунд, получив расписку на 400 000 дукатов, нанял войска, и к Мариенбургу поспешило подкрепление. Замок выдержал два месяца осады, литовцы с поляками ушли. Но Тевтонскому ордену это не помогло. Его государство начало стремительно терять влияние, и меньше, чем через век, перестало существовать.
========== Часть II. 1. Рай ==========
Корни погружались всё глубже. Корни искали.
Около левого берега реки Ногат крутился водоворот. Течение нашло новый путь. Века он скрывался, выставлял щит из глины, а теперь поток смёл его, смешал обожжённые черепки и сырой пласт, нёсся вихрем, обрушивая туннель, как кротовый ход весной. Вода крошила каменные глыбы, строила курган для золотых тел и голов, заносила их щебнем.
Навечно ли? Кто знает.
Но корни боролись с потоком: именно здесь потерялось их сокровище. Самое ценное, что можно взять в этом мире. Сквозь плавуны и кости плиозавра, сквозь плиты песчаника, обходя обломки скал, принесённые ледником, сквозь остатки резных наличников – они пробирались, вытягивались, росли.
Корни опаздывали: сознание умирало. В его потухшем костре мерцал красным уголёк, только раздувать некому. Как жёсткий диск, который растерзан вирусами, выдран из компьютера и выброшен на помойку, всё ещё хранит дорогую фотографию.
Корни отдёрнулись: никак. Мощное течение отрезает путь, размывает груду обломков, сейчас найдёт тело и затащит под землю.
Набраться сил. Впитать влагу, солёные минералы и кислую органику.
Уголёк мигнул…
Корни ринулись наперерез быстрине – и впились в камни. Расшвыривая их, нащупали композитную броню с позолотой, отдёрнулись. Уголёк был рядом… Вот оно! Тело, истерзанное, переломанное, словно бумажное. Ничего, нужен только мозг, остальное есть в базе.
Однако и с мозгом беда: он полностью заражён кибернетикой.
Может, бросить его? В базе миллионы жизней. Что по сравнению с ними одна, полная мучений и смертей?
Каждый росток Древа уникален. Нет, Оно – не бросит.
Золушка перебирала два мешка проса и мака, смешанных злой мачехой. Хорошо – мыши помогли. Пустячное задание. Попробовала бы она отделить нейроны от микропроцессоров, которые растут из живого!
Но корни раздробили тонны гранита, чтобы сделать на Земле почву. Им для этого понадобились четыреста миллионов лет, однако справились же.
Думаете, у них не хватит терпения?
***
Грета вскочила. В трёх шагах рокотал водопад, казалось, небо валится на землю. Живот трепетал от гула, звенели пластины брони. Слева вверх поднимались уступы, которые затянула трава с листочками размером не больше пфеннига. Свешивались гибкие ветви, бугрились стволы плюща. Раздвигая лианы, пробивался ключ. Водяная взвесь закрыла небо.
И – никого.
Грета сняла шлем с навершием-ладонью. Веяло сладко и тонко: где-то рядом цветёт шиповник. Она обнаружила на себе полный боевой доспех, сюрко и ножны с мечом у пояса. Ничего себе, откуда? Отстегнула нагрудник, проверила внутренний карман куртки. Заветный папин мешочек! Пять волосков Святой Анны, их же отобрали перед казематом, как?..
Вспомнилось марево белого огня, грохот. Грета не могла выжить. Значит – это рай? Он всё-таки существует?
– Бриан! Одо! – позвала она. – Поль! Фед! Густав!
Ответа не было.
Звала снова, бросала и бросала имена с обрыва, как бросают гальку – нет, жемчужины по одной, единственную нитку перед тем, как кинуться в омут.
Ничего, найду.
Доспех давил на плечи, рубашка промокла, по подбородку стекал пот. А представь, как тяжело братьям Ордена сражаться в Палестине?
Терпи. Надо выяснить, что за место. Если это чистилище – где братья? Если рай – где святые?
Лязг отдавался эхом при каждом шаге. Перебираясь с уступа на уступ, Грета опустилась к самой воде. Квадратные валуны на поверку оказались гладкими брусками дерева, похожего на дуб, только гораздо крепче – кинжалом не проковырять.
Вода собиралась в чашу, похожую на сердце, перетекала вниз, к следующей купели. Каскад водопадов тянулся дальше и терялся среди зелени и облаков взвеси.
Четыре года Грета не плавала. Хотя река ластилась к самому замку, завлекала, как пышная цветочница, поглядывала из каждого окна.
Грета откинула кольчужный капюшон, развязала подшлемник, подошла к зелёной стене. Стену увивали старые лозы, душистый виноград свешивался гроздьями размером с барана. Каждая виноградина – словно яблоко, запотевшая, сизая.
Избавившись от перчатки, Грета сорвала одну, стёрла пальцем пушок из капелек и надкусила: сочно и сладко. Даже косточек нет.
Вторая перчатка угодила за пояс. Надо бы руки помыть.
Волны отражали зелень и сталь, качались, у дна скользили мальки. Каштановые волосы слиплись прядями, длинные не по Уставу. Где порез на лбу? Туда же угодил осколок кирпича? Правое бедро не болит…
А вода-то – тёплая!
Рвать виноград, пахнущий причастием, и нежные жёлтые груши с плотной корочкой, выплёвывать в ладонь твёрдые катышки. Длинные капли-плоды гнули к земле ветвь, которая росла прямо из гладкого уступа.
«Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия». Откровение Иоанна.
Значит, всё-таки это – райский сад? И что теперь, вечно питаться фруктами?
Поверхность скалы, полированная, в древесных разводах, вдруг начала вспухать. Проклюнулся пупырышек, вроде сосца, вытянулся в росток, из его пазух полезли бутоны. С громким потрескиванием от черенка валились чешуйки.
Грета отскочила, рукоять кинжала тут же прыгнула в ладонь. Как оранжевые маки так быстро распускаются, загибают лепестки, сбрасывают их?
Завязи вытягивались, розовели. Да это говяжьи колбаски!
Пошёл запах, от которого рот наполнился слюной. Плоды поджаривались внутренним теплом, исходили паром, под кожицей вспухали пузыри шпика.
Что сегодня за день? Пятница кончилась, значит, праздник.
Грета начала читать молитву, но наспех, то и дело сглатывая. Не утерпела до конца – сорвала одну колбаску. Горяча. Надкусила – о, этот сок! Как на Рождественской ярмарке, только палочки не хватает. Тут же был сломан прутик, очищен от листиков.
Умяла штук пять колбасок, пока не вспомнила о воздержании. А когда вспомнила – ещё три.
В нескольких шагах обнаружилась ветка с булочками из тонкой белой муки. Как же в детской песенке поётся, «Граф работать не пойдёт, хлеб на клёне не растёт»? Ерунда, растёт!
Пахнущие сдобой шарики, бок присыпан пудрой, на нём – колючие припёки. Двух булочек вполне достаточно. Ну, последнюю.
Со склона падала струя, пушистая, как конский хвост. Грета хлебнула из горсти пару раз, потом подставила рот. Ледяная вода окатила шею, полилась за пазуху, от неё немел язык.