Страница 19 из 196
Глава 4. Неудачные начала
— Да заткнись ты, падла крикливая! — прорычал я в ответ на истошное «Кукареку!», раздавшееся под окном.
Первые петухи вырвали меня из объятий сна, в который я провалился лишь во втором часу ночи. С вечера было жарко, а утром посвежело настолько, что пришлось закутаться в шерстяное одеяло. Параллельно с этим возникло желание выпить горячего кофейку. Я приподнял голову и огляделся по сторонам, умилившись уютом помещения. На побеленную стену красиво падали солнечные зайчики, отражённые от оставленного на столе подноса. Расположенные под потолком три поперечные балки, аккуратно развешенные по углам вязанки чеснока, сушёных яблок и веточек можжевельника, обитый полированными медными полосами сундук под вещи, а также резные полочки с расписными горшочками, расставленными по росту, как матрёшки, придавали комнате стиль деревенского домика. Пахло омлетом, беконом и куриным бульоном.
Я закрыл глаза, решив подремать ещё, так как часы показывали всего шесть утра, но услышал звуки, от которых сон как рукой сняло: это были женские стоны и сдавленное мычание. Более того, я узнал в них голос Катарины. Жар прильнул к лицу. А в груди кольнуло ревностью.
Раньше, чем осознал свою глупость, я резко отдёрнул балдахин, сразу увидев храмовницу. Девушка уцепилась за балку руками и подтягивалась, стиснув зубы и издавая те самые звуки, при этом на храмовнице из одежды имелись только панталоны и пояс с ножнами для фальшиона и перевязь с бандальерками и засунутыми в петли пистолетами. Неудивительно, что я принял за звуки секса, издаваемые ею стоны.
Урсула оказалась за столом. Она уплетала остатки вчерашней миниатюрной свинки-порчетты, заворачивая кусочки мяса в похожие на тонкий лаваш пшеничные лепёшки и запивая парным молоком.
Я выдохнул и откинулся на подушку, рядом с которой лежала колдовская книга, так как сильно обманулся в своих ожиданиях относительно подаренного фолианта. Бесполезно диктовать ей заклинания, бессмысленно размахивать волшебной палочкой над страницами и глупо разбрызгиваться эликсирами и кровью: ничего не поможет. Собственно, я вообще ничего не разобрал, хотя книга написана на непривычном, но вполне понятном диалекте. Очевидно, что она представляла собой просто учебник, причём рассчитанный на тех, кто уже имеет базовые понятия о чародейском ремесле. Каждое заклинание представляет собой нудное описание техники и раскрашенные вручную гравюры, похожие на те, что имелись в земных средневековых книгах по фехтованию или научных трактатах Леонардо да Винчи. На них тщательно нарисованные тушью женщины в кругах, словно идеальный человек в исполнении нашего гениального соотечественника эпохи Возрождения, и куча схем с точками на теле, рядом — наброски кистей рук, сложенных в разных жестах. И только на сороковой странице иллюстрировалось практическое применение искусства огня: мастерица вскидывает ладонь, а напротив волшебницы стоит охваченный рыжим пламенем рыцарь. Подпись гласит: «Эль-гал селе́йда ба́йа де́йля-каде́на и пик-аля торгу́га». («Солнечный петух спускается с цепи и клюёт черепаху»). Впрочем, нашлись и более мирные техники: «Флор эскарла́та флоре́нсе е́нтре лас ра́мас де ун арбо́л се́ко». («Алый цветок распускается среди ветвей сухого дерева»). Под таким поэтичным названием скрывался обычный розжиг костра.
Яснее ясного, что нужно срочно брать Лукрецию за жабры и набиваться ей в ученики, дабы изучить самые азы магии, без которых бессмысленно таращиться на фолианты и свитки.
— О, юн спадин, проснулся! — широко улыбнулась Урсула, с грохотом воткнув кинжал в разделочную доску.
— Доброе утро, — пробурчал я. А потом сообразил, что сказал это по-русски, и поправился: — Яси дьёс.
— Добре утре, — попыталась повторить за мной Катарина, зависнув в верхнем положении подтягивания со скрещенными ногами, а потом медленно, со стоном опустилась. Она разжала пальцы и легко приземлилась на пол, который даже не скрипнул, хотя подо мной он отзывался тихими жалостливыми сверчками, притом что вешу в полтора раза меньше храмовницы. Наверное, это какая-то храмовая техника бесшумного перемещения. К тому же она наполовину кошка.
Я быстро оделся и вышел к женщинам. Катарина немного поддалась своей нечеловеческой добавке к естеству, скользнула ко мне, наклонилась и провела щекой по моим волосам. Это значит, что она, несмотря на серьёзный вид, пребывала в хорошем настроении, ибо выпускала львицу только в двух случаях: когда всё замечательно и зверь лениво ворочается у неё внутри, либо всем скоро может наступить конец, и надо срочно пускать в бой тяжёлую артиллерию. Храмовница увернулась от моих обнимашек, схватила вещи и начала одеваться.
— Андрюха, ты со мной? — громко произнёс я, задрав голову к потолку.
— Нет, — раздался недовольный голос из-за ширмы.
— Почему?
— Хочу выспаться в нормальных условиях, чтоб не мешали комары, всякая нечисть и стрельба. Неизвестно, что хуже.
Пожав плечами, я подошёл к столу. Чтобы не нарушать этикета, сунул за ворот уголок льняной салфетки, а дабы немного побунтовать против системы, наколол кусок бекона на вилку для рыбы и следом макнул хлеб в яичный желток. Мелочь, а приятно. Пока доедал завтрак, прислушивался к звукам особняка. Пир давно закончился, и теперь слышались приглушённые указания старшей служанки: подтереть там-то, унести то-то. Усадьба имела мансарду, где обитала прислуга, и потому топот и скрип досок раздавались и сверху, и снизу.