Страница 7 из 13
Всеслав отстоял вечерню. На Божественную литургию не остался, отправился пировать с ближними.
Князь поманил скоморохов, кивнул чашнику. Тот не скупился, налил по доброй чаре. От крепкого мёда шумнуло в голове. Жихарь крякнул, утёрся рукавом.
– Ну что, весельчаки, позабавьте нас перед походом, – насмешливо молвил князь. – Слыхал, задорные потешки показываете. Понравитесь, одарю, а нет, так не взыщите, велю палками из города гнать.
Боян со Смеяном тронули струны на гуслях, Родогор заиграл на гудке. Переяр натянул на себя медвежью шкуру, Шуст – балахон с козьей головой. Жихарь, пока Шуст бодал Переяра, а Смеян пел прибаутки, установил на плечах подпорки, укрепил на них обруч с холстом, закрывавшим голову и поднятые вверх руки. Хмель ли подействовал или подзадоривание князя, кукольник решил показать попа и работника. Попов, бояр он представлял на улицах, торгах, среди сильных мира сего – опасался. Сегодня – рискнул. Представленное действо, словно у простой чади, вызвало у бояр и дружинников веселье. Хохотали, разинув рты, хлопали по ляжкам. Скоморохи утирали пот, подгулявшие дружинники пускались в пляс.
Дружинники сдвинулись, притомившихся потешников усадили за стол, правда, с самого края, у дверей. Меды развязали языки, толкали на похвальбу. Да дружинники и не считали нужным скрывать свои планы. Жихарь поначалу мало вслушивался в пьяную болтовню. Здесь, на краю стола, разносолов стояло меньше, но блюда были обильны. Скоморохи ели, пили – за ушами трещало.
– Святки кончатся, наполним скотницы.
– Поубавим спеси Новгороду. Шибко возгордились новгородцы. Будут, будут платить дань Полоцку.
Напротив гоготали:
– Что не дадут, сами возьмём. Окропим белый снег красненьким.
Вожака ватаги обнимал долговязый дружинник, дышал чесноком, застарелым хмелем.
– Люб ты мне, Жихарь. Меня Жердяем зовут. Люб ты мне, реку тебе. Давай побратаемся, из одной чаши изопьём и крестами поменяемся.
Жердяй стягивал с себя крест и лез целоваться. Утерев усы и бороду, дружинник продолжал:
– Вот чё я тебе скажу, брат мой названный. Идём с нами на Новгород, не пожалеешь. Уж я пригляжу, чтоб не обидели тебя. Кун разживёшься и бросай свои потешки. Ну что это за ремесло для стоящего мужика? Бросай, а? – говорил Жердяй заплетающимся языком.
От таких речей Жихарь протрезвел. Больше к чаше не притрагивался, кусок в горло не лез, от нового знакомца кое-как отделался. Он-то принял слова князя за хмельную похвальбу. Собрался-де полоцкий князь наведаться к Варяжскому морю, взыскать новую дань с ливов, земгалов, латлагов. Оказалось, Всеслав замыслил иное, иное и презлое – пограбить Новгород. Жихарь родился в Новгороде, в нём и жил, пока не пристал к бродячим скоморохам. На Торговой стороне, на Рогатице имел свою избу, построенную ещё дедом. В той избе жила его Смеяна с двумя чадами. На миг представил Жихарь свою избу, объятую пламенем, жену в руках безжалостных татей. Свет померк в глазах скомороха. Не хлебосольный князь сидел во главе стола, но злобный оборотень, упырь, упивающийся человечьей кровью. Не лица видел вокруг себя, а зубастые волчьи пасти.
Упредить, непременно упредить!
Поход на Новгород Всеслав замыслил осенью. Сей город ремесленников и купцов затмевал Полоцк, тягался с Киевом. В своей гордыне новгородцы даже к князю относились, как к наймиту. Словно омерзительный грызун, зависть изнутри пожирала князя. Он – правнук Владимира, Рюрикович, не имел прав на киевский стол. Братья Ярославичи имели, но не он сам, ни его сыновья и внуки – нет. Так повелел их отец Ярослав, измысливший лествичное право. Сие они дали почувствовать во время совместного похода на торков. Особенно старался нынешний великий князь – Изяслав. Для него Всеслав был худородным боярином, коего из милости сажают за один стол с собой. Всеволод – хитрый лис, говорил приветливые слова, а в душе пренебрегал им, считал ничтожным. А чем Полоцк уступает Новгороду, Чернигову, Переяславлю? Его земли простираются до Варяжского моря. Беспокойными ночами, когда одолевают мысли одна причудливей и занозистей другой, Всеслав подумал: зачем ему киевский стол? Он Полоцк сделает главным городом Руси. Не сразу, но сделает. Он – Рюрикович, и он будет править Русью. Дабы возвеличить родовой город, построил Всеслав каменную церковь Софии. Но пуста была церковь. Не имелось в ней колоколов, икон, утвари, приличествующих главному русскому храму. Тогда и помыслил Всеслав о Новгороде. Всё, что нужно для полоцкой Софии, он возьмёт в новгородской. Заодно собьёт гордыню с Новгорода. Шибко вознеслись новгородцы, почитают свой город за главный город Руси. Для возвеличенья Полоцка он сделает Новгород захолустьем. Накажет за гордыню великого князя, изгнав из города его сына. Дружина верна ему, пойдёт, куда укажет. Знал Всеслав, людская кровь пьянит лучше крепкого мёда. Мечи и топоры его кметов уже не раз испробовали людской крови и жаждут вновь упиться ею. В киевских городках, у Варяжского моря, у Плескова его дружинники брали всё, что поглянулось завидущим глазам. Если в руках меч, ты – господин. И тебе принадлежит любое богатство. Новгород – богатый город, есть, чем поживиться.
Во двор гостеприимца скоморохи вернулись под утро крепко навеселе. Не обращая внимания на холод в выстывшей истобке, повалились спать. Жихарь затопил печь. Дождавшись брезга, напоил лошадёнку, задал овса, проверил упряжь, сани. Готов был пуститься в путь хоть сейчас, но глаза слипались, руки-ноги еле двигались, и вожак улёгся спать.
Солнце перевалило за темянник. Смеян разлепил зенки, помотал головой. Живо поднялся, сунул ноги в поршни; не надевая кожуха, в одной рубахе выскочил во двор. Прищурившись, поглядел на светило и, весело гогоча, обтёр лик снегом. Слепив снежок, вернулся в истобку и сунул холоднющий комок за шиворот Переяру. В истобке поднялась кутерьма.
Шуст ворчал:
– Чё за нрав у тебя, Смеян? Проснулся, сиди тихо. Почто всех перебудил?
– Грустко одному-то сидеть, – хохотнул весельчак.
Поёживаясь от холода и после вчерашнего, скоморохи поднялись с лежаков. Мешкотный медведеподобный Переяр, грохоча поленьями, затопил печь. Сноровистые Смеян с Родогором накрыли на стол. Выпили по чаше, набили рты хрусткой духмяной капустой с кропом и морковью. После капусты навалились на гусятину – княжьи поминки.
Сытно рыгнув, утёршись убрусом, Жихарь оглядел ватагу, сказал твёрдо:
– Медов, пива боле не пьём, завтрева в Новгород выезжаем.
У ватажников кусок в горле застрял. Родогор с усилием проглотил непрожёванную гусятину, поперхал, мотнул головой, спросил с подковыркой:
– Ты чего, Жихарь, ай, приснилось чего или перепил вчерась?
За Родогором загалдели все разом.
– Почто торопиться? Потеплеет – поедем.
– В Полоцке, вона, как привечают. От добра добра не ищут.
– Князь к нам благоволит, и кун дал, и поминок, седмицу кормиться можно.
Смеян насмешничал:
– По бабе заскучал? Ай, в Полоцке ласковых вдовиц не сыщется?
– В Новгороде нас тоже не тумаками потчуют – и сыты, и пьяны, – отвечал Жихарь.
Отделывался отговорками. Истинную причину возвращения в Новгород не раскрывал. Пускаться среди зимы в дальнюю дорогу от тепла и обильных кормов никому не хотелось. Уговоры не действовали, и вожак прибегнул к последнему средству:
– Не хотите ехать, и не надо. Как хотите, один поеду.
Проделать в одиночку зимой путь от Полоцка до Новгорода – предприятие небезопасное и сомнительное. Жихарь был упрям, да и причина была весомая. Над родным городом нависла беда. Угроза подействовала. Упрямство вожака было хорошо известно. И лошадь, и сани принадлежали Жихарю. Ходить пешком, таскать на себе весь скоморошичий скарб хотелось ещё меньше, чем нежданно-негаданно пускаться в дальний путь. В знак примирения выпили ещё по чаше.
Как ни терпелось новгородцу тронуться в путь, пришлось на день задержаться.
– Слушай, вожак, не знаю, чего тебе засвербело в Новгород торопиться, дело твоё, по мне всё едино, что Новгород, что Полоцк. Дак надо бы изготовиться. Серые встретятся, на твоей лошадёнке не уйти нам. А они сейчас в стаи сбились, – лениво говорил Родогор, глядя, как Жихарь исправляет упряжь.