Страница 71 из 88
Сначала настолько потемнело в глазах от гнева, что пришла Людмила в себя не сразу. Отдышалась. Прислушалась к себе. Сознание ясное.
Тысячу гадких слов вспомнила в адрес своей снохи. Какова наглячка, повернулась и ушла. И Петр… вот как он так мог? Прошло полчаса, и час. Ненавидеть их всей душой, — выдохлась. Теперь затопило отчаяние — липкое, противное, граничащее со страхом. Ноги еще не слушались, а до кровати слишком далеко. Да и ладно… Если аккуратно сползти со стула, опираясь спиной о сидушку, а потом перекатываясь и подтягиваясь на руках, она доберется до кровати. Но потом?
Что потом?
Как жить?
Почему ей в голову совершенно не приходило, что кроме того, что в одно прекрасное утро она может просто не проснуться, вполне может быть и другой вариант. Она может остаться парализованной, обессиленной, беспомощной. И кому она тут нужна? В городе хоть есть дом инвалидов, где можно было бы дожить, пусть растением, но не в грязи, не в собственных испражнениях сдохнуть.
В очередной раз собралась пустить в адрес Катеньки проклятие, да язык прикусила. Нет, в своих принятых решениях ей никто не виноват, это нужно признать. Сама хотела сбежать. И сбежала без оглядки сюда, в эту глушь. Только тут деревня в тридцать домов, и каждый живет, словно в берлоге, не высовывая нос наружу. Зимой-то особенно. Хорошо вот, бабка Фрося помогает. Да Петр. А других она и не знает. И сможет ли она кого-то нанять себе в сиделки?
И нужно ли ей это?
Да что же это такое? Кидает из стороны в сторону, как девчонку на выданье — хочу не хочу…
Еще недавно мечтала умереть, потом испугалась, потом расстроилась, что в жизни ничего толком не видела. А теперь еще и осознала, что даже смерть может отложить свой визит и вдоволь посмеяться над ней, беспомощной, практически дыша в затылок и наблюдая за ней со стороны.
Сползла со стула, не удержалась, ушибла локоть, да так, что будто током прошибло. Слезы из глаз хлынули бурным потоком. Кое-как смогла усесться на полу, чуть опираясь на ножку обеденного стола. Нужно двигаться дальше, а сил нет, никаких.
Шаги в сенцах и тихий скрип двери показались спасительными. Как первый глоток воздуха для утопающего. Петр, не разуваясь кинулся на помощь.
— Люда, господи, не зашиблась? Где болит?
— Петя, — зарыдала в голос. — Петя, ты пришёл…
— Да я туда и обратно, домой только заскочил, у меня там духовка включена была, тыкву боялся сжечь. Ну, давай, обними меня. Я тебя подниму и уложу на кровать.
Жилистые руки впиваются в бока, но Петр уверенно, будто она и не весит ничего, с легкостью поднимает ее вверх. Остается только обхватить его руками за шею и попытаться не виснуть безвольной тряпкой, а хоть сколько-то опираться ногами о пол.
Тут же вспомнилась обида. Ведь это он увел Катеньку, и если бы…
А что если? Катя бы тащила ее сейчас? Беременная…
— Почему ты ушел?
Остановился. Прижал еще крепче к себе, молчит. Разглядывает лицо так близко и так внимательно, будто пытается запомнить.
— Разозлился, Люда. На тебя так сильно разозлился, что сил нет. Не по мне это, когда женщину обижают. А тем более мать долбит дочь и не известно еще за что!
— Да какая она мне дочь, мерзавка эта! Да ты же не знаешь ничего!
Петр, кажется, вновь рассвирепел и, уже не заботясь об удобствах, сгрузил напряженное тело Люды на кровать. Но не ушел, а по-командирски уперев руки в бока, рявкнул:
— Ну так объясни, святая женщина!
Опешила, а потом, снова вспомнив пустую кровать и закрытый гроб, давясь рыданиями, заскулила, запричитала:
– Она сына моего, Костю убила, понимаешь! Мало того, что его у меня забрала, так еще и сгубила. А сейчас, бессовестная, лезет в глаза, и зачем, мне не понятно! Будто еще не все у меня забрала!
— Как убила? — кажется, Петр опешил. — Зарезала, застрелила? А полиция что? Или оправдали?
– Нет, Петя, хуже. Она его сманила на гулянку, к друзьям на дачи съездить, а там напоила и на улицу от всех увела. Повела специально туда, где дом горел. А он сам спасатель, кинулся внутрь, думал, там люди. Вытащил кошку, но сам обгорел так, что не выжил.
— Погоди, я не понял, Люд. А Катя-то причем? Скорую не вызвала?
— Да нет, скорая приехала, он в больнице умер от ожогов… Да как ты не поймешь! Это она, она его туда сманила!!!
— Люд, ты дура совсем?! Куда она его сманила? Он что у тебя больной был, недоразвитый?
— Да ты что! Костя здоров был, как бык, умный, при должности, он и в школе с отличием, и в колледже! Он же…
— То есть не дебильный, я понял. Как настоящий мужик, решения все принимал сам, за поступки свои отвечал. Понимал, что делает. Даже в огонь, без экипировки, сам полез, при том, что сам прекрасно понимал, чем это грозит, нарушив всю технику безопасности? А Катя, по твоей версии, его, будто телка, везде на веревочке водила? И в огонь, видимо, под прицелом в этот горящий дом загоняла?
— Нет…
— Да как нет! Если именно об этом ты талдычишь и других пытаешься убедить! Обвиняешь в страшных грехах молодую девчонку, которая, получается, сама мужа потеряла. У которой он на глазах заживо горел! А теперь она, оставшись одна, должна еще терпеть твои выходки и оскорбления? Нет, Люда, не понимаю!