Самая темная ночь

– Лучше я что-нибудь приготовлю для папы. Он не… Он великолепный врач, но совершенно не умеет заботиться о себе. Что он будет без меня делать? И Марту он тоже отослал…

– Мы с ним проговорили всю ночь напролет. Он сказал, что для него нашлось местечко в доме призрения. Так он будет все время рядом с вашей матушкой и сможет помогать другим пациентам, если они заболеют.

Антонина кивнула, почувствовав неловкость от того, что не подумала об этом раньше:

– Очень разумно. Пойду-ка я разбужу его.

– Идите, конечно. А я пока приготовлю завтрак для нас для всех. Хлеб у вас найдется?

– Да, немного. Он в хлебнице вон там на полке. А в буфете есть баночка с абрикосовым вареньем.

У двери отцовской комнаты Антонина помедлила, прислушиваясь, затем все-таки постучала:

– Папа! Ты проснулся?

– Входи.

Он уже оделся и теперь сидел на кровати, сунув ноги в ботинки. Антонина, не дожидаясь, когда папа начнет сражаться со шнурками, присела на корточки и помогла ему справиться с этой нелегкой задачей – завязать их – в последний раз.

– Благодарю, – сказал папа с наигранной учтивостью, но не улыбнулся и не попытался встать.

Антонина тоже продолжала сидеть. Они просто смотрели друг другу в глаза, словно запоминая дорогие черты и позволяя тишине сказать нужные слова за каждого.

– Не бойся ничего, – прошептал папа. – Ты будешь среди друзей.

– Но вы с мамой… Я не смогу это пережить…

– Сможешь. Должна.

– Знаю, вот только…

Отец поднялся на ноги и протянул дрожащую руку ей, чтобы помочь встать. Антонине ничего не оставалось, как молча последовать за ним на кухню.

Никколо уже порезал хлеб на тонкие кусочки и намазал их вареньем.

– Доброе утро, доктор Мацин. – Он подождал, пока хозяин дома усядется и возьмет себе хлеб с вареньем, лишь после этого сел сам и выбрал самый маленький кусочек.

Антонине пришлось сделать над собой усилие, чтобы проглотить завтрак. Хлеб был черствый, варенье – водянистое, и горло сводило спазмом на каждом вымученном глотке. Тем не менее ей удалось заставить себя съесть весь бутерброд и допить остатки остывшего ромашкового отвара, пока отец и Никколо болтали о каких-то пустяках: о погоде, о скором сборе урожая и так далее.

Никколо, забрав у нее пустое блюдце и чашку, отнес их в раковину.

– Не хотелось бы вас торопить, но… – начал он.

– Но вам пора в путь, – закончил за него отец. – Антонина, сходи за своими вещами, а мы тут пока приберемся.

Время настало. Антонина, двигаясь, как автомат, побрела в спальню и взяла рюкзак. В комнате царил полумрак, поскольку сегодня незачем было открывать ставни, но девушка и так знала, где что находится. Столько воспоминаний было связано с этой маленькой спальней, с милой сердцу привычной обстановкой. Теперь придется оставить все это в прошлом.

Пора.

Отец и Никколо ждут ее на лестничной площадке.

– У меня совсем нет времени еще раз повидаться с мамой? – на всякий случай спросила она.

– Нет, милая. – Папа сокрушенно покачал головой. – Лучше вам прямо сейчас покинуть город.

– Но она будет волноваться, гадать, куда я подевалась…

– Конечно. Зато я буду рядом и сумею ее утешить. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом с ней. Не забывай об этом.

– Да, папа.

– Тогда дай-ка мне обнять тебя покрепче. Когда я снова увижу твое очаровательное личико, весь этот безумный кошмар уже закончится. – Он обнял дочь, крепко прижав ее к груди, и долго не отпускал. – А теперь иди, – сказал он, наконец отстранившись. – Только рассвело, у вас впереди целый день.

Отец в последний раз поцеловал ее в лоб, а в следующий миг тяжелая ладонь Никколо легла ей на плечо. Он осторожно увлек девушку за собой к выходу, и ее тело само послушалось, тогда как разум требовал, чтобы она застыла у порога и не двигалась с места.

– Иди скорее, дитя мое, драгоценная моя Нина. Ради меня, – попросил папа, и Антонина, которая всегда была послушной девочкой и самой преданной дочерью на свете, знала, что должна послушаться.

Поэтому она последовала за Никколо вниз по ступенькам, за дверь – и прочь от родного дома, от своей семьи и от привычного уклада жизни, кроме которого она ничего и не знала. Прочь, вперед, в неизвестность.

Глава 4

Не успели они пройти и нескольких шагов, как Никколо остановился и, взяв у Антонины рюкзак, закинул его себе на плечо. Затем он заспешил дальше, положив ладонь ей на поясницу, словно подталкивая и направляя – к маленькому мостику, до конца узкой калле и за угол, к Фондамента-деи-Ормезини.

– Антонина, – минут через пять окликнул ее Никколо.

– Да?

– Думаю, для пущей безопасности тебе надо сменить имя или попросту слегка изменить его.

Стало быть, она потеряла все, что у нее было, – и дом, и семью, а теперь вот у нее, похоже, отбирают имя.

– И что ты предлагаешь? Мария, может быть? По-твоему, это нееврейское имя? – Прозвучало грубо, но ей было все равно в тот момент.

– Доктор Мацин предложил называть тебя Ниной.

Так к ней обращался только папа.

– Думаю, подойдет, – кивнула она, решив, что с этим именем, по крайней мере, у нее не возникнет путаницы. – А фамилия у меня какая будет? Я имею в виду, девичья. – Уже от того, что вообще пришлось заговорить на эту тему, Антонину бросило в жар.

– Как тебе фамилия Марцоли? Звучит немного похоже на твою настоящую. Всем, кто спросит, будем говорить, что ты выросла в детском приюте в Падуе. Самый большой там – приют Святого Антония.

– Святого Антония, – повторила Антонина.

– Ты приехала в Венецию всего около года назад, чтобы выучиться на медсестру, – продолжал Никколо. – Это логично, правда? Ты ведь многому научилась в области медицины у отца.

– Пожалуй, мне будет нетрудно выдать себя за студентку медучилища. Ну ладно, стало быть, я – Нина, урожденная Марцоли, сирота из Падуи. Приехала в Венецию учиться на медсестру.

– Да. Это довольно легко запомнить.

– Куда мы сейчас направляемся? – У Антонины, разумеется, были догадки на сей счет, поскольку Никколо вел ее прямиком к Фондаменте-Нове и причалам.

– Сначала на Мурано. Нас встретит мой кузен и отвезет на материк, в Кампальто, у них с женой там ферма. А оттуда нас ждут два дня пути пешком.

– Пути куда? Или это тоже секрет? – едко спросила Антонина.

– Вовсе нет. Мы отправимся на ферму моего отца. Она находится в деревне под названием Меццо-Чель. – Никколо улыбнулся. – Но это всего лишь крошечная точка на карте. [12]

– Я о такой даже не слышала.

– Я бы удивился, окажись наоборот.

– А мы не можем доехать туда на поезде? Два дня пути пешком – это долго.

– Можем и доехать, но лучше поступать так, как принято в наших краях. Людям из Меццо-Чель и в голову не придет тратить деньги на железнодорожный билет, если можно дойти на своих двоих. А уж мул с повозкой для них – роскошь.

– Мул?

– Да. У нас есть мул. Эта старая скотинка не любит, когда ее подгоняют, но с мулом наше путешествие все равно будет полегче.

Больше вопросов она задавать не стала, а вместо этого все силы направила на то, чтобы шагать, дышать и смаргивать слезы до того, как они начнут застить обзор. Ей хотелось вырваться и помчаться домой, но папа, конечно же, вновь настоял бы на том, что ей нужно покинуть Венецию. Так что ничего не оставалось, как молча следовать за своим спутником и не обращать внимания на барабанную дробь, которую исполняло сердце.

Они свернули на простор Фондаменте-Нове, где у причалов выстроились очереди к судам, идущим на острова, и подошли к билетному киоску. Здесь очередь была короткая, и всего через несколько минут они уже оказались перед кассиром.

– Добрый день, синьор. Два билета, пожалуйста. Для меня и для моей жены. В один конец.

– Место назначения, синьор? – Кассир даже не поднял взгляда от газеты, которую читал.

12

Mezzo Ciel в переводе с итальянского «половина неба».