Страница 2 из 6
Дед, к чему ты ведешь? – спросите вы.
Отвечаю: хочу убедить себя и весь свет в том, что взаимное влечение людей к единению выступает не их материализованной прихотью, а объективной закономерностью, инициируемой пока что незнамо чем. Мы лишь знаем о тяготении как об удовольствии содарения, солидарности, соединения – словом, как о закономерности спонтанного тяготения к т. н. социализации. Но не знаем, откуда что пошло.
Вот же, так как по предположению мы умнее паровоза, то и твердо подозреваем, что инстинкт социализации дан нам как необходимая связь с ее неизвестным Источником. Понятно и то, что закономерность являет собой поветрие другой, всеобщей закономерности Жизни, которая печется о нас как о самой себе или, как минимум, о неразрывности и единстве; об этой последней мы знаем и вовсе немногим больше, чем ничего. Ограничим потуги разума тем, что назовем это загадочное предписание принципом неразрывности, и обозначим очевидное: субъекты социума объединены не просто физически, но и виртуально, в согласии с упомянутым законом социальной взаимоностальгии, чувственной солидарности – словом, любовно, идейно, «метафизически».
Структурно реализуясь в стремлении к объединению, мы обнаруживаем себя в Социуме; а в пущей тесноте да не в обиде, но в любвеобильности – в так называемой Коммуне.
…Так, в каждом из нас появляется, а затем колеблется-выпендривается… коммунизация – экзистенциальная основа, «ген», чувственный первообраз того, что именуется Коммунизмом. Запомним самое что ни есть важное: эта основа ничуть не материальна, не физична, но интуитивно-чувственна, метафизична, что значит духовна. И это то, что социально первично и независимо от всех осмысленных и еще не понятых тяготений и предпочтений.
Чтобы лучше понять существо коммуны, вообразим ее антипод, зеркальное отображение. Что представляет собой это растение с колючками из отрицаний? Надо четко понять: субъективно запрещенная альтернатива коммуны – не социальная индифферентность, не коммунный ноль, не хаос предпочтений, не отсутствие социального единения как такового, но строго обозначенное социальное собрание со знаком минус, анти-социум – то же объединение, но в плоскости экстремальных эгоистических мотиваций, ложных убеждений, духовных отрицаний. Сие еси поле брутальных плотских инстинктов, выезжающих на мерзких идеологиях и циничных социальных расчетах, замещающих дух любви. Это энергичное стадо, объединенное общим (внутренним, утробным), ощущением духовной и физической уязвимости и комплексующее в экстремальных волеизъявлениях. На этом фоне «социализация» стаи волков, инспирируемая остатками виртуальных инстинктов, выглядит вещью многим более привлекательной.
Анти-коммунное объединение рождается как насилие и существует как инерционная эйфория деформированного духа. Но именно оно дано человечеству как полоса препятствий, как элемент самопреодоления на пути к освобождению духа Вечности от верховенства духа Мгновения, управляющего Временем.
Примеры такого социал-экстремизма трагичны, но, тем не менее, популярны и набирают обороты в поляризующемся человечестве.
Симметрично противостоит бедолаге его альтернатива, экстремизм здорового, то бишь коммунного духа. Этот виртуальный «торопыга», как и положено почитателям чувственной Бесконечности, предельно собран и страстен, эйфоричен. Материализуясь, потерявший меру дух коммуны становится инерцией, инициирующей реакцию обратного знаку единения, причем столь же экстремальную. Реактивная экспонента взывает к своей экзистенциальной колыбели с ароматом анти-коммуны; далее все повторяется в обратном направлении с растущей амплитудой колебаний. Такая «килевая» раскачка социальной лодки приводит к раскачке бортовой и конечному кораблекрушению. Польза колебательного экстремизма только в том, что он играет роль сигнального колокола, предвестника бури – неизбежного социального распада с последующей инверсией приоритетов. Такой духовной эпидемии Противостоять невозможно… и вредно. Если только не убивает, боль лечит.
Ментальным прикрытием экстремизма обоих знаков служит всевозможный камуфляж, благообразные экстремум-спекуляции типа этнического единения, «чистоты веры» и прочей белиберды. Уж это точно анти-социум – единение в человеческой тупости, хоть и «нечаянное», непроизвольное; опасность от такого фарисейства ничуть не меньше.
Что до подлинно любовного единения, то оно неподдельно. Спекулятивная любовь рождается на обочинах Меры, но любое непомерие генетически беспамятно.
Коммунизм не может быть порождением спекулятивной любви. Он может быть уродцем, но всегда будет искренним. Даже в провокациях Дьявола к выходу из бессонницы Бог искренен. Того ждет и от нас.
Говорить об анти-коммунизме и прочих безрассудных социальных экстремумах больше не будем – побережем воображение от уныния. Что касается социума с симметрией приоритетов, так сказать с коммунизмом, равным нулю, такая «равнобедренная» система лишена не только экстремизма, но и общей, трансцендентной, эволюционной динамики. Такой ментальный инфантилизм максимально устойчив, а выезжает на безотказной лошадке – неотделимым от жизни инстинкте сохранения, удовлетворяемом технологиями. Технология такого существования духовно спекулятивна, имитирует виртуальные приоритеты духа материальными, психологическими инструментами, сводящими призывы духа к нулю. По сути это то, что мы ныне имеем в общем понимании классического социума. В отсутствие экзистенциальных приоритетов только и остается, что преследовать идею социального равновесия, вкладывая энергию в развитие материализующих технологий. Совершенно естественно, что экзистенциальная безликость не сочувствует ни коммунизму, ни анти-коммунизму и даже не видит между ними особой разницы: тот и другой исповедуют приоритеты противной инфантильной Системе социальной динамики – неравновесия и движения к изменению форм. Фетиш ноль-Коммунизма и его экзистенциальный движитель – инерция недвиженья; на этого «бога» Система и молится.
Равновесие – фетиш покоя, недвиженья, Смерти. Но любой нормальный социум предпочитает Жизнь. Потому он не просто физически коммуникабелен, но «неформально» соединен духовно, небесно-чувственно. Более того, любое сообщество, независимо от ментальных предпочтений, не может полностью избавиться от экзистенциальной асимметрии в пользу духовного единения, той же коммунизации; такое единение объективно является условием жизни как таковой. Никто не отдает себе в этом отчета, но коммуна живет в каждом из нас! Эта скрытая в менталитете коммунистичность необходимо противостоит открытой и самодовлеющей социальной дискретизации, пределом которой является гореизвестный индивидуализм.
Так или иначе, Коммунизм и умеренный индивидуализм – две допустимые схемы построения социума в рамках спонтанно избираемых актуальных экзистенциальных приоритетов. В каждом из построений, разумеется, присутствуют оба экзистенциальных мотива, но один превалирует и «задает задачи» в т. н. диалектическом единении. В таком неявно асимметричном компромиссе спонтанно избираемым элементом остается только это: знак или вектор-приоритет[1] экзистенциального предпочтения; он же и определяет социальную динамику и общее системное построение.
«Здесь был Вася» – так неосторожно отметился в тексте термин «диалектическое единение»; теперь уж нам от него не отделаться, придется всем вместе изобретать велосипед, постигать что за «механизм» в его применении ко всему, что терпит процедуру взаимопонимания в противоречивости интересов. Разумеется, все это в метафизическом жаре и логическом исчислении. В удобный момент мы попытаемся разглядеть величайшую из процедур в ее деталях. В нашем частном случае это компромисс между Чебурашкой и заматеревшим крокодилом Геной.
1
Надо бы запомнить всем и навсегда: Коммунизм может и должен быть не «вынь да положь», а только Приоритетом – неизменным и вечным. Иными словами, в нашем актуальном праве выбора построение не «чистого», монопольного коммунизма или такого же индивидуализма, а лишь соотношение тенденций по схеме к Коммунизму или прочь от него. Помимо всего это означает, что любой коммунистически явленный (точнее, методично коммунизируемый) социум может и должен позволять себе быть в меру дискретным, выезжать на поскрипывающей телеге индивидуализма. Основной же властью, задачей и парадигмой социальных построений должен оставаться дух коммуны. В этом последнем ныне вся «загвоздка»: в существующей модели Цивилизации, опирающейся на технологии поглощения внешних материальных ресурсов, индивидуализм неизбежно становится приоритетом и перечеркивает власть коммунистических мотиваций.
Забегая вперед, отметим, что наш «утробный» коммунизм, как говорится, тоже «не дурак», он выходит из положения тем, что дискретирует не системную горизонталь, не технологическое социо-построение, а саму вертикаль, историю своего эволюционного марша, превращает ее в череду все более устойчивых исторических «эксклюзивов», перемежающихся отступлениями в пользу затрапезного индивидуализма. По сути, гипотетический Коммунизм превращает себя в полосу эволюционного самовозобновления, по всем критериям умирает и оживает. Такое исторически квантованное воскресение обращает фатально детерминированную Хронократию в Систему самодетерминирующуюся и пространственно расходящуюся – словом, обращается в творческую Коммунократию, и это еще мягко сказано. Коммунизм преобразует себя в конфигурацию коллективного и вечно живого Бога, выстраиваясь по ходу в цепочку последовательных эволюционных приближений к адекватности Идее.