Страница 18 из 24
− Что ж мне самому идти под поезд? А сыскать Сикпенина мне, живым или мёртвым! Где пасётся наше племя молодое, неуклюжее?
Бросились Колючка с Соломой Старшине за спину, вытолкали пред очи ясные практиканта.
− Всё прячешься, инородная душа? Не мог буханку расшифровать по весу, от пустышки отличить?
Сикпенин виновато улыбнулся:
− Её из рук не выпускали вы-с, Старшина…
− Попросить не мог?
Практикант согнулся в три погибели, рукою челюсть призакрыл:
− Однажды по зубам уж получил, спросивши.
Ударился в воспоминания Рыжая Борода, припомнить случай восхотел один хоть, когда это промашку в воспитании он допустить изволил. Как видно, не сумел, из-за чего рассвирепел на ровном месте, за меч хватался, как за грудь сердечник. Едва пар сбросил − на дуба нижний сук присел.
Дуб поддержал кандидатуру, но мнение своё озвучить не спешил, пока другие норовили.
− Сикпенин дерзости научен кем? Выходит, виноват кругом один я? − Причалила к шелому Старшины средней упитанности тучка.
− Виноват частенько тот, кто много на себя берёт, − вмешался я. Разлад в рядах противника не вылезет коль боком, то службу может сослужить.
− Поди, давненько за уши не драли вас! Одни поэты скоро расплодятся тут, а прокормить их чей возьмётся институт? Мир катится куда-то не туда, и виной тому пришельцы. Они, как черви, проникают к нам да точат яблоко чужое. Ну, ничего, − смягчился Старшина, поднялся в рост. − Нам только этот день прожить да прохиндея изловить. Придумал я, как посчитаться с миролазом. За мной, орлы…
Как в документальном фильме скоротечном: столб пыли, грохот − и его с командой только мы видали. Краем глаза замечаю тень: как будто нечто оторвалось от меня и обособилось, родное плоть от плоти, лишь нить чистейшего серебра пульсировала харизматично и силилась воссоединить ипостаси обе. Физически, на ощупь то есть, росли мы из одних кроссовок.
Приглядевшись лучше, я в существе признал себя, каким был отроду лет, так скажем, десяти. По обыкновению, я был уже готов смириться с очередной загадкой, да день сегодня выдался особый. На языке нашёл единственное слово: «Совесть». Вон оно что!
Заговорила Совесть голосом нездешним: «Допрыгался, бодливый? Разогнал всю сказку, мечте на горло сапогом. Не ты ли грезил под корень извести Злодея, очередную сказку услыхав из дедушкиных уст? Но как, в контакты не вступая, различить собрался, мутанта от Горыныча, волшебника от колдуна и бюрократа от слуги народа? Запомни: как здешние знаменитости поразбегутся, и я уйду, куда глаза глядят. С тобою каши, кажется, не сваришь».
К пинкам пора привыкнуть: да обстоятельствами не принято толкаться в спину. Но уж будет вам, с чего-нибудь начнём.
Лишь малость осмотрелся, тотчас чаю незаконно вскипятил, в стакан мурзатый налил. Пока напиток остывает, решил разобраться с производителем новейшей газовой плиты, что украшением утвари кухонной прям-таки сияла, и дату выпуска заодно установить. Подводка гибкая, а это вам уже двадцатый век, на издыханьи! Чуть наклонил, плиту стал по оси крутить, − откуда ни возьмись, гость припожаловал. Гляжу − из блюдца, обжигая губы, прихлёбывает кипяток Евгений.
− Прости, не заметил, как вошёл ты. Как продвигаются на депутатском поприще дела?
И обратился вдруг Евгений-друг в старика презлющего, с лицом землистого оттенка, с сопливою бородкой, в обносках жалких. Фольги от шоколада извёл для звёзд портной изрядно, вид респектабельный придавая балахону; рукавов обношены края до степени последней, и грубой штопки повсеместно наблюдаем мы следы.
− Имя кто моё открыл тебе? − прокурором проскрипел старик. Зелёными ногтями в атмосфере помавает, свирепые и чужестранные слова впечатывает в общежития кубометраж, − поплыли воском зеркала, проём дверной восьмёркою свернулся да в три погибели потолок просел. Почудилось мне, нет ли, – сам пятисотлетний дуб брезгливо содрогнулся тут от мерзопакостей таких.
Как на десять строк назад вернулся я, собственную речь стал изучать. Существительных имён не густо, «дела» да «поприще».
− Из инкарнатов имени моего никто не знает. Сам забудешь али помочь? − шипел старикашка, сабельку кривую вынимая да ножку утверждая на табурете. А сапожки-то знатные, просто загляденье: может, в моду быстроходы, может, валеки-уроды, быстроступы-попиратели, авторитетов трамбователи.
Самую малость подрастерялся я, просыпал на столешницу печенье из кулька, сам не притронулся: уж больно цвет пришёлся не по нраву.
− Угощайся, раз явился. И отвечай, что привело тебя сюда, Поприще, лукавый чернокнижник?
Он вскинул брови, саблю опустив:
− Не принято у нас на мой вопрос своим вопросом отвечать. В обмен же на услугу малую, я правило нарушу.
− Какую же?
− Двенадцать долгих лет и зим я паутину ткал, что с виду облако напоминает, и ей равных было поискать. Гордился я творением, завидовали и восхищались знатоки, пока какой-то выскочка, сопляк зелёный, не порубил её в куски. Но достойнейший нашёлся, тебя гораздо старше и друга твоего, поди. Подсказал, чьих рук дело.
− Я даже знаю, кто донёс. Да вы с ним на одно лицо! − Действительно, сходство колдуна с любителем «Данхилла» было просто невероятным, разве что тот был вдвое выше. Связь они держать могли и через сны: кукловод лишь дёргал за верёвки. Например, меня никто не дёргал, потому и мысль летит свободно: − Попривыкали! То стращать, то запрещать. И сами не живут, и прочим не дают. Но юные придут и камнем вынесут у Здания издания законов мёртвых окна.
Он нетерпеливо саблю отложил в сторонку, дал понять, что на уровне очередном стали прочность обманчивою может быть, скорей балластом.
− А съел ли горечи, нужды ты столь, сколь сладости средь изобилия, чтоб говорить со мной на равных?
На занятьи прошлом учитель освещал ответы на подобные подвохи. Промежуточный экзамен выпал, так и отвечаю: «Два взгляда на предмет один поныне существуют в мире. Пропагандой и обманом одни заставили других горбатить на себя, себе конечно позволяя иметь в достатке преизбыток. Но других чем лучше ты, изворотливый проныра? Не одолжил ли крыльями Создатель, чтобы, летая, понукал? Не наблюдаем что-то. Укроти гордыню, пока не довела до черты последней. А по сути, выглядит всё просто: КАБЫ СО СКРОМНОСТЬЮ ПОЛАДИЛИ ОДНИ, НУЖДЫ НЕ ВЕДАЛИ Б ДРУГИЕ».
Внезапно спинка моя взмокла, − это грудь мою веждами кудесник принялся сверлить. Ладошки подставлял я, чтобы стружечки подобрать все, до единой, чуть поспевал прилаживать обратно. У поединщиков есть один приём: сражаясь, нить разговора не терять; ему я и последовал.
− Что за услуга? Речь о чём? − Пусть не истребитель, и не в бою воздушном, но оппоненту спеси не мешает сбить чуток, и подуставшему «сверлу» я новую подыскал работу. Из запасников фрагмент стены на время одолжил у великанов, жилет гранитный водрузил на плечи, как учил Евгений.