Страница 3 из 22
Аскефьорд с трудом привыкал к потере: за тридцать два года правления Торбранда конунга он стал опорой и основой жизни, как море и горы. Он не славился добротой и любезностью, а был скорее неразговорчив, недоверчив и замкнут, но зато щедр, справедлив, никогда не выносил неправого приговора, не угнетал лишними поборами и так успешно защищал побережья от внешних врагов, что даже свирепые «морские конунги» Вандрланда не смели здесь разбойничать. Половина нынешних фьялленландцев родилась и выросла при нем, но вот его нет, и теперь у всех было такое чувство, будто с дома снесло крышу и отныне он открыт всем ветрам. Бурые скалы Аскефьорда не рушились в море, чайки так же кричали над водой, а козы щипали траву, но люди жили под гнетом утраты и смотрели в завтрашний день с большой тревогой. Погибший конунг многим успел при жизни досадить, и теперь, когда его не стало, Фьялленланд не без оснований ожидал к себе мстителей. А наследник павшего и отныне единственный защитник его владений, двадцатипятилетний Торвард ярл по прозвищу Рваная Щека, еще с лета ушел в поход на Зеленые острова и даже не знал, как нужен теперь дома.
– Да, хорошо бы ему вернуться побыстрее! – снова сказал Аринлейв. – Тинг в Аскефьорде собрать недолго, а вот на остров Туаль ему хорошо бы успеть съездить еще в этом году. Там, на севере, говорят, бури сильные зимой, лучше бы ему успеть до того.
– Да, плохо начинать новый год с конунгом, который еще не благословлен! – согласилась Сэла.
– А зачем ему туда ехать? – осведомился Коль. – Конунгом-то он собирается быть здесь, а не на острове Туаль.
Коль был слэттом, гостем, жившим в Дымной Горе уже больше года. Внешность его – белая кожа в сочетании с темными волосами и глазами – сразу давала понять, что он родился там, где встречаются и сливаются многие разные народы. Его продолговатое, высоколобое лицо носило следы многих жизненных превратностей: нос, с горбинкой от давнего перелома, смотрел немного в сторону, а правая бровь, тоже из-за давнего шрама, была выпрямлена. Зато вторая бровь, густая и черная, имела очень красивый изгиб с маленьким надломом посередине. Волосы он гладко зачесывал назад и заплетал в косу, как носят все слэтты, а из оружия обходился одним длинным ножом с бронзовой рукояткой.
– Все конунги Морского Пути и со всех островов, когда принимают власть, должны ехать в святилище Аблах-Брег за благословением! – обстоятельно объяснил Аринлейв. Внимательные взгляды трех братьев из Углифьорда говорили о том, что это объяснение и для них будет не лишним. – Это святилище Одина, только на Туале его называют Эохайд Оллатир, то есть Могучий Всеотец, а еще Руад Роэсса – Красный Мудрец. И пока конунг, провозглашенный в своей державе, не получит благословения, он как бы не настоящий конунг и боги его не слышат. А благословение приносит удачу ему и всей его стране. Это пошло еще с тех времен, пока люди жили только на острове Туаль, а наши земли были заняты великанами. Уж про Века Великанов ты что-нибудь да слышал? Тогда на Туале жил конунг Харабана, у него была жена Хальмвейг, жрица, и у них было восемнадцать сыновей. Когда сыновья вырастали, конунг каждому из них давал дружину и отправлял добывать себе землю, которой он мог бы править. И благословение они получали в святилище Аблах-Брег, где яблоневый сад, который цветет круглый год. Про это есть целое сказание: «Песнь о Харабане Могущественном Отце». Сэла ее знает. Все эти восемнадцать конунгов были сыновьями Одина. От них пошли роды конунгов всего Морского Пути и островов: Зеленых, Козьих, острова Эриу, Морвены, Далриады, Камбрии, Эпина, Ньёрунланда, Придайни, ну, всех.
– А как же конунг Харабана? – с невинным видом спросил Коль. – Это были его сыновья или Одина, что-то я не понял?
– У каждого конунга было два отца: земной и небесный, – снисходительно разъяснила Сэла. – Ты вроде бы уже взрослый, а не знаешь таких простых вещей!
– Когда у кого-то два отца, это не делает ему чести! – поддразнил ее Коль. – Чтобы это понимать, я достаточно взрослый!
– Это у простых людей! А у сыновей богов все совсем иначе. Это можно понять, если у кого в голове мозги, а не козий мох.
У Коля в голове были именно мозги, а не козий мох, но соотношение земного и небесного его мало занимало, поэтому он даже не старался вникнуть в суть. Два отца, ну, и два, – это их дело.
– Харабана Старый был земным воплощением Одина. – Сэла все же снизошла до объяснения, больше ради сыновей Бьёрна, чьи недоумевающие лица прямо-таки взывали о милосердии. – А в его сыновьях возродились сыновья Одина. Конунг Торгъёрд, первый конунг Фьялленланда, был воплощением Тора. Поэтому теперь Тор – покровитель фьяллей. Не думала я, что в Слэттенланде все такие… темные, – добавила она и опять проглотила усмешку.
– Может, в Слэттенланде в этом отлично разбираются, но по мне обо всех слэттах нельзя судить, – без смущения отозвался Коль. – Я там прожил не очень-то долго и не успел впитать всей мудрости слэттов.
Воспитание его, как он говорил, не сложилось. Он родился единственным сыном состоятельного бонда, но прожить с родителями ему довелось всего до пятнадцати лет. Однажды на празднике Середины Лета он поссорился с другим подростком; завязалась драка, и Коль ловким приемом, усвоенным не так давно, сломал своему сопернику основание черепа. Как он рассказывал Сэле: «Тогда я был уже довольно-таки сильным и ловким, но соображал не так чтобы очень. С подростками это часто бывает, когда руки зреют быстрее, чем голова». После этого ему пришлось бежать, поскольку родичи убитого, конечно, захотели бы отомстить. На осеннем тинге того же года юного убийцу объявили вне закона на двадцать лет, и эти двадцать лет ему предстояло провести где-нибудь подальше от дома. Первые годы он скрывался, боясь, что родичи жертвы найдут его и убьют, потом, обретя уверенность в своих силах, стал даже желать этой встречи, а потом опять стал скрываться, теперь уже боясь, что его найдут и он опять кого-нибудь убьет. Со времен его изгнания прошло уже двенадцать лет. Проскитавшись почти столько же, сколько перед этим прожил дома, Коль привык к бродячей жизни, и она нравилась ему.