Страница 14 из 22
Увидев вдруг на крышке гермоангара зверя, «Сухарь» среагировал правильно и, не будь под вонючей вепревой шкурой Волкова, Толю за удачную охоту даже похвалили бы, однако пущенная из его ствола пуля, только велением ангелов-хранителей Алексея каким-то чудом прошила тому подмышку и прошла навылет сверху через мякоть лопатки.
Само собой, Волкову от «хоть не насмерть» было не легче. Едва спустившись на приемную площадку Базы он, отваливаясь в сторону, дал возможность набросившимся на доставленного им «шатуна» спеленать того, а сам хлестко поливал добротным матом всех, включая тех же ангелов. По его взбешенному в тот момент разумению, они, спасая его от более серьезных неприятностей, могли бы похлопотать и за такое желаемое им сейчас определение: «отделался легкой царапиной».
«Шатун» оказался иностранцем. Коверкая и выкручивая наизнанку слова, он дергался будто какой-то буйный психический больной, а потому его тщательным образом «просветили», досмотрели и, одарив мощной дозой успокоительного от любимого всеми доктора Анны Вячеславовны, определили в лабораторный блок, где были крепкие изоляторы с безтравматической обивкой. Стоило ли долго заниматься этим неуправляемым, но целым англичанином, когда там же, по соседству был боец с огнестрельным ранением?
Волков долго буйствовал, порываясь пойти и отвесить люлей «Сухарю» за его меткую стрельбу. Он не мог успокоиться и в медблоке. «Кормилец, блин, – кабанчика хотел подстрелить!», – продолжал возмущаться Алексей, даже после того как Анна Вячеславовна, обработала ему рану и наложила повязку. Ругательный тон раненного стал стихать только в тот момент, когда доктор начала набирать в шприц какие-то лекарства.
Выждав момент, она повернула его и тихо произнесла: «брючки приспустите…». Это прозвучало настолько обыденно и по-домашнему, что Алексей машинально оголил правую ягодицу и, ощущая, что иголка уже в нем, а Анна Вячеславовна ловко вжимает содержимое шприца в его тело, он прервал свой бесполезный монолог.
Скорчив недовольную гримасу, раненный дождался, когда будет закончен ритуал со спиртовой ваткой, и одной рукой, как мог, подтянул камуфлированные штаны.
– Вам надо поспать, – в противовес выкрикам Волкова спокойно и размеренно сказала доктор. – Я скажу ребятам, чтобы принесли вам что-нибудь из одежды. Не такое походное и грязное, вы все-таки в медблоке. Ложитесь и не шумите, вас все равно никто не слышит, только я…
Доктор присела на корточки, развязала бойцу берцы, помогла их снять, сопроводила оглушенного вниманием Волкова до кровати и ушла. Что она ему вколола Алексей, конечно, не знал, но только-только устроившись на кристально белой постели, он попросту отключился, проваливаясь в глубокий и здоровый сон.
Через сорок минут в медблок пришел Медведев. Подергав ручку двери, он дождался, когда доктор откроет. Даже если не брать во внимание содержимое зеленой вывески, что висела на входе, было понятно, что это помещение явно медицинского направления. Здесь и пахло медициной, и выглядело все, как в лучших клиниках столицы еще довоенного, спокойного времени. Стараниями Анны Вячеславовны – второй из немногих женщин на Базе, здесь всегда было уютно и по-домашнему умиротворенно. На посту стоял телевизор, было радио, компьютер, но все это большей частью бездействовало или работало очень тихо.
Снаружи сюда не долетали никакие звуки. Выходя к обеду ли, к ужину, привыкшая к кристальной чистоте, порядку и тишине Анна Вячеславовна даже здоровалась так тихо, что ребята часто ее попросту не слышали. Ее фамилия – Шпилевская уходила корнями к родам польской шляхты, что, несомненно, отражалось на образе этой непростой женщины. Врожденная интеллигентность и стоящая на этом фундаменте печать строгого воспитания держали на расстоянии с ней всех, наверное, кроме только одной Парасковьи Михайловны, с которой они по-женски дружили.
В медблоке побывали многие, ведь из перестрелок и одиночных походов не всегда приходили целыми. Случалось, притаскивали и уже недвижимых бойцов, но за все время, как говорится «тьфу-тьфу-тьфу» все, кто добрался до Базы и попал к ней в руки живым, рано или поздно вставали на ноги.
О непростой судьбе Анны Вячеславовны знали только Медведев и Лукьянов. На Базу она попала случайно. После переворота в стране ее и без того далеко не безоблачные отношения с мужем развалились окончательно. Он был военным, причем, принадлежал к тем служакам, которые присягали на верность Родине потому, что так принято, а не потому, что без этого никак. Такие готовы служить только там, где хорошо платят и оценивают их, как специалистов.
Что и говорить, подобных профессиональных военных было много. Совесть их не мучила. В чьей-то хитрой игре и это было продумано, ведь как ни крути, а выходило, что все те, кто во время переворота нарушил присягу, сейчас были начисто обелены в своих малодушных поступках и снова честно служили своей стране.
Будучи женщиной умной и начитанной Анна Вячеславовна имела неосторожность выступить в роли той самой совести, стыдя своего супруга детально, с фактами, указывая на то, что они, «честные» офицеры сейчас делают, дожимая к земле свою израненную страну. Однако все ее железные доводы о том, что лишь усилиями нынешних нанимателей армии мирная и ухоженная Беларусь превратилась в дитя разрухи, были лишь тихо взяты на заметку, да и то, с некой своей, задней мыслью. Однажды утром она ушла на работу, а когда вернулась, оказалось, что муж увез их дочерей в Полоцк, к матери.
В записке, которую он сочинил ей на прощание, говорилось буквально следующее: «Твои «книжные чтения» не доведут до добра. Женщина должна варить борщ, а на то, чтобы думать и заботиться об остальном есть мужчина, и это он решает, что правильно, а что нет. Это его ответственность.
Я вынужден оградить от твоих измышлений девочек. Слыша тебя, они начинают и в школе говорить твоими словами. Я – старший офицер и на кону моя карьера. А из-за твоих умозаключений, меня просто спишут «на берег». Не для того я корячился двадцать лет, чтобы спецслужбы, старательно зондирующие все наши разговоры, обломали мне дембель. Мне страшно подумать, что за истории ты рассказываешь у себя на работе. Наверняка нас не арестовали только из-за того, что я служу в армии. Да за одну твою библиотеку тебя запросто могли посадить даже в девяностых, что уж говорить о нынешних временах. Я проверял, там у тебя книги, запрещенные к изданию в России и у нас, они националистические, или о язычниках.
Не ищи детей, тебя к ним не подпустят, слово офицера. Я стану отвечать на твои звонки только в том случае, если ты выбросишь из дома эти книги и из головы все, что в них написано…»
Само собой, Анна Вячеславовна, дрогнув материнским сердцем, все равно не собиралась идти на поводу идей, исповедуемых мужем. Да и не из тех она, кто станет менять себя в угоду кому-то. Так уж велось в жизни этой женщины, что если она стала на какие-то позиции, никто и ничто не могли ее свернуть с выбранного пути.
Она взяла отпуск «за свой счет», и два часа простояла на трассе, стараясь поймать попутку до Полоцка, ведь общественный транспорт ходил с большими перебоями. Ее подобрали какие-то строители на стареньком, ржавом автобусе. Не дав себе отдохнуть, после долгого, изнурительного пути, она сразу же наведалась к свекрови.
Безумные часы, когда она торчала в подъезде, скандалила, пытаясь увидеть детей, пролетели быстро. Девочки несколько раз отвечали ей из-за двери: «Мама, папа говорит, что ты больна. Мы откроем, только когда ты приедешь вместе с папой».
На утро к ней вызвали участкового. Он пришел с ребятами из военной полиции, и перед Анной Вячеславовной замаячила ясная перспектива переночевать в камере. Такого унижения она просто не пережила бы. Решив не сдаваться, она оставила Полоцк и снова выбралась на трассу. «Авто-стоп» по сути, сейчас являлся самым ходовым общественным транспортом.
И снова удача. В Минск ехал почтовый «каблучок» Пежо, за рулем которого была женщина. В дороге пассажирка уснула и проснулась оттого, что ее водитель смачно ругалась вслух. Их прижимал к обочине какой-то джип. Едва они остановились, чтобы спросить в чем дело, как из «Ниссана» выпрыгнули крепкие ребята, открыли их машину и, в то время, когда одни из них начали вытрясать из багажника посылки, другие поволокли в лес женщин.