Соединение

Они являются моей частью или моими частями. Часть из них является мной порой. Это так, потому что это логично, если видеть.

3

Она видит беловатое полотно. Его закрывают полупрозрачные поверхности, расцвеченные серыми и фиолетовыми цветами. Поверхности соединяются и медленно сползают вниз; пространство, свободное от них, маленькое. Полотно кажется большим, объемным. Возможно, поверхность не разбухает. Возможно, она давно заполнила пространство. Она двигается. Ей не хочется двигаться. Ее ноги качаются так, что ей тяжело понять, движется ли она и в какую сторону. Двигаясь, она видит, как пространство разделяется и проделывает в самом себе дыру – вокруг нее происходит взрыв, уничтожающий внутреннюю плотную поверхность пространства, делающий пространство вытянутым и полым. Она видит, как ее нога делает шаг, она видит, что ее нога делает шаг в обратную сторону. Ее тело разрывается и вытягивается, поглощая пространство.

4

Она пережевывала куски пищи. Она была голодной, но ей не хотелось есть. На расцвеченной мягкими бликами пленке, затянувшей маленькую, скособоченную кухню, где стены наклонялись, топорщились и выступали неровностями, на которых проглядывали новые неровности, лежали волны желто-серого жира. По бесцветной пленке, разрубленной изящным, выполненным с помощью ран, рисунком листьев экзотических растений, скользили комья серой пыли. Поверхность обоев отходила от замысловато сделанных выступающих и проваливавшихся стен, которые словно не хотели, чтобы в их форме была обнаружена определенность. Мягкие комочки пыли держались на хрупких, почти невидимых нитях, двигались медленно, маятникообразно. Порой пыль образовывала кружево, сплетаясь с желтыми поверхностями испещренных желобками стен, наподобие кружева, что образуют облака и видимая через них пустынная земля.

Она смотрела перед собой прямо. Поверхность стены там содержала провал, сохраняющий тот же цвет, что и в прочих местах оболочки комнаты: серовато-белесый, с серо-синими оттенками. Это было окно. Стена, перед тем как провалиться, с одной стороны взлетала, подобно гребню волны, а затем резко падала, открывая гладкую поверхность мутноватого от грязи стекла и рассыпаясь с другой стороны нежными изгибами фигур, которые стремились вырваться, упасть в пустоту, показавшись из-под скрывшей их поверхности. По очертаниям можно было предположить, что в эту стену была замурована часть семьи одного из строителей. Возможно, он, преданный поклонник барельефа, не мог больше терпеть, что прекрасные изгибы тел его возлюбленной, его маленького, еще не вышедшего из младенчества, ребенка, составляет хрупкая плоть.

5

Ступив под серое небо, она шла вперед до тех пор, пока небо не скрылось от нее в пространстве, которое рождалось вопреки ее воле, и не было связано с ее ощущениями. Образы, являвшиеся ей, были противоречивы, множественны, смешивались в беспорядочный поток, чтобы составить структуру переплетений частей тел и предметов, голосов. Несовместимые, они вырывались из общей массы, завладевая ее вниманием, не давая оторваться от них.

Куски плоти сращивались хаотично, становясь бессмысленными и уродливыми, необъяснимыми в своем уродстве, абсурдными в своем существовании.

Небо, погружаясь в неизвестность, течет медленным серым потоком, растворяясь. Его закрывает неподвижность белых ровных плит, что выглядят раздувшимися. В них есть множество отверстий. Из них выходят еле заметные черные тени, которые окружают желтовато-коричневые пятна. Маленьких узких теней, которые падают сверху, как черви, не видно, если опустить глаза. Здесь видны обрывки неба в дальних частях помещения, закрытые решетками, тяжело пробивающиеся сквозь неестественно светящиеся лучи желтовато-зеленого тумана, становящегося все плотнее вокруг, чтобы из образованного им пространства нельзя было выбраться. Сгустившись, он образует маслянистую, темнеющую маленькими ошметками теней поверхность, затягивающую все вокруг, создающую в себе ложную видимость проходов, нор, светящихся сгустками света.

6

Если присмотреться, здесь можно заметить набухающие и опадающие тела, грудами возникающие между обрывками мелких копошащихся теней. Тела образовывали группы, составляя ужасающие по своей форме комбинации различных частей, разрубленных и сросшихся, чтобы затем медленно растечься во все стороны. Большие фигуры были разрублены неровными ранами, которые менялись в размерах вместе с течением тел фигур, их распадом. Она видела, как ее тело захвачено со всех сторон текущими фигурами, которые приближаются к ней неровными краями пустоты, оставляя лишь узкие проходы между ее телом и фигурами, скапливающимся в прозрачном, но уже изъеденном тенями и испачканном их частями, воздухе. Она судорожно думала о том, как может ускользнуть из этого взбухающего, сращивающегося и рвущегося частями пространства. Она смотрела, как между ее телом и возникнувшим тут же в пространстве телом скользит разрыв, который, стоит ей двинуться, уменьшится. Ей было нечего делать. Она поняла, что в ловушке. Тела запутали ее. Было сложно следить за преобразованиями тел. Они растекались вокруг и из них торчали их внутренности, белеющие, немного желтоватые и зеленоватые в неестественном, пожирающем их и сгущающемся все дальше свете. Внутренности вытекали из уродливых цветов и форм: из оболочек, резко разрубленных – в основном вверху и по бокам – выходили белесые образования, порой с желтым налетом, зеленеющие или желтеющие. Чертовы образования распространились повсюду. Не было никакого выхода – она не знала, что делать. Они двигались, растекались рядом, скользили, не оставляя пространства для движения – скользили так, что всякое движение было уже бессмысленно, потому что она уже двигалась, потому что она уже не знала, имеет ли она собственное тело, и имеет ли здесь кто-либо собственное тело и может ли здесь что-либо иметь оболочку, чтобы отделиться от этого ужасающего потока, растекающегося безысходностью, постоянно двигающегося, расщепляющего ее восприятие, хаотично вмешивающего его в себя так, что она уже с трудом могла воспринимать что-либо, кроме страха, который, разрезая предметы, придавал им очертания. Теперь воспринимать что-либо стало бессмысленно. Восприятие – праздная игра по смешению, расстановке и расположению предметов. Можно было разобрать тихие слова, располагающиеся шеренгой, убивающие образы. Шепот безжалостно отрезал от гигантского тела, частью которого она была или которым она была или которым она могла быть, маленькие кусочки, удобно расправляясь с видимым замкнутым пространством перед ее глазами, словно нарезая его тонкой чешуей, острым металлом, монотонных звуков. Шепот – другой вид уничтожения. Образы реальности исчезли, пожалуй, почти полностью. Она могла заметить, что шепот погружает ее в мягкое небытие, будто ее глаза закрылись. Теперь она не могла видеть. Это был сон, в котором были только слова, разрезавшие тела на маленькие, очень тонкие кусочки, из которых тихо что-то текло, возможно. Это было сном, состоящим из слов, быстро растворявшихся, не оставлявших от себя следа, кроме бесчисленных разрушений, черноты и подозрения того, что здесь должна была действовать сила некоего творца.

«Нам – тебе, тебе надо что-то делать, чтобы уничтожить их. Уничтожить их. Кого тебе надо уничтожить? Что тебе надо уничтожить? Тебе надо уничтожить это тело – тебе надо уничтожить тело, фигуру. Какую фигуру мне надо уничтожить? Здесь очень трудно различить хоть одну фигуру. Фигуры здесь совершенно нераздельные – можно предполагать слитность фигур и их одновременную раздельность. Легко увидеть, что внутри фигуры есть проходы, что внутри фигуры есть проходы, однако – однако, мы тоже можем иметь тело. Мы можем являться фигурой, поэтому даже если мы находимся в момент времени в другой ее части – мы, пытаясь пройти по ним, станем лишь частью ее движения. Таким образом, мы изменим ее тело так, что оно станет плотным, сросшимся на участке нашего пути, и мы не сможем пройти, потому что даже если бы мы могли считать нечто, какую-то часть своим телом, она срастется с ней и тогда получится то же, что и сейчас – возможно, так как мы не можем знать этого наверняка. Мы не можем знать этого наверняка. Нам надо выяснить, тебе надо выяснить, является ли фигура, которую мы можем воспринять, является ли она частью фона, того желудка, где мы ее воспринимаем. Действительно ли эти разрывы являются проходами, действительно ли, увеличив их или переместив их, можно уменьшить фигуру – я говорю о том, что, исходя из того, что ты знаешь – исходя из того, что ты говоришь – просто исходя из того, что ты говоришь – можно предположить, что если ты увеличишь плотность фигуры – вытянешь разрывы и проходы между ее частями – возможно, органами наружу – ты сделаешь фигуру меньше, ты сделаешь ее гораздо более определенной, гораздо более плотной – тем более, устранив функциональную часть проходов – разрывов, ран – изменив ее структуру – ты просто ее убьешь – она не будет существовать в прежнем виде. Все это хорошо, но мне это не поможет – мне это не поможет, потому что не поможет. Почему? Потому что я не знаю, где я. Я не знаю, где ты. Я думаю, меня нет. – Я есть. – В данном случае ты можешь быть, но я не думаю, что нас можно как-то определить. Нет, меня тревожит вовсе не это – меня тревожит именно то, что манипуляции с фигурой могут оказаться бессмысленными, так же, как и выделение себя или тебя из ряда прочих объектов. Я считаю, что это может быть интересно, только если мы захотим посмотреть на эффект. Мы можем, возможно, даже условно – чисто условно отделиться – увеличив функционально неизученный разрыв – предварительно мы можем даже изучить его. – Молодец, дорогая. – Это не все, вероятно».