Инвестком

Тот домик, первый, был маленький, кособокий, квадратов[8] в тридцать, бревенчатый. Игорю он напоминал курную избу из XVII–XVIII века. Соседи давно вытащили из него оконные рамы и сняли с петель единственную дверь. Эта хибара стояла на пустыре посреди давно заросшего сорняками огорода. За огородом под низким пасмурным небом до самого горизонта тянулись пустые, много лет не сеянные поля – рассказывали, что запустение началось ещё при Советах лет за двадцать до конца. Деревня похожа была на призрак – везде такие же хромые, почерневшие от времени дома, но в ней жили: кое-где на скамеечках сидели беззубые бабушки, во дворах чернели старые стога, изредка лаяли собаки и кудахтали куры, возле одного из домишек Игорь заметил прицеп.

Перед соседским домом, почти таким же кособоким, Игорь с посредниками встретили мужика навеселе. Одет он был очень странно: в резиновых сапогах, грязной фуфайке и в драной зимней шапке с опущенными ушами, хотя было сухо и стояла ранняя тёплая осень. В руках у мужика была коса.

– Трудимся? – спросил Алексей, местный бизнесмен-посредник. – Как живётся на новом месте?

– Да как. Марья приболела, слегла от палёнки. Иду травы накосить для коровы. А так ничего. Где водка, там и Родина, – мужичок осклабился, показав чёрные зубы.

– Мы им дом продавали, – сообщил другой посредник, Валера, любивший называть себя «средним классом». – Не им, конечно, людям, которые с ними работали. Алкаши из Москвы. В Первопрестольной продали квартиру. Живут второй год. Мы им помогли купить корову, чтобы хоть было чем запить.

– И много здесь таких? – спросил Игорь.

– Полдеревни, – засмеялся Алексей. – Так что вы поторопитесь. Последний дом остался. А так всё продали.

Самый первый дом Игорь купил по неведению за полторы тысячи долларов, но скоро освоился и стал покупать дома, минуя посредников, через глав администраций за двести-триста долларов, всегда заочно. Теперь же эти дома-развалюхи в заброшенных деревнях, где никто не жил или оставались одни старики и алкоголики, стоили сущие копейки. Игорь не стал терять время на их продажу. Найти покупателей было малореально. Дома эти оформлены были на последних продавцов московских неприваток (у Игоря имелась доверенность на перепродажу в течение трёх лет), но бывшие продавцы государственных комнат даже не подозревали, что являются собственниками. А между тем… Игорь представил, как завертится в какой-то момент неповоротливая бюрократическая машина и налоговые инспекторы, сами нищие, начнут разыскивать по всей России ничего не подозревающих бумажных хозяев домов-фантомов, чтобы получить копеечный налог на имущество, – становилось смешно, это было похоже на «Мёртвые души». Дома, существующие только на бумаге, в которых невозможно жить, и бумажная карусель вокруг них – вот и всё, что останется в память о его былой риэлторской деятельности.

В какой-то момент, пока он работал с комнатами, Игорь сообразил, что вовсе не обязательно покупать дома, трястись в автобусах, ночевать в убогих гостиницах, возить подарки главам администраций и тратить деньги на нотариусов, чтобы законным образом обойти закон. Достаточно подделать печати, и можно продавать неприватки, не выезжая из Москвы. Он попробовал. Всё прошло отлично. Налаженная схема работала. Но Игорь слишком сильно нервничал. Он понял (не в первый раз), что разведчик из него бы не вышел. И через некоторое время решил не искушать судьбу. Доходы и так были хорошие.

Самое денежное время началось для риэлторов вместе с началом приватизации. К расселениям Игорь успел к самому концу – в девяносто втором и девяносто третьем он занимался совсем другим. В то время у него имелись немалые деньги: в течение нескольких месяцев, пока не напали рэкетиры. Квартиры стоили ещё недорого, а прибыли от расселений выходили огромные, но Игорь не сумел сориентироваться вовремя, а потом стало не до того…

В девяносто пятом, когда он впервые пришёл в «Инвестком», расселений ещё было много, но поток начинал слабеть, а прибыльность операций с недвижимостью стремительно падала (долларов, возможно, не становилось меньше, но доллары, как и рубли, пожирала инфляция), – он ещё вкусил от сладкого пирога, но только последние крохи. Основная прибыль доставалась «Инвесткому», а у Игоря к тому времени не осталось ни денег, ни команды, чтобы работать самостоятельно. Время оказалось упущено. Сливки с расселений сняли самые первые, кто открыл эту жилу. Среди них были «Инвестком», «Интероксидентл», «Миэль», Московская центральная буржа недвижимости[9] и ещё несколько десятков фирм помельче, а также банки, бандиты, ссужавшие деньгами и выселявшие жильцов из Москвы, встречались и отдельные шустрые частники, но таких было очень немного, единицы. Капитализм нахраписто и нередко жестоко (совков из коммуналок очень часто обманывали) демонстрировал свою деловитость. Коммуналки, наследие развитого социализма, расселены были очень быстро. Москва менялась на глазах. Элитного строительства ещё не существовало. В бывшие коммуналки въезжали первые бизнесмены, бандиты, разбогатевшие мошенники и первые коррупционеры-чиновники. Параллельно с расселением шёл и другой бизнес – с неприватками. Здесь, конечно, масштабы были не те, требовались совсем другие деньги, и занимались неприватками люди не столь крутые. Среди этих людей – не первым – утвердился и Игорь. К тому времени, когда он стал заниматься неприватизированными комнатами, все схемы были уже разработаны и опробованы, он сам очень мало чего изобрёл. Сейчас Игорь понимал: чудо, что он продержался на неприватках целых пять лет. На них Полтавский заработал свои основные деньги. Однако чудо закончилось, нужно было искать что-то другое. Но что?

Возвращаться к прежней профессии врача смысла не имело. За девяностые Игорь забыл очень многое, а медицина, несмотря на разруху в стране, сильно ушла вперёд. После падения железного занавеса появились десятки импортных лекарств, о которых Игорь раньше никогда не слышал, импортное оборудование, новые методы – он отстал безнадёжно. Правда, почти так же, как он, отстало множество врачей в поликлиниках, для них время словно не двигалось, но Игорь не мог и не хотел на них равняться. Пойти в поликлинику означало для него падение, крах; к этому он не был готов. К тому же Игорь не слишком любил медицину. Несколько лет в своё время работал с увлечением, но вскоре интерес угас, из медицины он ушёл легко и никогда потом не жалел. Так же легко, как забывал мимолётные романы и случайно встреченных женщин. У него в характере вообще не было свойства жалеть о прошлом, обычно он думал о будущем. Даже сейчас, когда стал немолод и будущего оставалось не так уж много. Игорь стал даже забывать, что является кандидатом медицинских наук. По крайней мере, он никому об этом не рассказывал. Да и что рассказывать: защита диссертации состоялась в совсем другой жизни…

О возвращении в науку Полтавский тоже не думал. Наука отстояла ещё дальше по времени. К тому же науки в России больше не существовало. Четверть века назад, когда Игорь работал мэнээсом, её тоже было не очень много, он оказался на обочине и сильно от этого страдал, его честолюбие было ущемлено. Он не умел, как другие, просто ходить на работу и получать деньги – хотелось яркой карьеры, открытий, славы. Когда Полтавский вынужден был признаться себе, что из него, увы, не выйдет большой учёный, он ушёл и сразу почувствовал облегчение. Теперь же возвращаться стало практически некуда. Произошла катастрофа, наука погибла окончательно вместе с прежней страной, но это была не его катастрофа. Игорь, напротив, бывало, радовался, что вовремя покинул корабль, – прежде, чем тот дал течь и разбился о рифы в девяностые годы. Учёные и врачи вместе с педагогами стали главными жертвами реформ. Иные из них, лучшие, отправились на Запад, кое-кто устроился в иностранные фирмы торговать оборудованием и медпрепаратами, остальные, большинство, бедствовали. Он, Игорь, никогда не пошёл бы работать за такие ничтожные деньги. Это было бы слишком унизительно. Да его бы и не взяли.

8

Квадраты – квадратные метры.

9

Московская центральная буржа недвижимости (МЦБН) – одна из первых крупных компаний, занимавшихся недвижимостью. Первоначально: Московская центральная биржа недвижимости. Когда биржам было запрещено законодательством заниматься небиржевой деятельностью, переименована в «буржу».