Все друзья делают это

— Конечно, — ответил он, но прежде чем я придумала повод, чтобы уйти и не мешать, пояснил: — Будем ты, я и ужин.

Едва мы вошли в квартиру, Никита быстро разулся и скрылся на кухне, выполняя данное обещание. Я слышала, как зашумела из крана вода, его размеренные шаги и мысленно даже видела, как уверенно и четко он перемещается по огромной светлой комнате. Ему шло быть на кухне, хотя из-за нехватки времени готовил он редко. И не для всех. Его последняя девушка была сильно удивлена, что Никита в курсе не только того, где в кухне находится плита, но и умеет ее включать.

Надо было разуться, пройти следом за Никитой, предложить свою помощь, но, зацепившись взглядом за большое зеркало в красивой раме, я долго всматривалась в свое отражение.

Рыжая, кучерявая, со все еще красными от слез глазами, с кровавыми ногтями и остатками алой помады. В черном платье, обтягивающем как презерватив. После увиденного в комнате голову пришло именно это сравнение. Мило, что и сказать. А еще и на высоченных черных каблуках, придающих моей походке загадочной шаткости.

Отличный образ! Долго гадать не приходится, кого именно показывает мудрое зеркало. Все узнаваемо, потому что знакомо с детства.

Клоун.

Я видела клоуна!

Улыбнулась смешной пигалице, возомнившей, что встретила вторую половинку и что этой второй половинке на нее не начхать. Вышло довольно забавно и еще больше похоже на клоуна.

А так?

Растянула губы во всю длину — о, прекрасно! Я бы такую страшилу выпустила зрителям на потеху.

А если попробовать так?

Рассмеялась — поначалу тихо и неуверенно, а потом как-то вошла во вкус. Недаром говорят, что смех заразителен. Ох, не даром! Взъерошив свои кудряшки, я громко расхохоталась.

— Анька! — почувствовала, как Никита трясет меня за плечи, кажется, слышала, что он говорил что-то еще, но не могла успокоиться.

Оказывается, быть клоуном — так забавно! Так весело! Так увлекательно! И я хохотала. До легкого головокружения, до хрипа, до состояния пустоты. Хохотала и всхлипывала, сидя на полу, но в коконе из теплых знакомых рук.

— Анька, — слышался расстроенный шепот, но это было все, что я разобрала.

Устала, выдохлась, мне чудилось что-то неразборчивое, непонятное, на чужом для меня языке. Но ласковое, как майское солнышко. И такое… нежданное, что ли. Я качалась на карусели мужских объятий, пыталась и отдышаться и одновременно все пояснить, а потом поняла, что говорить ничего не надо. Тому, кто рядом со мной, слова не нужны.

Он рядом.

Он. Не другой. А тот…

Перед глазами мелькнула картинка, увиденная в комнате на вечеринке — противно, неприятно, но меня не касалось. До того момента, как память услужливо напомнила расцарапанную обнаженную грудь светловолосого парня, а воображение подкинуло картинку, как именно и от кого он получил эти царапины.

— Не хочу, — подняла ладонь к глазам и с ненавистью уставилась на алые ногти, попыталась содрать ногтем, но свежий лак не поддался. — Не хочу…

— Так бы и сказала, а то устраиваешь цирк Кобзов на дому, отрываешь голодного мужчину от холодильника! — преувеличенно гневно возмутившись, Никита подхватил меня, поднял на ноги и заглянул в глаза. — Остаешься за хозяйку, понятно?

— С чего бы это?

— С того, что я так сказал.

Никита снова обул кроссовки, взял с полки ключи и уже был у двери, когда я вышла из странного оцепенения.

Конечно, я не раз бывала в его квартире, в том числе и с ночевкой, иногда я даже задерживалась на целые выходные. Но оставаться одной на его территории мне сейчас не хотелось.

— Надолго? — потребовала точности и сама от своего тона немного смутилась.

Вышло, как будто ворчливая жена заставляет мужа отчитываться. И когда Никита обернулся и окинул меня насмешливым взглядом, поняла, что эта мысль посетила не только меня.

— Не думаю, — поначалу он хотел отмахнуться, а потом все же вспомнил о моем пунктике с точностью. — Минут за десять управлюсь. А ты пока иди на кухню и…

Он взглянул на мои руки и передумал.

— Ничего не делай. Просто подожди меня.

— Это я запросто!

— Ловлю на слове, — подарив мне хитрый взгляд, он щелкнул замком, вышел за дверь, потом заглянул обратно и обронил странную фразу: — Не так-то это и просто, между прочим. Но я надеюсь, ты справишься.

Никита вернулся раньше, чем я успела подумать, что может быть странного в том, чтобы дождаться его возвращения. К тому же, уложился он максимум в пять минут, я только и успела что разуться, в очередной раз умыться и занять на кухне плетеный стул в углу столика.

— Это было легко! — отчиталась я, заметив его у входа в кухню.

— Это да, — согласился он и положил передо мной плитку моего любимого шоколада.

— Только после ужина, чтобы аппетит не испортить.

— Разве можно испортить аппетит шоколадом? — возмутилась я абсурдному поклепу, но, взяв в руки сладость, лишь жадно вдохнула и взглянула на друга. — Ты знаешь, что я тебя обожаю?

— Мне этого мало, — усмехнулся тот и распахнул окно — не за моей спиной, а в другом углу, возле плиты и, сверившись с часами, постановил: — У тебя двадцать минут. А я пока пожарю картошку.

— Двадцать минут для чего? — не поняла я.

И тогда он достал из заднего кармана джинсов и поставил передо мной на стол набор ватных дисков и жидкость для снятия лака.

— Никит… — выдохнула я потрясенно и бросилась его обнимать. — Спасибо! Вот знаешь, знаешь… Это вот единственный сюрприз от тебя, который мне пришелся по вкусу!

— Н-да, Анька, — хмыкнул тот, уворачиваясь и морща нос от запаха моих ногтей с ацетоном. — Со вкусом у тебя еще с детства проблемы. Но ничего, я над этим неустанно работаю.

Пока я удаляла лак, Никита приготовил невероятную вкусноту: жареную картошку, овощной салат и дольки красных помидоров с тертым желтеньким сыром.

— Расслабимся, — поставил на стол бутылку красного вина, выждал, пока я рассмотрю этикетку и производителя и разлил по бокалам.

Мы почти ни о чем не говорили: Никита проголодался, я ела вяло, но увлеклась обалденным вином, позволив себе два бокала. А потом шоколад. А потом, кажется, было еще вино с шоколадом. А потом Никите кто-то позвонил, он вышел, но по его раздраженному тону и приглушенному голосу из гостиной я догадалась, что звонит его новая пассия. Хочет прийти, но он не соглашается. И злится. Сначала просто сказал, что занят, а потом уже жестко — что если она не понимает, то да, занят он для нее. И теперь не только на этот вечер.

Когда Никита вновь сел напротив меня, я провела пальцем между его сдвинутых черных бровей и хмыкнула, наткнувшись на дымку недовольства в карих глазах.

— Знаешь, — сказала отчего-то непослушным языком, — а дружить с тобой куда лучше, чем быть в отношениях.

— Знаешь, — сказал он сердито и отвел от лица мою руку, — пока твои выводы строятся только на домыслах, ты не можешь знать этого наверняка.

Сейчас не помню, но уверена, что придумала вполне достойный ответ. Но из-за вина, усталости и остатков стресса вслух смогла выдавить только шедевральную фразу, которую никогда не забуду. Как и ответ Никиты.

— Я… наблюдаю, — промямлила я невнятно.

— А я живу, — парировал он.

Никита продолжил спокойно есть, а я все хотела придумать остроумный ответ, но мысли ленились, передвигались вяло и вообще все были в поддержку тому, что сказал мой друг. Поэтому я пила вино и молчала.

А потом все стало каким-то мутным — руки Никиты на моей талии, я куда-то иду или еду, медленно опускаюсь, ощущаю огненные прикосновения и холодок и… со стоном удовольствия ныряю в теплоту, мягкость и сон.

Нырнуть — нырнула, но погрузиться не выходило. Я крутилась, меняла сотню позиций, постоянно натыкаясь на что-то горячее в дремоте, но никак не могла ни вернуться в реальность, ни отдаться Морфею. Перед глазами мелькали чьи-то худые ноги, кто-то усиленно лизал странного вида мороженое, иногда, как в детской мозаичной трубе, мелькал образ Филиппа, а я находилась в какой-то вате, из которой не было выхода. И я могла либо смотреть, либо участвовать. В то время как я просто хотела спать и не видеть совсем ничего.

Конец ознакомительного фрагмента.