Страница 20 из 22
– В нижнем белье.
– Когда женщина решает покончить с жизнью на эмоциях, например, из-за трагической или неразделенной любви, она все равно обязательно думает о том, как будет выглядеть после смерти. Суицидники стараются не раздеваться догола или даже надеть что-нибудь, чтобы выглядеть прилично. Сюда же и записку в виде стихов можно отнести, и скальпель. Он ведь оставляет после себя аккуратный ровный разрез. Да и боль не такая сильная. Возможно, именно такую картину пытался нарисовать убийца для тех специалистов, которые будут осматривать тело.
– Вот они поначалу и приняли все за суицид, – сказал Гуров. – Даже несмотря на то, что Рита не слишком подходила по возрасту для этого типа самоубийц. Из-за неразделенной или несчастной любви с собой обычно кончают подростки, а излишне инфантильной эта женщина вроде бы не была.
– Значит, полицейские поначалу просто упустили этот момент.
– Кстати, о записке. Этот лист был вырван из тетради со стихами Риты.
– То есть убийца знал, что делает. Похоже на то, что он был хорошо знаком со своей жертвой.
– Возможно, даже находился в близких отношениях с ней. Стихи, которые писала Рита, были, говоря объективно, немного корявые и сильно депрессивные. Такие творения их авторы обычно даже не показывают посторонним людям, стесняются.
– Тогда почему следствие не стало искать ее бывшего любовника? Он ведь самый подходящий кандидат на роль убийцы, особенно если пытался скрыть их тесное общение, а Рита этого стремления не разделяла.
– В деле о любовнике нет вообще ничего. То есть сыщики пытались опрашивать на эту тему подруг молодой женщины, но лишь тогда, когда разрабатывали версию суицида. Потом они полностью сосредоточились на личности Елены Ромашовой. Главным образом потому, что сумели найти свидетельницу, которая видела ее в вечер убийства в подъезде, где проживала Рита Кораблева. Елена предположительно выходила из квартиры женщины, убитой ею.
– То есть как? Этого не может быть! Если бы у следователей были именно такие улики, то они не стали бы мешкать, давным-давно провели бы опознание, задержали бы Елену и предъявили ей обвинение.
– Может, здешние опера сначала решили больше улик собрать, – предположил Гуров. – Тем более что эти свидетельские показания тоже можно отнести к косвенным уликам. Судя по протоколу опроса, женщина видела лишь стройную высокую девушку в сапогах и шубе из светлой норки с капюшоном. Я уже звонил Елене, узнал, что у нее такая действительно есть, отец подарил. Более того, она носила эту шубку практически весь прошлый сезон, от начала до конца.
– Лена не могла нам врать, Лев Иванович! Она рассказывала, что с Ритой совершенно не общалась и дома у нее не бывала никогда.
– Как опытный сыщик, я должен довести до твоего сведения, что даже вполне законопослушные люди лгут достаточно много, по совершенно разным причинам. Преступники, стараясь избежать ответственности, делают это еще чаще, – грустным тоном заметил полковник.
– Лев Иванович, признайтесь честно, вы начали ее подозревать? – с расстройством осведомилась Марина.
– Пока все сам не проверю, ничему не поверю, – заявил Гуров и упрямо покачал головой. – Но должен сказать, что теперь я вполне понимаю наших ростовских коллег и уже не склонен думать, что имел место заговор с целью дискредитации бизнесмена Владимира Ромашова. Просто у следователей имеются вполне обоснованные претензии к его дочери.
– Но вы же сами выяснили у Елены, что следователи прекрасно знали, кто ее отец.
– Возможно, именно поэтому здешние правоохранители проявляют несвойственную им осторожность.
– При наличии лишь косвенных улик не рискуют задерживать, да?
– Именно так. Это, в общем-то, хорошо, дает нам некоторую фору и возможность все тщательнейшим образом проверить, избежать обвинений в пристрастии.
– Боюсь, что это вопрос временный.
– А именно? – Гуров вопросительно приподнял бровь.
– С самим Серовым и его командой я общалась немного, вы сами видели. Но в отделении капитана уважают, немного побаиваются, считают грамотным и въедливым полицейским с отвратительнейшим характером. Еще я в курилке слышала, что если Серов кого-то невзлюбил, но вынужден взаимодействовать, то он не станет этого терпеть или ждать, что ситуация изменится сама собой. Наоборот, капитан станет копать землю как бешеный терьер в поисках веского компромата на коллегу, чтобы добиться его перевода, увольнения и так далее. В зависимости от того, что именно нарыл. Так что он станет вас проверять, возможно, даже следить за вами, и уж совершенно точно попытается навести самые подробные справки на ваш счет.
– Пусть наводит, в конце концов, это его право. Что такого он может узнать?
– Например, выяснит, где мы остановились и кто платит за отель. Это сейчас достаточно просто сделать. Затем проведает о ваших отношениях с отцом потенциальной подозреваемой. Чем не повод для претензий?
– Ты в целом права, конечно же. Но Серов далеко не сразу сумеет узнать что-то важное. Все то, что капитан может выяснить, я по большому счету скрывать и не намереваюсь. Да, к делу меня изначально и привлек Владимир Ромашов, однако наше расследование носит вполне официальный характер. Мы ведь с тобой не работники по найму, а специалисты, командированные сюда из главка. С этим придется считаться всем, не только Серову.
– Это вы специалист, я всего лишь стажер.
– Не скромничай, лейтенант, ты уже вполне толковый специалист. Когда наберешься практического опыта, станешь настоящей звездой сыскного дела.
– Да ладно вам, Лев Иванович.
– Верно говорю, вот вспомнишь мои слова лет через десять.
Так, неторопливо разговаривая, сыщики закончили ужинать, расплатились и вышли из кафе.
– Вечер еще не слишком поздний. Чем предлагаешь заняться в первую очередь? – поинтересовался полковник. – Продолжим расследование или ознакомимся с достопримечательностями города?
– А давайте совместим одно с другим. Пообщаемся со свидетелями, которых нашли полицейские. Граждане уже как раз должны дома быть. Если мы вызовем Сашу, то быстро обернемся. Вы ведь записали их имена с адресами, не так ли?
– Разумеется. Свидетели по наезду, мать и сын Завьяловы, живут около того самого слегка запущенного парка, это недалеко отсюда, на машине быстро доберемся. А Рита Кораблева обитала на улице Малиновского. Свидетельница – ее соседка, пенсионерка Смирнова из квартиры напротив.
– Тогда куда сначала, к Завьяловым?
– Это все равно. Пусть Саша решает, как удобнее, – пробормотал Гуров, набирая водителя.
Через несколько минут, сидя в комфортном автомобиле, сыщики направлялись к тому самому парку, около которого произошел наезд. Марина вертела головой из стороны в сторону в желании немного рассмотреть город, Саша заметил интерес девушки, негромко говорил, по какой они сейчас едут улице, называл известные факты, с ней связанные, упоминал каждое значимое строение или памятник, стоявший на пути следования.
Как только они сели в машину, Гуров снова достал телефон. Сначала он позвонил Ромашову, коротко с ним переговорил, набрал его дочери Елене. Потом он беседовал еще с кем-то. Марина и Саша, увлеченные импровизированной экскурсией, не обращали на это особого внимания.
Завьяловы жили около парка, на втором этаже ничем не примечательной кирпичной пятиэтажки. Дверь перед визитерами открылась практически сразу, на пороге стоял русоволосый мужчина лет тридцати, весьма приятной внешности.
– Здравствуйте, а вы к кому?
– Наверное, к вам. Александр и Мария Михайловна Завьяловы здесь проживают?
– Да, это мы с мамой.
Гуров со Светловой коротко представились, показали удостоверения и попросили разрешения пройти.
– Так вы по поводу того страшного убийства? – Пожилая женщина в теплом халате вязала в уютном кресле у телевизора.
Она взяла в руки пульт, полностью убрала звук, чтобы не мешал, после чего продолжила:
– Я тогда очень сильно испугалась, даже давление подскочило, пришлось таблетку пить, так разнервничалась. Только мы не знаем, чего рассказывать. В полиции уже изложили все.