Забери моё сердце

Серёга смотрел на неё ещё несколько долгих мгновений, затем отвернулся к окну. Алина была права. Как бы ни был порой отец недоволен его поступками, сколько бы раз ни устраивал ему выволочки – усомниться в себе он не дал ни разу. Ни там, в прошлом, когда пропала Настя, ни после, когда её нашли мёртвой, ни ещё позже, после смерти братьев Романовых. И за последующие за этим годы отец тоже ни разу не дал ему в себе усомниться. Ни в большом, ни в мелочах.

Алина молча насыпала в кофемашину зёрна и включила её. Им всем нужен кофе, потому что впереди – ночь. Ночь, обещающая быть неимоверно длинной.

Глава 18. Старинное серебро

Москва

Ярослава медленно открыла глаза. Голова была мутной, веки – тяжёлыми. С трудом понимая суть происходящего, она сделала глубокий вдох и постаралась перевернуться, но это ей не удалось – руки были крепко привязаны к спинке кровати. Губы пересохли, сильно хотелось пить. Со стоном выдохнув, она придвинулась к спинке и осмотрела комнату. Её собственная комната… Скула болела, во рту чувствовался привкус крови. Бумаги… Она попыталась вспомнить минувшие события, но выходило это с трудом. Нет, бумаги она не подписала. Кажется, Вадим несколько раз ударил её по лицу… Да, так оно и было. Чем больше она упиралась, тем сильнее он выходил из себя. Это пугало и в то же время будило в ней несвойственное ей упрямство. Ни за что она не подпишет эту дарственную. Умрёт, но не подпишет! Впрочем, уверенности в том, что сможет сопротивляться и дальше, у неё не было. В голове стоял туман. Она вспомнила, как Вадим держал её, а дядя… Игла в руке, тошнота, а дальше всё – пустота, да и та обрывками.

Запястья ныли, и Ярослава попробовала пошевелить руками в попытке ослабить верёвки, но это оказалось бесполезным. Надёжный узел, крепкий. Снова осмотрела комнату. Почти как когда-то в детстве: широкий резной шкаф, заваленный мягкими игрушками диван в углу, добротный книжный стеллаж и вычурный столик с зеркалом у окна. Большая комната в бледно-розовых и бежевых тонах. Матери её всегда нравилось заниматься интерьером, и это было, пожалуй, единственным, что ей действительно нравилось. Ах, нет, ещё кокаин…

Пытаясь собрать мысли, Яся снова закрыла глаза. Сколько прошло времени? Алина, наверное, уже поняла, что случилось. Алина… Сказала ли она мужу? А Сергею? И если так…

- Очухалась?

Голос дяди раздался вместе с едва различимым звуком шагов по мягкому ковру, что устилал пол спальни. Ресницы Яси дрогнули. Выглядел дядя вполне доброжелательно, и настроение его можно было бы посчитать благостным, если бы… Если бы не пронзительный взгляд, коим он пробежался по её телу. От взгляда этого Ярославу передёрнуло. Тело было непослушным, ватным, движения медленными. Она попыталась притянуть колени ближе, но поняла, что сил для этого у неё недостаточно и замерла.

Достав из кармана пачку сигарилл, дядя закурил. Плотный запах табака с примешанным к нему ароматом ванили и вишни…. Её замутило, рот наполнился слюной.

- Ты так долго спала, что мы уже начали беспокоиться, - выпустив струйку дыма, проговорил он, одновременно с тем касаясь её голени поверх одеяла.

Яся дёрнулась, и дядя улыбнулся. Качнул головой.

- Пить, наверное, хочешь? – поинтересовался он будто бы даже участливо. Ей хотелось кивнуть, но кивать она не стала. Лишь вновь попыталась отодвинуться. Чем они её накачали? Ведь не снотворным же…

- Что вы мне вкололи? – сипло выдавила Ярослава и, не услышав ответа, повторила: - Что вы мне вкололи, Константин?

Услышав собственное имя, он прищурился. Внимательно посмотрел ей в лицо и, немного подумав, сунул руку в карман. Ярослава увидела одноразовый инсулиновый шприц с защитным колпачком на иголке. Сглотнула и попыталась отодвинуться ещё дальше. Только бы Алина всё рассказала. Тогда у неё есть крохотный шанс. Крохотный, ничтожный…

- Упрямая девочка. - Константин сделал затяжку и снял колпачок с иглы.

- Не надо, - прошептала Ярослава, едва шевеля губами. – Не надо…

Он помедлил. Дотянулся до прикроватной тумбочки и взял ручку. Проследив за его взглядом, она заметила лежащие на тумбочке бумаги. Дядя посмотрел на неё с вопросом и ожиданием. Глаз она не отвела. Из последних сил вздёрнула подбородок. Нет. Она лучше умрёт. Умрёт, но не так. Если она подпишет дарственную…

Константин качнул головой. Подсел ближе и схватил её за локоть. Яся всхлипнула. И снова игла под кожу…

- Посмотрим, насколько хватит твоего упрямства, - услышала она у себя над ухом. Всхлипнула ещё раз. В памяти всплыли воспоминания. Мощь ревущего байка, руки на теле… Сознание медленно погружалось в туман, из которого до неё доносились лишь обрывки мужских голосов:

- Пару дней…

- Достаточно…

Голоса отдалялись, становясь чем-то нереальным. Секунда за секундой она проваливалась в разноцветную невесомость, но что-то не давало упасть в неё до конца. Что-то… Бархатный голос и едва уловимый запах дождя. Усмешка, затаившаяся в уголке изогнутых губ и прядка каштановых волос, падающая на его лоб… И глаза. Снова эти глаза, цвета старинного серебра.

Ночь в самом деле была долгой. Разговоры сводились к одному – сейчас лучше всего – ждать. Потому что у Давыдова охрана, у Давыдова дом, окружённый забором больше двух метров высотой. И ещё потому что у Давыдова Ярослава. А кто знает, что может прийти ему в голову. На психа он не тянет, но разве будет нормальный мужик вертеть подобные дела? Вряд ли…

В очередной раз пролистав краткую информацию по Вадиму Давыдову, Сергей устало выдохнул. Швырнул папку на подоконник и, не глядя на Яна, проговорил:

- Чёртов педераст!

И стоило ли удивляться? Какой здоровый на голову и на член мужик откажется от женщины, подобной Ярославе? Да никакой. Женился бы, прибрал наследство к рукам и жил бы в шоколаде. С домашними харчами, крупной суммой на счёте, домом на Рублёвке и потрясающей женщиной под боком. Он, конечно же, думал о том, что у Давыдова, вероятно, есть любовница, но сухие откровения отчёта превзошли все его ожидания. Чёртов педик! Его разбирала злость. От досады за Ясю, от отвращения, от мыслей о том, что этот ублюдок трогал её. Трогал её, а потом подставлял зад её дядюшке. Или тот ему зад подставлял – хрен редьки не слаще. Каждый с ума сходит по своему, но какого лешего мазать своим дерьмом других?

- У тебя сигареты есть? – обратился он к Алине.

Она прищурилась. На столе стояли три пустые чашки из-под кофе, нетронутая плитка горького шоколада с апельсиновой цедрой блестела серебристой фольгой обёртки. Алина молча встала и вышла в коридор. Ян проводил её взглядом, но ничего не сказал. Потому что сам знал – есть. Пару раз находил в кармане – случайно, копаться бы не стал. А она не пряталась. К чему? Курила редко, если выпьет или перенервничает. Что-то вроде компромисса, не совсем его устраивающего, но справедливого.

Вернувшись, Алина протянула Сергею пачку и зажигалку, а сама засыпала в кофемашину новую порцию зёрен. Говорить не хотелось. Сергей чиркнул колёсиком зажигалки и жадно втянул дым. Когда он в последний раз курил? Десять лет назад? Двенадцать? Что-то около того. Но говорить не хотелось, потому что толку от разговоров никакого. Слова, привычные, состоящие из всё тех же букв, драли горло почти так же, как табачный дым. Но смысла в дыме было куда больше, чем в словах. Он посмотрел на дисплей мобильного – почти пять. Если бы это было лето, за окном бы уже забрезжил рассвет. Но сейчас не лето. Зима скоро…

Он пробовал свести мысли к какой-то рациональности. Давыдову нужны деньги Ярославы, дело её отца. Следовательно, нужны бумаги. Заверенные бумаги, но проблем с этим у него вероятнее всего не возникнет. Остаётся одна загвоздка – заставить Ярославу эти бумаги подписать. И ведь подпишет она. Девяносто девять из ста подпишет. Потому что… потому что она – всего лишь женщина. Он хорошо помнил синяк на её скуле, а методы у её мужа вряд ли изменились. Вот только что после? Если следовать всё той же рациональности: избавиться от неё он не сможет. По крайней мере, сейчас. Потому что правда растеклась за пределы личного пространства Давыдова. Что остаётся? Как и планировал – запереть её в лечебнице для слабоумных? При таком раскладе время есть… И вот тут рациональные мысли спотыкались, ломались, терялись. Сидеть и ждать… Он докурил до фильтра и тут же поднёс к губам вторую сигарету. Слишком слабые. На подоконнике появилось блюдечко, но он даже не обернулся. Почти пять. Говорят, самое тёмное время суток – перед рассветом. И где же он, этот чёртов рассвет?! К запаху сигарет примешался аромат кофе. Серёга в очередной раз глубоко, жадно затянулся.