Страница 10 из 96
— Объясни.
Время от времени он бывает немного коварным. Не таким коварным, как я, но разумно быть начеку.
Пакс надувает губы, уставившись в потолок. Сейчас он ведет себя слишком беспечно. Он хочет чего-то большого. Больше, чем Элоди, а это значит, что он собирается попытаться выдать все это за честный обмен.
— Лодка, — беззаботно говорит он. — Она твоя, пока еще на Корсике. Отдай мне лодку на весенние каникулы, и я даже пальцем не трону эту девчонку.
Ха. Он говорит о «Контессе» так, словно это гребаная шхуна, а не сорокафутовая роскошная суперяхта с семью спальнями. Она гордость и радость моего отца. Если я позволю Паксу остаться там без присмотра во время весенних каникул, эта чертова штука, скорее всего, окажется на дне Средиземного моря. Мой отец вымазал бы меня дегтем и перьями, а потом лишил бы наследства.
— Неделю, — возражаю я.
Пакс складывает руки на груди, небрежное, беззаботное выражение лица, которое он только что демонстрировал, исчезает, когда он приступает к переговорам.
— Две недели, чувак. Все каникулы. Я не собираюсь лететь через весь мир ради одной гребаной недели.
— Десять дней. Окончательное предложение.
— Так не пойдет. Думаю, тебе придется отступить.
Он мог бы заставить меня отступить. Если он захочет, он мог бы привлечь Дэша, и они вдвоем могли бы проголосовать за то, чтобы я держался подальше от Элоди до конца гребаного времени. Правило дома. Мы стараемся не заставлять друг друга делать что-либо большую часть времени, что только заканчивается тем, что кто-то получает травму, но это не было бы беспрецедентным шагом. Паксу действительно, должно быть, понравилась внешность Элоди, и это заставляет меня хотеть ее еще больше.
Хотя она уже моя, и это заявление, которое он пытается сделать на нее, кипит в моей гребаной крови.
— Десять дней, Пакс. А потом поезжай к своей маме в Прагу.
Он выглядит испуганным.
— Какого черта мне это делать?
— Ладно. Хорошо. Ты получишь лодку. Две недели. Но как только я услышу, что ты опять делаешь коктейли Молотова, я тут же вызову чертову жандармерию.
Кажется, что улыбка на лице этого куска дерьма стала еще шире. Боже, какого хрена я делаю? Это будет абсолютная катастрофа. Я уже чувствую это своими костями.
— Хватит лыбиться. Я отсюда слышу, как смех рикошетит внутри твоего толстого черепа, — ворчу я, поворачиваясь обратно к своему столу.
Я больше не смогу писать. Знаю, что не смогу. Я чувствую облегчение от того, что право собственности на Элоди Стиллуотер было урегулировано, но теперь у меня во рту появился неприятный привкус, от которого я не могу избавиться.
Я сделал копию ее файла со всеми ее личными контактными данными через неделю после того, как украл фотографию. Я подумывал позвонить ей еще до того, как она приедет, просто чтобы услышать ее голос и перестать сводить себя с ума от мысли, как будет звучать её голос. Однако мне удалось заставить себя проявить сдержанность. Но я не мог удержаться от переписки после нашего урока английского. Мне хотелось вывести ее из себя. Наблюдать за ее реакцией издалека. Как ни досадно, она почти не отреагировала. Сначала она была в замешательстве, потому что не узнала номера, но потом ее лицо стало пустым.
Никакого страха. Никакого гнева. Никакого раздражения. Единственная эмоция, которую я увидел на ее лице, со своего места, где я прислонился к стене в пятнадцати футах от неё, была короткая вспышка веселья, и в следующий момент она засунула телефон обратно в карман и побежала вверх по ступенькам к биологическим лабораториям, не оглядываясь.
— А почему ты так зациклился на этой девушке? — спрашивает Пакс, издавая адский шум, когда он целеустремленно запускает крышкой от банки с Pringles через всю комнату, засовывает руку внутрь, вытаскивает пачку чипсов и запихивает их в рот.
Я выстукиваю одно предложение, сосредоточившись на экране ноутбука.
— Она — ничто, пустое место. Она не имеет никакого значения.
— Чушь собачья, Джейкоби. Ты не проявлял ни малейшего интереса к девушке со времен Мары и сам это знаешь.
БАХ!
Кажется, я только что разбил экран своего ноутбука.
Я не должен был так сильно захлопывать крышку, но опять же, Пакс не должен был так просто произносить это имя в пределах моей слышимости. Он знает, что не должен. Закрыв глаза, я делаю дрожащий, неровный вдох, пытаясь выровнять ярость, бурлящую в моей крови.
— Я рад, что мы договорились по поводу «Контессы», — цежу я сквозь зубы. — Ты должен убраться на хрен из моей комнаты, чувак. Я серьезно. Я должен сделать это задание. Мне нужно прочистить мозги, а я не могу этого сделать, когда ты поднимаешь эту хрень.
Я жду, что Пакс начнет спорить. Споры — его вторая натура. Он вырос в доме, полном адвокатов. К лучшему это или к худшему, но он предпочитает держать язык за зубами.
— Ну ладно, старик. Никакой драмы. Я иду в «Косгроув», возьму пива. Тебе что-то нужно?
Я сжимаю челюсть так сильно, что кажется, она трескается. Я заставляю себя открыть рот, чтобы заговорить.
— Только не пиво. Джек, — говорю я ему.
— Вот так-так. В школьный вечер все идет по-крупному. Мой любимый вид Джейкоби.
Он уходит, напевая себе под нос какую-то веселую песенку, а я сижу очень тихо, и в моей голове вспыхивает образ Элоди Стиллуотер.
Почему я так на ней зациклился?
Потому что она невинна, а я нет.
Потому что она благоразумна, а я нет.
Потому что она непорочна, а я нет.
И, самое главное, потому что она будет так прекрасна, когда я заставлю ее плакать.
Глава 5.
ЭЛОДИ
— МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ встретиться еще вчера, мисс Стиллуотер, но я подумала, что дать студенту день или два на обустройство может оказаться полезным. Я знала, что Карина сделает все возможное, чтобы показать тебе окрестности. Она хорошая девочка. Хороший друг, если ты ищешь друзей. Прошу прощения за то, что поселила тебя на четвертом этаже, но четыреста шестнадцатый был нашим единственным свободным номером. Надеюсь, тебе там достаточно удобно. Пожалуйста, передай наши извинения своему отцу. Полковник Стиллуотер ясно дал понять, что хочет разместить тебя на втором этаже, но сейчас мы ничего не можем сделать. Может быть, в следующем семестре…
— Право же, директор Харкорт, это не проблема. Я не против того, чтобы жить на четвертом этаже.
Да, это заноза в заднице, когда приходится подниматься по этой чертовой лестнице, кроме того, находиться в непосредственной близости от Дамианы, да ещё и обжигающий холод в моей комнате, но для меня не имеет большого значения, где я сплю в этом богом забытом месте. Мне все равно.
Директор Харкорт кивает, ерзая на стуле. Ее кабинет внушителен, такой же старый и продуваемый сквозняками, как и остальная часть Вульф-Холла, но он светлый и просторный и кажется менее гнетущим, чем остальная часть академии. Самой женщине далеко за сорок, в ее длинных темных волосах, зачесанных назад в бескомпромиссный шиньон, пробивается стальная седина. Ее глаза немного отстраненные, рассеяны, когда её взгляд порхает по комнате, останавливаясь на всех ее научных документах, табличках на стенах и увядающей лилии в горшке на ее столе, но ни разу не останавливается на мне.
— Я имела удовольствие однажды встретиться с твоим отцом. Довольно пугающий мужчина, — говорит она с придыханием.
Пугающий? Она действительно не знает и половины всего этого. Я играю с яблоком, которое держу в руках, дергая за его стебель. Древесный стебель длиной в дюйм обрывается в моих пальцах, и я позволяю ему упасть на пол.
— Да. Его очень уважают.
Я могла бы сказать гораздо больше. Могла бы рассказать о ночах, которые я провела напуганной, скрючившись под простынями, гадая, не собирается ли он ворваться в мою спальню в любой момент. Тогда она поймет, как мало значит для меня расположение моей спальни здесь, в Вульф-Холле, пока я нахожусь так далеко от него, насколько это физически возможно.