Страница 5 из 21
– Правда-правда, будь я на месте Бернарда, я бы, по всей вероятности, забыл библейские уроки о кротости и милосердии.
– Знаете ли, милорд, по моему мнению, большинство христиан во всем мире избили бы его хорошенько. Бывают поступки, за которые следует так избить, чтобы не осталось у человека на теле живого места.
– Чтобы впредь этого не делал?
– Да. Вы скажете, пожалуй, что и повесить человека – это не по-христиански.
– Убийцу я бы всегда повесил, но несправедливо было бы вешать людей за кражу овец.
– Гораздо лучше повесить такого мерзавца, как Кросби, – сказал Имс.
– С этим я совершенно согласен. А если кто хочет снискать милость этой молоденькой барышни, то вот хорошая возможность – избить ее обидчика.
Минуты две Джонни оставался безмолвным.
– Нет, я этому не верю, – уныло сказал Джонни. Казалось, огорченный от сознания того, что, поколотив бывшего поклонника Лили, не может рассчитывать на ее милость.
– Правда, я мало знаком с сердцами молоденьких девушек, – сказал лорд Де Гест, – но мне кажется, что это должно быть так. Я полагал, что ничто в мире не доставило бы такого удовольствия Лили Дейл, как известие, что мерзавца отколотили и что об этом сделалось известно всему свету.
Граф, заявив, что мало знаком с сердцами молоденьких девушек, сказал, без всякого сомнения, истину.
– Если бы я полагал так же, – сказал Имс, – то завтра же отыскал бы его.
– Это зачем? Разве для вас не все равно: будет он побит или нет?
Наступила пауза, в течение которой Джонни едва не расплакался.
– Не хотите ли вы сказать, что влюблены в мисс Лили Дейл?
– Не знаю, влюблен ли я в нее, – сказал Джонни, весь вспыхнув. Он решился рассказать своему другу всю истину. Портвейн Покинса как-то особенно располагал к откровенности. – Но знаю, милорд, что для нее я готов идти в огонь и воду. Я знал ее много лет прежде, чем он впервые ее увидел, и любил ее так, как ему никогда не любить. Когда я услышал, что она приняла его предложение, то готов был перерезать горло или себе, или ему.
– Вот оно что, – проговорил граф.
– Это смешно, я знаю, – сказал Джонни. – Моего предложения она, разумеется, не приняла бы.
– Я не вижу причины для отказа.
– За душой у меня нет ни шиллинга.
– Да девушки и не думают об этом.
– И притом я всего лишь клерк в управлении сбора податей! А это такая ничтожная должность.
– Да и тот всего лишь клерк, только в другом учреждении.
Граф, живя в Гествике, вовсе не знал, что управление сбора податей находилось в Сити, а Генеральный комитет – в Уайтхолле и что их разделяла страшная бездна.
– О да, – сказал Джонни, – только его учреждение – вещь совсем другого рода, и притом еще он такой франт, такой молодец.
– Ей-богу, ничего этого я в нем не замечаю, – возразил граф.
– Нисколько не удивительно, что она приняла его предложение. Я возненавидел его с первой минуты, как его увидел, но это еще не может служить поводом к тому, что она должна тоже ненавидеть его. У него такие элегантные манеры, а девушкам это и нравится. На нее я никогда не сердился, а его так бы вот и прибил.
Говоря это, Джонни сделал движение, как будто намеревался применить слово к делу, если бы перед ним стоял Кросби.
– А вы ей делали предложение? – спросил граф.
– Нет, да и мог ли я сделать это, когда у меня самого нет куска хлеба?
– И вы даже не сказали ей… что влюблены в нее или что-нибудь в этом роде?
– Теперь она это знает, – отвечал Джонни. – Перед отъездом сюда, полагая, что она непременно выйдет за него, я пришел проститься с ней и, право, не мог не высказать, что было на душе.
– Мне кажется, мой милый друг, что вы должны быть премного обязаны Кросби, если вы намерены…
– Знаю, милорд, что вы хотите сказать. Я ему ни на волос не обязан. Я убежден, что все это убьет ее. Что касается меня, то, если бы я знал, что она примет…
Снова наступила пауза, граф видел, что на глаза Джонни навернулись слезы.
– Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, – сказал граф, – и могу дать вам хороший совет. На Рождество приезжайте-ка в Гествик провести со мной праздники.
– О, милорд!
– Пожалуйста, без милордства, а сделайте так, как я вам говорю. Да, кстати, леди Джулия дала мне поручение, чуть было не позабыл. Она лично хочет поблагодарить вас за подвиг в моем поле.
– Все это, милорд, чистейшие пустяки.
– Прекрасно, вы ей так и скажите. Честное слово, она ненавидит Кросби не меньше вашего и готова бы, по вашему выражению, прибить его до полусмерти, да не знает, как это сделать. Вы приедете на Святки в Гествик, а оттуда отправитесь в Оллингтон и откровенно расскажете там, что у вас на душе.
– Теперь я не в состоянии сказать ей ни слова.
– В таком случае объяснитесь со сквайром. Поезжайте и смело расскажите ему, что думаете. Пожалуйста, не говорите мне об этих франтах, об этих молодцах. Кто честно поступает во всем, тот и молодец. Только такого человека я и признаю за молодца. Поезжайте прямо к старому Дейлу и скажите ему, что приехали от меня, из гествикского дома. Скажите ему, что если он подложит под котел тростинку, чтобы вскипятить его, то я подбавлю хворостину. Он поймет, что это значит.
– О нет, милорд.
– А я говорю «да». – И граф, стоявший в это время на ковре перед камином, глубоко запустил руки в карманы своих штанов. – Я очень люблю эту девушку и готов сделать для нее многое. Спросите леди Джулию, не говорил ли я ей это задолго прежде, чем узнал, что вы смотрите на нее овечьими глазами. А теперь тем больше, ведь я у вас в долгу, мистер Джонни. Господь с вами! Ведь я отлично знал вашего отца и, сказать по правде, кажется, я-то и помог ему разориться. Он арендовал землю у меня, вы знаете, и это его разорило, тут нет и не может быть сомнения. Он столько же знал о какой-нибудь скотине, столько… сколько вон этот лакей. Доживи он до сегодняшнего дня, право, не был бы умнее.
Джонни молчал, глаза его были полны слез. Да и что мог он сказать своему другу.
– Поедемте со мной, – продолжал граф, – и вы увидите, что все будет устроено как нельзя лучше. Действительно, вы правы, ей сейчас нельзя говорить об этом. Но расскажите все ее дяде, а потом и матери. Главное – не думайте, что вы ее не стоите. Мужчина никогда не должен так думать. Поверьте, что в жизни ценят людей по их собственному достоинству. Если бы вы были сделаны из грязи, как этот Кросби, то, без сомнения, вас бы разгадали. Но ведь я не думаю, что вы сделаны из грязи.
– Я тоже так не думаю.
– То-то же. Вы можете, полагаю, отправиться со мной послезавтра.
– Боюсь, что нельзя. Я уже был в отпуске.
– Хотите, я напишу старому Бофлю и попрошу его об одолжении?
– Нет, – сказал Джонни, – не хочу. Завтра я посмотрю и дам вам знать. Во всяком случае я, могу приехать в субботу вечером, на почтовом поезде.
– Это будет не совсем удобно. Нельзя ли поехать со мной? Теперь, доброй ночи, мой милый, помните, что если я что скажу, то и сделаю. Могу похвастаться, что от слова своего никогда еще не отрекался.
С этими словами граф протянул своему гостю левую руку и, посмотрев довольно величественно поверх головы молодого человека, правой ладонью три раза ударил себя в грудь. В продолжение этой небольшой сцены Джон Имс чувствовал что перед ним настоящий граф.
– Не знаю, что вам сказать, милорд.
– Ничего… ничего мне не говорите. Твердите лучше себе, что трус никогда не сыщет хорошей невесты. Доброй ночи, мой друг, доброй ночи. Завтра я дома не обедаю, но вы можете зайти ко мне часов в шесть и сказать, как вы решите насчет поездки.
Имс вышел из комнаты, не сказав больше ни слова, и вскоре очутился в объятиях холода, ступив на мостовую улицы Джермин. Была светлая лунная ночь, мостовая лоснилась и была так чиста, как ручка какой-нибудь леди. С той минуты, как он вошел в гостиницу Покинса, весь мир для него изменился. Неужели вероятно, что Лили Дейл еще может сделаться его женой? Правда ли, что он даже теперь находился в таком положении, что смело мог идти к оллингтонскому сквайру и объявить ему свои виды на его племянницу Лили? До какой степени можно было полагаться на слово графа Де Геста? Чтобы жениться на Лили Дейл, необходимо иметь состояние. Двести или триста фунтов в год, это по меньшей мере! Неужели граф дал ему понять, что любая необходимая сумма будет предоставлена ради такого дела? Как бы там ни было, шагая по направлению к дому, в Буртон-Кресцент, Джонни решил, что должен ехать в Гествик, повиноваться повелению графа. Относительно самой Лили он чувствовал, что перед ней еще долго, долго нельзя будет открыться.