Бар «Де Бовуар»

Но на поверку оказывалось, что муж уже лет десять как пашет без малейшего намека на карьерный рост, старший ребенок учился из рук вон плохо – приходилось охапками таскать в школу коробки конфет и букеты, лишь бы его пропихнули в следующий класс; младшая, хоть и училась прилично, никак не желала интегрироваться в насыщенную социальную жизнь дочерей маминых знакомых, а трешка, хоть и в приличном доме, но маленькая, со смежными комнатами и не ремонтировалась уже лет десять.

Работая в отделе кадров крупнейшего завода их городка, мать всегда была в курсе, кто сколько зарабатывает и на что тратит, кто женится, разводится, рожает детей, а кто завел любовника. С азартом она перемывала кости всем, кто попадал в поле ее зрения, причем под раздачу попадали как процветающие, так и менее успешные знакомые. Стремлению доказать, что она, в общем-то, живет не хуже, а даже и лучше других, она подчиняла жизнь всех членов семьи. Так, шалопая Диму она определила в лучшую в городе гимназию, где помимо уроков детей нещадно грузили дополнительными заданиями и проектами. К четвертому классу Димка потерял всякий интерес к учебе и в гимназию ходил с дикими воплями и ежедневным скандалом. Пришлось срочно забирать его и переводить в школу попроще, куда мать регулярно носила учителям подарки.

К Полине она относилась куда более требовательно, всеми силами пытаясь вырастить из нее идеального ребенка по собственному представлению: веселого, общительного, успешного. Ребенка, которым бы восхищались соседки и приятельницы и ставили в пример своим детям.

Наибольшее стремление к конкуренции у матери вызывала семья ее закадычной подруги, тети Любы Решеткиной. С тетей Любой они дружили со школы, жили в одном доме, и даже их дочери родились с разницей всего в пару месяцев. Поначалу у тети Любы жизнь складывалась не очень: она поздно выскочила замуж за разведенного Колю Решеткина, который, оставив квартиру бывшей жене и дочери, был вынужден перебраться к Любе жить. Долго и тяжело болела мама тети Любы, и та ухаживала за ней целыми днями, не имея возможности пойти работать. Все это время Полинина мать сочувственно выслушивала стенания подруги о бесконечных финансовых претензиях бывшей жены дяди Коли, отъявленной стервы, дороговизне лекарств и постоянной нехватке денег, не забывая вставить: «Да, сейчас, конечно, все ужас, как подорожало, мы как новый телевизор пришли покупать, так просто попадали от цен на технику».

Время шло, тетя Люба похоронила мать и пошла учиться на бухгалтерские курсы. По окончании курсов она сумела устроиться в бухгалтерию небольшого завода, где со временем доросла до главбуха и вошла в состав правления. Теперь уже Полинина мать, скрипя зубами, слушала о трудностях выбора между норковой шубой в пол или полушубком и описания отдыха в новом отеле в Сочи: «Море, конечно, грязное, и пляж – галька, зато какой там шведский стол! И номер огромный!». Дядя Коля Решеткин, получив наследство от родственника, взял в аренду помещение на главной улице их городка и открыл магазин косметики и бытовой химии. Этого мать простить Решеткиным уже не смогла. Практически ежедневно она заходила в магазин, чтобы потом дома с наслаждением обсудить скудный ассортимент и нерадивых продавщиц: «Прогорит Колька, магазинов-то полно, лучше бы квартиру на эти деньги купил и сдавал». Но дядя Коля, как назло, не прогорал, и дела у Решеткиных шли все лучше и лучше.

Полина хорошо запомнила тот день, когда мать повела ее на просмотр в секцию художественной гимнастики. В раздевалке было пыльно и холодно, пахло лаком для волос, Полина расчихалась. «Это еще что такое? Только попробуй мне тут заболеть», – зашипела мать. Полина часто болела с тех самых пор, как ее отдали в ясли, но мать никогда не брала больничный, поручая сидеть с ней бабушке с дедушкой. Полина натягивала купальник, рядом с ней Лиза Решеткина, надменно задрав хорошенький крутой подбородок, ждала, пока тетя Люба уложит и спрячет ей волосы под заколку. Она недолюбливала Полину, как бы матери ни старались их подружить, Лиза всегда прятала игрушки подальше, когда Полина приходила к ней в гости, и на площадке всегда болтала с другими девочками. «Насильно мил не будешь», – вздыхала бабушка, наблюдая, как Лиза весело носится по площадке с друзьями, пока Полина скромно сидит на качелях.

– Негибкая, – вынесла свой вердикт тренерша после месяца занятий. – Координация неважная. К тому же, дисциплина хромает. Пока другие девочки занимаются, часто уходит и садится в угол. Я у нее спрашиваю: «Что ты сидишь?» Она мотает головой и говорит: «Мне скучно».

– Над дисциплиной мы поработаем, – мать свирепо глядела на переминавшуюся с ноги на ногу рядом Полину.

– Вы поймите, если вашей девочке неинтересно, не мучайте ребенка, выберите какую-нибудь другую секцию.

– Да как может быть неинтересно, вон Лиза, подружка ее, та вприпрыжку бежит на занятия… – завелась мать.

– Все дети разные, – туманно ответила тренерша. – Впрочем, если вы очень хотите, – она сделала ударение на «вы», – можете заниматься на коммерческой основе.

Через год Лиза Решеткина уже выступала на районных и городских соревнованиях, а Полину после безуспешных запихиваний в разные секции, наконец-то, оставили в покое. С плаванием не вышло: у нее обнаружилась аллергия на хлорку, из шахматной секции вежливо попросили уйти, поскольку Полина явно не дотягивала до уровня умненьких мальчиков, посещавших кружок. Дольше всего она продержалась в хоре, но и оттуда была изгнана с формулировкой: «Зевает на занятиях. Смотрит в сторону. Нет мотивации».

– Какая еще мотивация? – кричала мать. – Все дети, как дети, все куда-то ходят, вон, Лизу на отборочные опять повезли, а ты что?

– Отстань от ребенка, – вступился дед. – Она еще успеет найти, что ей по душе.

Больше всего времени Полина проводила у бабушки с дедом. Можно было бы сказать, что это был ее второй дом, но он был первым. От садика или школы ее обычно забирала бабушка, и если была хорошая погода, они долго и неторопливо шли до дома, иногда заходя в магазины по пути. Мать очень удивилась бы, увидев, насколько разговорчивой может быть молчунья Полина наедине с бабушкой и дедом. Они заходили в квартиру, и еще с порога Полина, потянув носом, определяла, что будет на обед: борщ, курица с картошкой, треска в кляре.

– Суп с лапшой! – радостно кричала она.

– Отличница наша пришла, – дед, покряхтывая, выбирался из кресла и шел в прихожую – поздороваться с Полиной.

– А компот будет?

– Обязательно.

После обеда Полина тут же, на кухонном столе, раскладывала тетради и учебники, делала уроки, а потом, усевшись на широкий подлокотник дедова кресла, смотрела вместе с ним телевизор. Дневные передачи быстро надоедали ей, дед любил ток-шоу, особенно политические, и она просила переключить на мультики.

«Сначала книги, – дед с притворной суровостью указывал ей на книжный шкаф. – В день нужно читать минимум десять страниц». Полина послушно доставала Эриха Кестнера, «Кондуит и Швамбранию» или зачитанную до дыр любимую «Муфта, Полботинка и Моховая борода», просила у бабушки еще компота и сухарики, которые бабушка сама сушила из корок черного хлеба с солью, и усаживалась за чтение на покрытый пушистым леопардовым покрывалом диван. Ей было тепло и уютно, она любила этот дом, любила и скрип линолеума на кухне, и гвоздичный запах бабушкиных духов от покрывала, и даже лучи вечернего солнца, просвечивающие сквозь зубчатые просветы в кружевных занавесках.

Вечером приходила мать и забирала ее. Полина не любила уходить и часто просила остаться подольше. «У тебя что, своего дома нет?» – ворчала мать, волоча ее за собой. Во время многочисленных Полининых простуд бабушка приходила рано утром, отпускала мать на работу, доставала из сумки банку с супом и пирожки. «Теплые еще, только сначала первое поешь». Полина глотала горячий вкусный суп и физически чувствовала, как пропадает озноб и очищается заложенный нос. «Вот молодец, а теперь лекарствочко, ам! Открывай рот».

Деда сбила машина, когда он возвращался домой из поликлиники. Как ни орала мать, как ни грозилась засадить водителя, насмерть перепуганный мужик утверждал, что дед выскочил на переход на красный свет. Это было правдой: дед плохо видел и в тот день забыл дома очки. После его смерти бабушка резко сдала и целыми днями сидела в дедовом кресле перед выключенным телевизором. На брошенных на столе газетах, которые она любила читать, слоилась пыль. «Устала я, ласточка, – виновато шептала бабушка. – До магазина позавчера дошла, курочку купила, а сварить сил уж нет». Вечером приходила Полинина мать, распахивала настежь окна: «Мама, вы что же, совсем не проветриваете?», брезгливо нюхала и выбрасывала залежалую курицу в ведро и уводила Полину домой. После долгих обсуждений и споров было решено отправить бабушку к дяде Грише, папиному младшему брату, а квартиру сдать. Деньги обе семьи делили пополам.