Дай мне руку, брат

– Благодарствую, мать, – улыбнулся гость в густую бороду, – мне надо с хлопцами вашими поговорить, это сейчас важнее, впрочем, чайку, если можно.

– Кампот…

– Вот и хорошо. Принесите к нам в уголок…

Лукьянов и Медведев, отметив это, коротко переглянулись, но промолчали. «Дед» кивнул в тот угол, в котором он немногим ранее появился перед заканчивающим ужин личным составом Базы.

Делать нечего. Прошли, сели за стол, подождали, пока Михайловна принесет по стакану компота и тарелку с домашним печеньем. Затем, проникшаяся безмерным уважением к гостю бабуля, вняв его очередной просьбе, принесла еще и толстую, декоративную свечу.

В ее веселом свете тени на стенах столовой играли как-то уж совсем по-домашнему, но, несмотря на это, разговор не складывался. «Дед» отчего-то снова включил режим «экономии слов». Молчал и командир партизанской Базы Лукьянов, который долгое время плотно занимался вещами, которые находились в зоне полного недоверия и недопонимания многих сотрудников, в том числе и подполковника Медведева. Алексей Владиимирович никогда не скрывал, что около пяти лет глубоко изучал Авестийскую астрологию. Потом его отчего-то резко развернуло и бросило в изучение древней славянской письменности.

Осваивая русские азбуки, он по счастливой случайности натолкнулся на какого-то человека, который полностью перевернул мировоззрение этого устоявшегося в целом, научного человека. Как говорил об этом сам Алексей: «У меня открылось образное мышление. То, что я использовал до него, было безобразным». И если астрология, популярный оккультизм, какие-то искусственно созданные философские течения часто приводили к жарким спорам дома или на работе, то тот поток знаний, который сам Лукьянов характеризовал, как «Наследие Предков» являлся делом настолько живым и интересным, что вызывал симпатии даже у его супруги.

Но, все это было до войны. Где-то там, в прошлом. Там осталось и изучение редчайших текстов, и Буквицы, и поверхностное ознакомление с Рунами, и страстный «голод» к знаниям, кстати, здорово подогреваемый встречами с тем «дедом», первым, что переполошил своим появлением все охранное ведомство Института. В прошлом осталась и настоящая семейная жизнь. Когда его супруге сообщили о том, что ее муж государственный преступник, она, на удивление легко приняла это к сведению и пообещала спецслужбам сотрудничество в случае его появления. Само собой, «сдавать» мужа она не стала бы, но и на все его весточки отвечала одно и тоже: «я не хочу иметь с тобой ничего общего, не разрушай мою жизнь».

Горела свеча и Медведев продолжал всматриваться в широкое, по-детски растерянно-воодушевленное лицо Алексея Владиимировича, как видно переживающего некое волнение, сидя бок о бок с таким неоднозначным гостем. Где были мысли командира отряда сейчас? В высших ли сферах, или рядом с супругой и крохой дочкой, что жили в доме тестя в Буде-Гресской, что по слуцкому шоссе?

Медведев тяжко вздохнул. И его мысли тоже было понеслись в прошлое, но тут же вернулись обратно, ведь его бывшая жена и взрослые, уже самостоятельные дети, тоже не искали встречи с ним. В границах Беларуси их отец значился в списке врагов номер один, а вне ее, его усиленно разыскивал Интерпол. Дернувшись, Сергей Георгиевич вынырнул из забытья:

– Я спросить хотел, – с хрипом вымолвил он первые звуки, не готовыми к работе связками. – То, что было сказано здесь, перед ребятами, это ведь как минимум попахивает расизмом и сатанизмом. Я не заметил среди наших бойцов рьяно верующих, но зачем так ущемлять религиозные чувства? У каждого должно быть в душе что-то светлое. Мне тоже не по нутру деятельность глав церкви, уж мы-то о ней знаем, как никто другой, но зачем так жестко? Люди-то верят.

– Верят? – переспросил Орислав. – А во что верят?

– Ну как? – не понял вопроса Медведев. – В церковь же хоть раз в жизни каждый ходил.

– Хм, – улыбнулся только глазами гость, – половина бывшего СССР была на Красной площади, но что-то совсем не многим нашлось теплое место по ту сторону кремлевской стены. Да и шли-то на площадь, в основном, для того, чтобы побыть всем вместе, со всем, так сказать, народом. Не думаю, что кто-то на самом деле горел желанием лицезреть мумию в масонском «Храме Смерти». Мумия, это только реклама Ленина, опять же, умелая реклама идеологов коммунизма. Благодаря ей все знают Ульянова-Бланка-Ленина, как «умного, образованного человека».

Медведев, встревая в этот спорный монолог, хитро посмотрел на «деда»:

– Вы сейчас …как-то иначе говорите. У нас уже появлялся тут один дедушка. Только тот имел стойкий белорусский говор и… А вы изъясняетесь вполне современно.

Орислав снисходительно улыбнулся:

– Основа любой спецслужбы – недоверие. Я все понимаю. Эти службы и появились-то только из-за того, что кто-то стал страдать к кому-то недоверием. Там, где существует понимание и полное доверие, спецслужбы не нужны. Что ж, – аккуратно сложил перед собой в замок жилистые, жесткие пальцы Орислав сын Буривоя, – разговор будет долгий, я пришел за помощью, значит, мне и делать первый шаг к доверию.

Сразу скажу, что Атей Асогостов, тот «дедушка», о котором вы говорили, фигура более значимая, чем я. Ну, – уточнил Орислав, – это если изъясняться вашим, современным языком. Поверьте на слово, и я, для того, чтобы немного походить на него, легко, и с удовольствием могу перейти на древний славянский язык, но тогда вы только будете примерно догадываться, о чем идет речь. Почему «с удовольствием могу перейти»? А потому, что образы того языка куда как объемнее и точнее, но вы их, к сожалению, не поймете. Говорю я это не для того, чтобы принизить ваши способности, а для того, чтобы объяснить мои, справедливо замеченные вами современные речевые обороты.

Сразу же хочу попросить вас обоих. Обращайтесь, пожалуйста, ко мне «Ты». Я же, в свою очередь, тоже стану к вам так обращаться, поэтому не обижайтесь…

– Пока не забыл, – мягко оборвал речь Орислава Сергей Георгиевич, – меня все донимает вопрос. Твое (он акцентированно надавил на это слово, что, как и было обещано, ничуть не обидело гостя) заявление о том, что в этом купальском танце я превращусь в медведя, это что, трюк такой? Замануха? Ведь появлявшийся у нас, …как его там? М-м-м, дед Атей, не знает моей фамилии. Отсюда у меня, как у разведчика вопрос: мы тут в глубоком подполье, думаем, что Бога за бороду держим, никто нас никогда не найдет, а тут такая информация о нас со стороны. Раз мы заговорили о доверии – расскажи!

«Дед» недоуменно пожал плечами. Было видно, что он не совсем понял, что именно интересует вопрошающего:

– Какой трюк? – неуверенно произнес он. – Увидел и все. И я не знаю имени твоего Рода, то есть фамилии…

– Как это?

Орислав, собираясь с мыслями, огладил бороду:

– Я же говорил здесь, при всех, о чистоте человеческой крови? Чем чище кровь, тем яснее представляется мне образ человека. Если кровь замутнена, я мало что могу в ней рассмотреть.

Это с родни тому, как пытаться что-то увидеть в мутной, грязной воде. А коли уж коснется поведать о тех, кто находится ниже грани светоотделения, или, если говорить современным языком, на стороне Зла, то мне сии образы вообще малодоступны. Твой Род, витязь, большой, древний, кровь в тебе чиста, и я сразу увидел бера…

– Кого? – не понял Сергей Георгиевич.

– Медведя, – откуда-то из небытия проявился Лукьянов, – это старое слово.

– Так и есть, – подтвердил «дед». – Ты можешь мне ничего не говорить о своей родне, но я и без того ведаю, что в Роду твоем полно сильных людей и особенно преуспели мужчины. Поди и в войнах во всех участвовали и наград пруд пруди, и здоровья у предков, да и у тебя самого от природы прям с избытком.

Медведев вскинул кверху белесые брови:

– Все равно не пойму. Это правда, у нас в каждом поколении несколько человек при погонах, и все, как один богатыри, но при чем тут этот бер? Как понять это выражение «образ медведя»?

– Да никак не понимать, – возмутился Орислав. – Медведь он и есть медведь. Ты – медведь, бер!