Страница 10 из 21
– Вот почему ты предложил меня подвезти.
– А что мне еще оставалось? Я вернулся в группу лишь для того, чтобы ее услышать. А ты так и не закончил.
Я откинулся на спинку сиденья.
– Ты вернулся, чтобы услышать мою историю?
– Да.
– Почему?
– А иначе на хрена все это? Ты рассказал о самом ужасном. А дальше? Что находится по ту сторону страданий?
Я поднял голову, нахмурил брови.
– Это личное. Я не делюсь подобным по запросу.
– Но ты бы рассказал об этом в зале, полном незнакомцев?
– Потому что для этого и создана группа. Я не твой личный банкомат счастливой жизни. Я тебя даже не знаю. Если хочешь услышать мою историю, приходи на следующее собрание.
– Я туда не вернусь.
В нем поднимался гнев; холод камня, но вовсе не пламя. Он наклонился вперед, вцепившись руками в руль, и я вновь подумал, что он привык получать желаемое.
– Ну, ладно, – бросил я. – Еще увидимся.
И снова потянулся к ручке дверцы. И тут Скотт положил руку мне на плечо. Я ощущал ее тяжесть даже сквозь кожу куртки. Нервные окончания вспыхнули, посылая импульсы от плеча по всему телу, и волоски на затылке встали дыбом.
– Подожди.
В прозвучавшем слове я услышал треск ледяной брони. А когда поднял взгляд, то заметил то же в глубине голубых глаз. Ему хотелось услышать, что «по ту сторону страданий» что-то есть.
«Надежда. Ему нужна надежда».
Наши взгляды встретились, потом мы вместе посмотрели на его руку, лежавшую на моем плече. Он резко ее отдернул.
– Забудь, – пробормотал он. – Иди, если хочешь.
Но я не двинулся с места. Несколько мгновений мы сидели молча. Дождь струйками стекал по лобовому стеклу. Улица казалась темной и пустынной, лишь свет одинокого фонаря немного разгонял мрак.
– На чем я остановился? – наконец, спросил я.
– Ты отпустил фонарный столб, – тихо произнес он. – Сел в машину и…
– Впервые продался.
Скотт вздрогнул, и я подумал, что, возможно, и ему довелось пережить нечто подобное. А еще я не мог понять, какого черта рассказываю о себе, сидя в машине посреди темной улицы. Но слова вырывались сами собой.
– Я проработал на том углу полтора месяца. Вроде бы не так уж и много, но эти гребаные шесть недель стали худшими в жизни. Однажды ночью у тротуара притормозил отставной коп, работавший под прикрытием. Я так накачался наркотой, что принял его за клиента. Он отвез меня к себе. Но когда я начал расстегивать брюки, он покачал головой и уложил меня на диван. Он не прикасался ко мне, просто накрыл одеялом и сидел рядом, пока я нес какую-то чушь. Его звали Карл, и я довольно долго прожил у него на диване.
Скотт кивнул. Он внимательно слушал, глядя прямо перед собой.
– Когда меня рвало от наркоты, Карл держал мусорную корзину. Когда болезнь превратилась в чудовище, он удерживал меня, а я боролся, кричал и умолял дать мне еще. Я бил его. Называл извращенцем и сукиным сыном. И плакал на его плече. Не помню, чтобы он много говорил. Просто находился рядом. Словно скала, укрывавшая от ужасной бури, трепавшей меня с тех пор, как отец выгнал из дома. За то, что я оказался геем.
Все тело Скотта напряглось, и он медленно повернул голову и взглянул на меня.
– Он тебя с кем-то застукал.
– Да, – проговорил я, вспомнив, что упоминал об этом на собрании тем вечером.
Скотт кивнул.
– Продолжай.
Я слабо улыбнулся.
– Есть, сэр.
Он не улыбнулся в ответ.
– Я проболел несколько дней, и полицейский все время был рядом. Когда худшее миновало, мы поговорили. Или я говорил, а он слушал. Он приносил мне воду и горячую еду. Отвел к врачу, где каким-то чудом меня признали здоровым. Он помог мне восстановиться. Возил на собрания Анонимных наркоманов. Помог получить школьный аттестат и поступить в колледж. Подписал договор, чтобы снять мне жилье. Раз в неделю мы с ним ужинали. Он говорил мало, а я болтал без умолку, пока не понимал, что надоел ему.
Я подавил волну эмоций, накатившую, как всегда, при мысли о невероятной доброте, что проявил ко мне этот незнакомец. И обо всем, что он для меня сделал. Гораздо больше, чем родители.
– Конечно, зависимость никуда не делась. Я боролся с ней изо всех сил, но все равно соскальзывал. И вот однажды Карл не появился на ужине, не позвонил, не прислал эсэмэс. На него это было не похоже. Я поехал к Карлу домой. И обнаружил его на том самом диване, где сам провел несколько месяцев. Сердечный приступ, как мне потом объяснили.
– Черт, – пробормотал Скотт.
– Да, – хрипло проговорил я. Старое горе вновь захлестнуло меня, и я с трудом сдерживал слезы. – Я сел рядом с ним на диван и сказал: «Спасибо». Пока мы были вместе, я нечасто его благодарил. С тех пор я завязал с наркотиками.
Я тяжело вздохнул, снова взяв эмоции под контроль.
Скотт смотрел прямо перед собой, казалось, обдумывая все сказанное.
– Ты завязал ради него.
– Поначалу да, – признал я. – Он умер, и после всего, что он для меня сделал, мысль о возвращении к наркотикам казалась предательством. Словно бы смерть его была бессмысленной. Но потом я держался ради самого себя. Когда решение принято, остается только ему следовать.
Скотт фыркнул, как будто не поверил, и мне показалось, он ждал чего-то еще. Какого-нибудь слова или жеста, чтобы рассказать чуть больше о себе самом. Ведь на собрании он лишь коснулся собственной истории.
– Эй, – медленно произнес я. – Хочешь выпить кофе или еще чего-нибудь?
На долю секунды красивое точеное лицо Скотта смягчилось, и он посмотрел на меня так, будто готов был согласиться. Словно больше всего на свете, пока на улице шел дождь, хотел посидеть в паршивой закусочной за чашкой горячего кофе. Со мной.
Потом он отвернулся, и мне показалось, будто между нами закрылась дверь.
– Мне нужно домой, – коротко и отрывисто бросил он. – Доброй ночи.
Я напрягся, затем застыл на миг, чувствуя себя, как в старые времена. Когда, накачавшись наркоты, выставлял себя идиотом перед кем-то в здравом уме. Как будто меня использовали. Щеки вспыхнули, и я потянулся к ручке на дверце машины.
– Ладно, – проговорил я. – Еще раз спасибо.
Хлопнув дверцей, я поспешно зашагал к дому Даниэля, спеша укрыться от дождя под козырьком крыши.
«И что? – думал я, нащупывая ключи, пытаясь подавить проклятое выматывающее чувство отторжения. – Я ведь все равно бы рассказал свою историю на собрании Анонимных наркоманов на следующей неделе».
Вот только рассказывать Скотту под дождем, в темноте его машины, было не то же самое. И когда внедорожник отъехал от тротуара и растворился в ночи, я осознал слова Скотта. Он больше не придет на собрание.
Он взял частичку меня, а потом уехал, и я никогда не увижу его снова.
ГЛАВА 4
– Черт.
Я взглянул на пустое пассажирское кресло, где прежде сидел Макс. Макс. Я даже не назвал его по имени, чтобы проявить элементарную вежливость. Просто воспользовался им. Получил желаемое и вышвырнул из чертовой машины. Мне ужасно хотелось развернуть внедорожник, поехать обратно и…
«Что? О чем, черт возьми, ты думаешь?»
Я думал о Максе.
Он засел в проклятых мыслях. С того самого вечера, когда я впервые увидел его на собрании Анонимных наркоманов. Я поклялся туда не возвращаться. Но вернулся. И, черт побери, поделился своей историей, потому что…
«Я жалок и полон слабостей».
Неполноценный.
Я остановил машину. Дорога впереди казалась черной, лишь свет уличных фонарей выхватывал из тьмы серебристые струи дождя. Я мог бы вернуться. Прийти на следующее собрание. Найти Макса и сказать ему…
«Что? – заинтересованно спросил тренер Браун. – Что бы ты хотел сказать своему промышляющему на улицах дружку-педику?»