Страница 16 из 33
Я не осмелился спросить его об Алисии Балкли, но спросил о ней у одной из служанок, которую видел в его доме в Париже.
Алисия осталась во Франции, успокоенная, как я понял, какой-то ложью о скором возвращении его светлости. Это, а также воспоминания об ужасном выражении лица Гектора, так поразили меня, что в ту ночь я не смог заснуть и вышел пораньше, чтобы узнать о подробностях дуэли.
Я узнал их от Хилтона, секунданта.
Дуэль состоялась в Гайд-Парке; после выстрела его светлость упал.
— Убит? — спросил полковник Балкли.
— Сэр, — ответил врач, склонившись над скорчившимся телом, — смерть для него была бы милосердием; у него раздроблена челюсть.
— Я отметил его так, как собирался отметить, — холодно отозвался неумолимый полковник. — Он никогда больше не поцелует ни чужую жену, ни свою собственную, ни даже какую-нибудь уличную шлюху.
С этими словами он покинул парк; его манеры и мрачное выражение лица нисколько не изменились за время дуэли.
Его светлость отвезли домой в его карете; вскоре он потерял сознание, поскольку нижняя часть его лица была страшно изуродована, и хотя он вполне мог выжить, то, что осталось сейчас от его лица, превратилось в ужасную маску.
Алисия Балкли, на некоторое время успокоенная ложью его светлости, не успев расстаться с ним, запаниковала, и решила последовать за ним на следующем же пароходе. Денег у нее хватило только на дорогу, и, сопровождаемая негритянкой, бывшей ее последней служанкой, она высадилась в Дувре спустя сутки после его светлости и села на ночной дилижанс до Лондона.
Прибыв туда, обезумевшая, она не могла придумать себе иного убежища, кроме Калвер Хауса; и, поскольку не могла поверить в то, что человек, ради которого она пожертвовала всем, и с которым прожила долгие годы, откажет ей, направилась к величественному особняку его светлости.
Камердинер, открывший ей дверь, знал ее и не хотел впускать, но негритянка лукаво сказала (миссис Балкли была не в состоянии говорить вразумительно), что его светлость послал за ними, и слуга, не зная, так ли это, с неохотой отворил им двери. Когда его светлость привезли домой, две дрожащие, изможденные женщины уже подошли к дверям на первой площадке лестницы.
Он пришел в себя, боль его была ужасна, у него отсутствовал язык, и он не мог говорить; он шел, поддерживаемый Хилтоном и врачом, которые просто не смогли бы нести такого крупного человека, и они медленно поднимались по лестнице к тому месту, где миссис Балкли, услышав их шаги, съежилась у двери; ее шелковая шаль, волосы и шляпка были в беспорядке; она была смертельно бледна, ее губы имели пепельный цвет.
Когда она увидела его светлость, с окровавленной челюстью, подвязанной пропитанными кровью бинтами и страшными глазами над ними, она закричала; его светлость рванулся вперед с такой силой, что его сопровождавшие не смогли его удержать, схватил несчастную дрожащими руками и швырнул вниз по лестнице. Врач попытался поймать ее, но не успел; ее платье зацепилось за каблуки, она упала на пол и осталась лежать в коридоре.
Негритянка, всхлипывая, поспешила ей на помощь; Хилтон, чтобы угодить своему покровителю, от которого все еще надеялся получить милость, сказал камердинеру: «Это Алисия Балкли, причина всего этого проклятого дела — выгоните ее».
Врач, человек светский, получавший плату от его светлости, возражать не стал, и, пока его светлость провожали в его комнату, камердинер и негритянка подхватили миссис Балкли и вынесли ее на улицу. Она пошевелилась, почувствовав их прикосновение, негритянка стала умолять камердинера помочь им, и тот согласился отнести ее в ближайший паб, где хозяйка, заметив ее кольца и часы, разрешила положить ее в задней комнате, где посетители могли ее видеть, а воздух казался густым от запахов дыма и пива.
Она спросила о муже и священнике, но негритянка была слишком невежественна, чтобы понять, что она имеет в виду; около полудня она умерла, не дожив до двадцати трех лет.
Это было явное убийство, но дело замяли; хозяйка забрала кольца, часы, шелковое платье, — и даже состригла огненно-рыжие волосы, так любимые прежде его светлостью, — и ее похоронили в общей могиле для нищих. Негритянку выгнали на улицу; та, обезумев от ужаса, вернулась обратно в Калвер Хаус и принялась выпрашивать объедки у кухонной двери. Из сострадания, они назвали ей мое имя и адрес, по которому меня можно найти; той ночью, вернувшись домой, я обнаружил ее на лестнице, и узнал от нее о смерти Алисии Балкли. Я отослал беднягу к другу, который подбирал слуг, и стал размышлять, стоит ли мне написать о случившемся полковнику Балкли.
Я вспоминал лицо его светлости накануне дуэли, и, пока раздумывал, получил известие о его смерти. Он, практически, совершил самоубийство, поскольку жизнь его не была в опасности; но он, не дрогнувшей рукой, сорвал бинты, повернулся изуродованным лицом к стене и умер, — в день похорон Алисии Балкли.
Ах, если бы этим все кончилось, и я, не веривший ни в рай, ни в ад, мог бы забыть Гектора Грейтрикса, седьмого графа Калверса. Тот день я провел в обществе людей, ничего о нем не знавших; я засиделся допоздна, стараясь обо всем забыть. Я пил, танцевал, играл в азартные игры и избегал сплетников, которые могли бы завести разговор о скандале с Калверсами.
Вернувшись, я обнаружил, что свет на лестнице, обычно оставляемый служанкой, погас, так что мне пришлось пробираться наверх в темноте и тишине. Когда я оказался в комнате, мне снова пришлось шарить во мраке, в поисках кремня и трута, перебираясь от одного предмета мебели к другому; было холодно, через высокое окно заглядывала луна, похожая в ясном небе на сосульку. Наконец, когда ощущение темноты стало невыносимым, я нашел трутницу и зажег свет.
Когда я поднес горящий трут к свече, то обнаружил, что я в комнате не один; кто-то сидел в кресле, ко мне спиной, с накинутым на голову капюшоном, — очевидно, мужчина. Я видел свисающую бледную руку, полы одежды, на которой виднелись какие-то отблески. Я подумал, что это кто-то из моих друзей, пришедший навестить меня, уснул в ожидании моего прихода.
Я приблизился, держа в руках свечу; меня вдруг охватил необъяснимый страх.
Когда я подошел, фигура обернулась.
Это был его светлость.
На нем был тот самый миндально-зеленый камзол с серебряной вышивкой, в котором я видел его в последний раз. Господи, спаси нас и помилуй!
Там, где должно было располагаться его лицо, вздымалась вверх рябь пламени, и сквозь багровую пелену огня сверкали адские глаза, в которых читалась невыразимая скорбь. Пламя свивалось над его головой; оно образовывало как бы огненную митру, переливавшуюся зелеными и синими огнями, словно она была украшена драгоценными камнями.
Этот дьявол был вынужден сдержать свое обещание — открыть другому грешнику правду об аде.
Я не смог надолго выдержать это ужасное зрелище; когда он поднял руку в демоническом благословении, я упал без чувств; последнее, что я видел, и что навеки запечатлелось в моей памяти, была пылающая митра над глазами, в которых читалась невыразимая скорбь.
ТАРЕЛКА «КРОУН ДЕРБИ»
The Crown Derby Plate (1933)
Марта Пим сказала, что она никогда в жизни не видела привидений, но ей бы этого очень хотелось, «особенно на Рождество, потому что, — вы можете смеяться сколько угодно, — но это самое подходящее время, чтобы увидеть привидение».
— Не думаю, что с тобой это когда-нибудь случится, — спокойно ответила кузина Мейбл, а кузина Клара вздрогнула и сказала, что ей бы хотелось сменить тему разговора, — ей не нравится даже думать о чем-то подобном.
Три пожилых, жизнерадостных женщины сидели у большого камина, довольные и счастливые, проведя день в приятных развлечениях; Марта приехала в гости к кузинам, владевшим красивым, удобным, загородным домом; она всегда приезжала к Уинтонам на Рождество и находила неторопливую деревенскую жизнь восхитительной после лондонской суеты, поскольку владела замечательным антикварным магазином и ей приходилось много работать. Однако, несмотря на свои шестьдесят лет, она все еще была полна энтузиазма, равно в работе и увлечениях, и ожидала, что несколько дней праздников, ожидающих ее, будут такими же восхитительными, как и во время нескольких предыдущих визитов.