Страница 4 из 10
– Ты что, слепая? Не видишь, куда прешь? – Завизжала, как ушибленный поросенок, Ленка, брызгая слюной. И что силы ударила меня в плечо. Покачнулась, и слегка поморщилась.
– А ты чего свои грабли на дороге разбрасываешь? Нечего подножки ставить! Еще раз так сделаешь, без ноги останешься! – Говорила с виду спокойно, изо всех сил стараясь не подпустить в голос предательскую дрожь волнения. А затем двумя руками оттолкнула в сторону.
– Я тебя сейчас урою! – Закричала, переходя на визг, пытаясь ударить. Но я легко увернулась, и отбежала в сторону, подальше от разъяренной одноклассницы. Только потом ехидно прошипела:
– А ты догони, если здоровья у тебя хватит!
– Я тебе устрою! – Крикнула мне Ленка в спину. Но иду, не оглядываясь. Но на душе было неспокойно. Эх, Париж, Париж! Как ты далек от меня! Иду по школьному коридору. Остановившись у школьного расписания, списываю уроки на следующий день. Натянув куртку, понуро бреду в сторону дома. Обратно буду одна. Мама всё еще на работе. И обратно задержится, вернется с вызовов поздно. Эпидемия гриппа набирает обороты, и у нее, как у терапевта, на участке очень много работы.
Баба Клава на сегодняшний ужин решила разнообразить наше меню, и вместо борща сварила домашней лапши с жирной курицей. Бросаю портфель в угол комнаты. Вымыв руки, усаживаюсь за стол. Тем временем баба Клава наливает полную миску горячей лапши. В середине торчит куриная ножка. Чтобы наша семья насытилась, на одну куриную душу стало меньше. Но меня это абсолютно не трогает, поскольку не была поклонником вегетарианцев. А самих вегетарианцев считала слегка повернутыми на пару винтиков в голове. Зачем говорить о любви ко всему живому, если только при дыхании убивают пару-тройку миллионов микробов? Поэтому спокойно съела и куриную ножку, оставив только косточку. И саму вкусную лапшу. Хотя аппетита не было, съела все, что было в тарелке, исключительно из уважения к старушке, и ее труду.
– Спасибо! – Проговорила, выходя из-за стола.
– Деточка, может, добавки? Вон, на плите полная кастрюля лапши.
– Спасибо, наелась! – Как можно вежливее поблагодарила, уходя в свою комнату. А за окном обратно моросил осенний дождик, от которого было очень тоскливо. Уроки делать сейчас не хотелось. Заглядываю в тайник, и вытаскиваю любимую подшивку журналов. Обратно увлекает загадочный мир Парижа. Ах, Париж, Париж, Париж! Ты для меня так же эфемерен, и далек, как звезда с ночного неба. О чем я мечтаю? Ты для меня так же недосягаем, как алая заря на востоке. Никто и никогда не пригласит меня в этот чудный город. И сейчас могу только разглядывать старые статьи, и рекламные буклеты. И мысленно путешествовать по улицам и скверам. Только сила воображения может перенести в чудный Лувр или Версаль. Только в мечтах могу пройтись по Латинскому кварталу, увидеть в доме Инвалидов могилу великого Наполеона Бонапарта. Так увлеклась, мысленно путешествуя по городу своей мечты, что не услышал, как вернулась с работы мама. Она стояла за спиной, и тихонько вытирала слезы. После долгой паузы проговорила:
– Девочка любимая моя, любимая моя девочка! – А потом легонько поцеловала меня в макушку. – Ты такая же мечтательница, как твой покойный отец. Уроки на завтра хоть сделала, или весь вечер просмотрела любимую подшивку?
– Мам, успею сделать. Впереди долгий вечер! – Хмуро проговорила в ответ, с грустью глядя на учебники. Мать достала из кармана мобильный телефон.
– Всего половина шестого! Сегодня сделала обход раньше, чем думала. Сбегаешь в магазин? Купи пачку лаврового листа, соли, а себе шоколадку. – Мама кладёт деньги на стол.
– Спасибо, мамочка! – Чмокаю в щеку, от которой исходит такой знакомый и любимый аромат апельсинов и лекарства. Бросаюсь к вешалке. Там, взяв курточку, и, накинув, выбегаю за ворота. Осенний, мелкий и тоскливый, дождь, недавно закончился. На улице начинает постепенно темнеть. Осень. Ускоряю шаг, потому что магазин вот-вот должен закрываться. Вот и он, старый, еще советской постройки. Толстая продавщица улыбается, как старой знакомой.
– Мне пачку лаврового листа, соль, и шоколадку. – Кладу на прилавок деньги за покупки.
– Тебе какую шоколадку? Черную, молочную, с орехами, или с изюмом. Выбирай, у нас большой ассортимент.
– Давайте простую, без наполнителей. – Показываю на «Корону», акционную. Может, какой приз выиграю? – Съязвила, не удержалась.
– Мечтать не вредно, вредно не мечтать. – Продавщица кладет передо мной все, что заказала, и сдачу. Бросаю покупки в пакетик, а сдачу в карман курточки. Около прилавка замечаю котенка, маленького, черного, как уголек. Он сидит, мокрый, и дрожит от холода. Сквозь мокрую шкурку проступают очертания косточек позвоночника. Продавщица хватает веник.
– Я тебя, противного, уже выгоняла! А ты обратно приперся! Пошел вон! – Махает веником. Котенок жалобно пискнул, и прячется за меня.
– Девочка, отойди ради всего святого, сейчас прогоню этого Приблуду! Еще блох на тебя напрыгает, страсть! Тварь блохастая! Беру котенка на руки, он был легкий, как пушок.
– Какой славный малыш! – Прячу за пазуху.
– Все равно мамка заставит выбросить. От этих черных котов одни только неприятности! – Сердито проворчала продавщица. Но ее ворчание не стала слушать, а пошла домой. Котенок прижимается ко мне, и, согревшись, замурлыкал. Возле дома замечаю Толика.
– Привет, соседка!
– Привет, если не шутишь! – Настороженно глянула на него. – Ты чего в школе сегодня не был?
– Да мамке нужно было помочь, и коровы и свиней почистить. А что с той школы будет! Говорят, ты Ленку в лужу посадила?
– Говорят, что в Москве кур доят, а свиньи плюшки жарят! – Резко ответила, останавливаясь у калитки, – Извини, некогда мне с тобой лясы точить! Уроки нужно делать! – Толкаю калитку. И вхожу во двор.
– Черт подери! Постой, не уходи. Будь осторожнее, ты сегодня получила сильного и подлого врага!
– Ну и что? После этого мне усраться, и не жить? – Пожимаю плечами, и ухожу в дом. А дома, выложив покупки на кухонный стол, вынимаю котенка.
– Мамочка, посмотри, какой котенок худенький, маленький, мокрый. Мне его жалко! Давай оставим его у нас дома. – Как можно жалостливее заканючила, заглядывая матери в глаза.
– Ну ладно, что с тобой сделаешь! Ставь воду, вымоем этого блохастика. И покормим. А там будет видно! Как мы его назовем?
– Мурчиком!
– Пусть будет Мурчиком. Принесешь потом песка, научишь ходить в него, чтобы по углам не гадил.
– Спасибо, мамочка, ты у меня чудо! – Целую маму. А через час малыш, вымытый, высушенный феном, довольный и сытый, спит в старой корзинке. А утром баба Клава сердито плевалась и ругалась:
– Вот притащила этого чертенка! От них только одни беды!
– Глупости все это! От этих черных котов не больше хлопот, чем от белых или серых! А откуда беды? Все это самовнушение! – Сердито буркнула мама, собирая сумку. – Я оставила еду, покормите Мурчика. Котенок спрыгнул из корзинки, и потерся о ногу старушки.
– Гля, только, какой ласковый! Ладно, пускай живет. Все едино, живая душа, хлебушка хочет покушать. Так Мурчик получил постоянную прописку в нашем доме.
Глава третья.
Этим хмурым осенним утром обратно плетусь в сторону школы. Вот оно, серое и неприветливое здание, в котором постепенно умирает детство, и заодно с ним вера в людей. До звонка остаётся почти десять минут. Останавливаюсь возле ржавого желоба с водой, и сосредоточенно мою обувь, хотя она чистая. Этим хоть как-то оттянуть время, чтобы не заходить в опротивевшую школу. О, почему маме вздумалось ехать в провинцию, и запереть меня, свободную личность, в эту жуткую провинциальную школу, где одеваются в ужасные турецкие тряпки, и воображают звездами подиума? С мрачным выражением лица чеченского террориста вхожу в просторный холл. Навстречу идёт одноклассница, Ленка. Чего бояться? Если будет цепляться, так пошлю и погрубее и подальше! – Приободряюсь в душе, направляясь в кабинет химии.