Страница 45 из 94
Валентин ловко и бесшумно передвигался по маленькой комнатке, напоминавшей будку киношника или небольшую бойлерную. Луч карманного фонарика скользил по стенам, в его ярком пятачке Валентин уверенно орудовал аппаратурой, замаскированной под старые счетчики, перекручивал видеокассеты и вновь включал, успевая игриво подталкивать Костобокова к окошку.
– Смотри сюда. Это очень древний культ Низведения Луны.
Вадим заглянул в отверстие, величиной с боковину кирпича, до ломоты в глазах вгляделся в окружающий мрак. Из темноты струились токи нетерпения, слышались легкое перешептывание, шевеление, сдержанный гул.
Кто-то резко отдернул полог, открылась небольшая сцена, озаренная пламенем красных свечей. Позади сцены парила на толстых канатах перевернутая пентаграмма, железная звезда, грубо сваренная из металлических прутьев. В центре возвышалась надгробная плита, принесенная не иначе как с ближайшего кладбища. Белый с прозеленью камень был украшен резным, схимническим крестом. На камне, чадя и потрескивая, горела толстая черная свеча. Неслышными шагами вышел человек в длинной накидке с капюшоном, загасил свечи. В глухой тьме раздалось ритмичное, заунывное пение с позвякиваньем невидимых колокольчиков.
Загорелись красные электрические светильники по ободу сцены. На сцену упал красный луч, зашарил по грязноватому полу, нащупал камень и остановился. Вадим разглядел мужчин и женщин, попарно стоящих на коленях ближе к сцене. Алые плащи прикрывали их плечи. Остальная часть помещения тонула в темноте, но и там были люди, много людей. Парочка, что ближе других стояла к камню-алтарю, медленно встала с колен и вошла в круг прожектора. Алый плащ упал. В глаза ударила белизна обнаженного женского тела. Хрупкая черноволосая женщина легла на камень спиной. Черный ливень волос пролился на пол. Распаренно красный мужчина, перепоясанный по чреслам подобием кожаного одеяния, сорвал его остатки и привалился к женщине. Барабаны били все жарче, ритмичнее. Сердце подчинялось ритму, начинало яростно стучать.
– Имитация, – по-лошадиному фыркнул Кобылка. – Эти двое творят Вселенную, возбуждают первородный эфир. Эта прелестная Лилит учится в одном из самых престижных вузов, а ее напарник – трудится в ночном клубе, мужской стриптиз, консумация и сопутствующие товары… Символика этого акта проста: воды Творения, упавшие на Землю, посев жизни Демиургом, два соединенные треугольника, один вершиной вниз, другой – вверх, короче, самец на самке…
Вадим смотрел на дрожащие белоснежные бедра, испытывая дурноту, как после парашютного прыжка. Он облизнул сухие твердые губы. Явь казалась сном, отвратительным и влекущим. Белизна нагого тела, простертого на алтаре, завораживала.
Свет погас. Барабаны смолкли. На сцену вышел человек с черной свечей. Жирная копоть поднималась к потолку. Женщины на камне уже не было. Вместо нее на алтаре стояла чаша на тонкой витой ножке. Человек опустил свечу на камень и высоко поднял чашу, люди в зале оживленно задышали, засвистели, нетерпеливо зашевелились.
– Это кровь, эликсир бессмертия, – прошептал Валентин.
Резким взмахом рук человек опрокинул чаш у, выплеснув густую кровь. Камень жирно заблестел, выпивая влагу миллионами жадных уст.
– Этот человек символизирует Каина и первое убийство.
В зале началось беснование. Сначала тише, потом все громче, призывнее и отчаяннее вопили во тьме женские голоса.
– Зверь, тебе единому веруем!
– Зверь, приди! – Ревела толпа.
– Я крещу вас во имя свободы и Якова… – загремел голос жреца, он выплеснул остатки крови в толпу.
Она ответила глухим ревом.
– Сейчас последует восстановление попранной иерархии, и все они станут свободны, как Боги! – шептал Кобылка, почти касаясь губами уха. Его дыхание обдавало теплом и хмелем, становилось нестерпимо жарко.
Бал Сатаны был в разгаре. Вадим наблюдал парад странных двуногих существ. Скопище невообразимых уродов окружило человека с чашей. Они ползли к нему на коленях, голые, вымазанные кровью. Протягивали трясущиеся руки, скребли ногтями пол, вымаливая хотя бы каплю. Стража в черных масках отгоняла их пинками, выстраивая что-то вроде очереди.
Зал тонул во мраке. В бегающем луче прожектора копошились голые тела. Свивались в клубки и рассыпались по чьей-то неслышной команде. Очередь из «страждущих» все удлинялась. Голый «пивной» толстяк с трудом удерживал за плечи крупную девочку-олигофрена. С ее влажных вывернутых губ падала слюна. Толстяк почти ткнул ее лицом в руку жреца. Несчастная замычала тоскливо и протяжно.
Огромный негр, глотнув из чаши, оскалился и прижался к коренастой толстухе с татуировкой на дряблых ляжках. Ягодицы его заходили в похотливом танце. На плечах, похожих на чугунные гири, выступил черный пот.
Две обритые наголо девочки, гибкие, как ласки, с цепочками, продетыми сквозь пупки, с развратным тщанием принялись натирать друг друга кровью.
Вадим пытался побороть дурноту, но он ничего не ел сегодня, в ушах нудно тенькало и позванивало. Похоже, Вальку тоже клинило. Порочная ласка шевелилась в его расширенных зрачках; хмельной, вожделеющий Дионис, распорядитель ночного пира. Запах вина мешался с его нервным горячим дыханием…
Резко развернувшись, Вадим схватил Вальку за лацканы плаща, с треском рванул крепкую заграничную кожу и с размаху саданул по скуле.
– Задушу! – хрипел он. – Зачем ты притащил меня сюда? Скурвить хочешь? Я сейчас разнесу весь этот балаган к ейной матери!
Валентин отряхнулся, оправил плащ. Он опять был в идеальной форме.
– Не сердись, брат. Я привел тебя не на экскурсию в спальню маркиза де Сада, а для уточнения некоторых нюансов. Наш с тобой подопечный, Лева Дрозд, ходил сюда с мая прошлого года. Он стал одним из учеников Зверя, мастера Терриона. Ты видел этого господина с чашей в центре композиции. Мы постоянно снимаем их сборища. Надо следить, чтобы им не пришло в голову что-нибудь похуже.
– Значит, камень, который они попирают, – столп мироздания, алтарь… – Вадиму вспомнилось лицо жреца – варварская смесь глумления и тупой власти. – Голую блудницу сажали на алтарь якобинцы. Значит, это один и тот же культ, культ крови и Якова.