Страница 7 из 13
Охотник кривился: «Мы обязаны ему подчиниться и тем самым искупить грех. Дать ему все, что он просит. Стать ему верными слугами и палачами!»
Голос из Тени читал корявую, сочиненную на колене считалку: «Раз-два-три, глаза скорей протри. Четыре-пять-шесть – хочет тебя съесть. Семь-семь-семь – убегай совсем. Восемь-девять – надо больше верить. Десять-десять-раз – свет совсем погас». Она не казалась Голосу смешной. Интуиция твердила, что среди них скрывается предатель. Но продался тот недавно или служит много лет – Голос терялся в догадках.
Леди Пустое Семя улыбалась: «В сущности, наши дети заслужили ровно то, что сделало их отцов тучными и уверенными, мор, глад и казнь души. Ибо месть Небес – кара, не знающая границ и совести».
Остальным достались совсем уж корявые призывы и моления.
Тараканы бегали по столу. Их лапки шелестели о брошенные карты.
Зло торжествовало.
Заговор был смешон.
Стены из детских криков
Люк Комптон глотал слезы.
Они походили на кубики льда и намертво застревали в горле.
Приговор мальчика самому себе был крайне суров для тринадцати лет от роду.
Убить или умереть, пытаясь.
Люк нашел дохлую тайну, оживил ее, и бездна начала смотреть в него, а он, полуживой от страха, проболтался старшей сестре.
Комптоны еще верили, что Шейла непременно найдется, но мальчик был безутешен.
Дом забрал ее, и Люк, несомненно, являлся тому причиной и виной.
В рюкзаке лежали цветные мелки и уголь. Острые, как оружие.
На случай, если они не помогут, Люк запасся двумя бутылями с керосином и коробкой охотничьих спичек.
Люк стоял, обнявшись с Кривым Носом, и не хотел отрывать рук от морщинистой, похожей на задубевшую кожу деда, коры отца-дерева.
Он вспоминал, как приходил в дом после уроков.
По засохшему плющу залезал на второй этаж – плетеная лестница могла выдержать только такого кутенка, как он. Долго вслушивался в ворчание дымохода. На чердаке кто-то жил, Люк знал это со всей определенностью и никогда не искал встречи с этим постояльцем. Чутье подсказывало ему часы, когда дом был внутренне пуст и благодушен.
Люк не ладил с сестрой. Шейла делала слишком много глупостей и хотела одновременно казаться принцессой из сказки и крутой современной девчонкой. До драк дело не доходило, но и дружбой особой не пахло. В дни, когда Шейла приводила домой подруг, Люк с особой радостью сбегал на свои вернисажи в дом.
Тот играл с ним в карусель.
Казалось, Люк стоит на месте, а стены вращаются вокруг него, показывая волшебные картины. Каждая исполнена огненными красками, она поджигала обои и оставляла обугленный след. Морок расслаивался и сползал на пол размокшей картонной оберткой. Люк обрывал обои и обнаруживал под ними тонкий, едва заметный контур, который ждал, пока мальчик оживит его.
Руки не знали усталости.
Иногда Люку казалось, что кто-то подсматривает за ним из-за плеча. Он даже чувствовал любопытное дыхание, но никогда не оборачивался. Он верил – у них договор: Люк заполнит пустоту дома смыслом и жизнью, а тот взамен…
Шейла шла за братом от самой школы.
Нетерпеливая, как кипящая вода, она дождалась-таки, когда он полезет вниз, и сдернула за шиворот на землю.
– Ты там что-то прячешь, – Шейла соображала ничуть не хуже брата.
– Я полез туда в первый раз, – растерянность Люка была почти всамделишной.
– Лгунишка, – Шейла покачала головой. – Что там? Скажи, и я отстану.
Люк насупился, в голову лезли самые разные мысли, но одна, навязчивая, как заноза, никак не желала уходить: это его дом, и терять его Люк не намерен.
– Я выслеживаю здесь чудовище! – осенило Люка. Девчонки ведь боятся всякой нежити?!
– Брось, – захихикала сестра, но как-то неуверенно.
– Это особняк мэра Холдстока. Никто не живет в нем уже сто с лишним лет.
– Почему же его не снесли?
– Здесь был музей, а до этого жили дальние родственники.
– И теперь храбрый следопыт Люк Комптон выследил здесь адское порождение тьмы! Откуда ты так много знаешь про эту развалину? Ты точно лазал сюда до этого, – Шейла торжествующе рассмеялась. – Попался-попался, неумеха.
– Оно живет в подвале, – Люк говорил с какой-то мрачной торжественностью, почти декламировал. – Жрет крыс и кошек. Придет самая темная ночь, оно выберется оттуда и погубит весь город.
– Перестань.
– Хочешь его увидеть? Спустись в подвал, – Люк откровенно торжествовал. Вечер стискивал руки облаков на горле заката. Дом казался черной птицей, сидящей на черепе холма. От слов мальчика веяло необъяснимой жутью.
– Глу-по-сти! – Шейла была упряма и не могла уступить брату.
– Проверь сама.
Шейла закусила губу и посмотрела на черный силуэт, вырезанный на цветной бумаге оранжевого неба. Гордость боролась в ней со страхом. Насмешливый взгляд брата подталкивал в спину. Шейла подошла к плющу и с сомнением подергала за него. Тот казался прочным.
В паре метров над землей сухие лианы не выдержали ее веса, и сестра упала наземь. Люк покатился со смеху, Шейла надавала бы ему по ушам, если бы в тот самый миг не услышала, как кто-то цокает ногтем по перилам в подвале. Зовет ее.
Она уходила от дома, но стук не отпускал Шейлу.
Он звал ее на ту сторону зеркала. Обещал. Уговаривал. Ценил.
Со следующего дня Шейла стала пропадать в городской библиотеке.
Люк облазил весь дом, но не нашел в него другого входа. Обе двери были надежно заперты, а решетки прочны.
По ночам его мучили кошмары. Дом страдал без его картин. Незаполненные пустоты набухали пузырями и лопались. Из них потоками лились тараканы и покрывали пол волнующейся, аплодирующей толпой. Злоба и желание убить Люка искажала их крохотные человеческие лица.
Однажды ночью кошмар захватил его врасплох, тараканы накинулись на него, и Люк вынырнул в свою постель, задыхаясь и всхлипывая.
Шейла о чем-то рассказывала подругам. Как раз сегодня они ночевали у Комптонов.
– В этом доме кое-кто живет, – вещала сестра самым внушительным голосом, на который была способна. – Я ходила в подвал и видела его там!
– Кого? – взвизгивали подружки.
– Кто-нибудь хочет пойти туда со мной?
Душекрад
Уильям Стивенсон – наследник больших талантов и надежд – слыл человеком низким.
Несмотря на заботу матушки и презрительное, но щедрое расположение отца, еще мальчишкой он любил подлые дела.
Особое удовольствие доставлял обман.
Уильям обставлял его с особым, одному ему свойственным шиком. Душа требовала артистической тонкости и драматического размаха.
– Верно ли рассказали мне эти добрые юноши, что ты принудил их украсть записи по латыни девицы Дутль и вылить на них чернила?
– Это ложь, святой отец! Я отговаривал их и даже пытался силой отобрать тетради.
– Ах ты, вонючка!
– Отрок, не оскверняй свои уста и мой слух.
– Святой отец, он наговаривает на нас!
– Мне нет нужды доказывать свою безвинность, однако скажите, если я вас обманываю, отчего мои руки чисты, а их – в чернилах?
Уильям привел братьев Хоуп, глуповатых и тощих, на задний двор школы. Напялил на голову и плечи капюшон из мешковины, перемотал толстой тканью запястья и потребовал от подельников кровавой присяги.
– Руки резать? – ужаснулись братья, вглядываясь в прорези мешка. Стивенсон походил в нем на карлика-палача.
– Иначе жаловаться побежите или от страха в штаны наделаете.
Братья наперебой клялись в верности и бесстрашии. Уильям предлагал им жуткие вещи: повесить чучело, будто удавленника, над воротами школы или украсть у вдовы Дуглас ее дневник – «С сатанинскими виршами!» – стращал поганец. На худой конец, вывести на чистую воду ведьму Мириам Дутль.