Страница 6 из 23
Но, конечно, Арий хотел не только целоваться, и здесь на мягкой траве этого луга, выросшего так высоко, что никакие овцы не могли сюда прийти с отарами, где воздух прозрачнее, чем везде, где солнце ярче, а вода в озере, никогда не тронутая человеком настолько чиста, что видно дно, а неподвижном её зеркале отражается небо, окружающие деревья и горы, словно создавая тут дверь в какой-то другой мир, где всё чище, прозрачнее, красивее, чем в нашем…
– Ты любишь меня?.. любишь? Яя… Аяя… – горячо и жадно спросил он, целуя меня, то смыкая веки, то горящими широкими зрачками своих светло-голубых, прозрачных глаз, всматриваясь в мои, задыхаясь, словно в лихорадке. – Люби меня, Яй… только люби… Люби!
Я отвечала сразу и ответила после, когда мы уже лежали рядом, снова вернувшись на луг, после того как, растворившись совершенно друг в друге, позабыли всё, теряя зрение и слух на краткие, но такие сладостные мгновения.
– Веришь теперь, что я не оставлял тебя? Что я ни мига не прожил вдали от тебя, не мечтая о тебе, не пытаясь придумать, как же вырваться? Веришь, Яй?
– Верю, – прошептала я. – И люблю. Я сразу и поверила, чего там… токмо думалось, опоздал ты. Но… не удержали мы с тобой коней-от ретивых…
– Так нешто их удержишь? – счастливо засмеялся я.
– Дак тебя, верно, не удержишь, табун остановить легче. Но я о себе… Устоять должно было противу соблазна. Да где там… люблю тебя… так люблю, ажно земля с под ног уходит… Вот знай: жалею, что предала мужа, что так с Эриком поступила, он достоин лучшей жены, а не могла иначе. И впредь никогда не смогла бы, застишь ты мне весь свет…
– Меня не удержать вдали от тебя, потому что ты все для меня, Яй. Ты это тоже помни теперь, ежли ране не знала, – я обнял её, притягивая к себе. – Без тебя я даже не дышал.
– Так уж и не дышал? – тихонько засмеялась Аяя.
– Совсем… – выдохнул я, прижимая её, и закрыв глаза.
И вот я вижу её, её лицо, волосы, завившиеся от пота, на фоне бескрайнего неба и снежных вершин гор. Аяя, застилающая весь мир, потому что она весь мир. Весь мир… Аяя, как много лет, столетий, я шёл к ней и к тому, чтобы видеть вот так, обнажённой, горящей от страсти, смотрящей мне в лицо этими сияющими желанием глазами. Я смотрю на неё на фоне этого бездонного ярко-голубого неба. Я поднялся, садясь, чтобы обнять её и прижать к себе, не размыкая, не прекращая слияния…
Мы добрались до рая, и даже, если он не возможен на земле, мы нашли его…
…Я же от рая был далёк как никогда. Я был в кругу своих, Вералга перенесла нас всех в стойбище в долине, потому что площадка у пещеры была слишком занесена снегом, там было даже не устоять в снегу, свалившемся с вершины, к тому же метель взялась с новой силой набрасываться на гору. Поэтому мы были теперь в стойбище, что так радушно принимало нас дондеже. Мы вошли в чум, где Басыр оказалась хозяйкой.
– Не усмехайся, Белый Великан, приходится отводить глаза людям и своим и чужим, – улыбнулась Басыр.
– Да-да, я это понял… – сказал я.
Мы, замёршие и усталые, расселись вокруг очага, Басыр угостила нас нежно вяленой рыбой и сваренными в молоке сладкими кореньями.
– Я заготовила их давно, ещё до того, как пришла сюда, к этим людям, – сказала Басыр.
– Так они не твои соплеменники?!
Басыр покачала лунообразной головой. Вот всем она прекрасна, а я не чувствую к ней ничего, даже меньше, чем, когда в её чуме ночевал с ней …
– Нет, как раз мои соплеменники, но племя кочует многие и многие годы и столетия, медленно продвигаясь за своими стадами. Но я тоже кочую, по всему миру, ухожу и возвращаюсь. А как же? – усмехнулась Басыр, посверкивая чёрными глазами в прорезях удивительных изогнутых век.
– Так ты можешь прикинуться кем хочешь?
Она покачала головой:
– Нет, только старой. Какой, я, возможно, стала бы, имей способность стареть. Как твой брат, прикинуться кем угодно – нет, этого я не могу.
– Мировасор ещё может так, – сказал я, – верно, Мировасор?
Я взглянул на него. Мировасор поднял голову и ответил:
– А… нет. Нет-нет, Эрбин, я только, как и Басыр, могу показываться людям стариком, а как твой брат любым человеком – нет, это мне недоступно. Это, видимо, подвластно только тем, кто отдаётся Тьме.
– Арик никогда не отдался бы Тьме, в это я не верю, – твёрдо сказал я, выпрямляясь во весь рост и оглядев остальных свысока, пусть возразят мне, пусть и меня изгонят, я пойду искать Арика с Аяей…
Мировасор поднялся от очага, к которому успел усесться и протянуть к нему озябшие руки.
– Ты же всё видел! Ты не веришь собственным глазам?! – воскликнул он, бледнея от злости.
На это мне легко было возразить:
– Ну, глаза легко обмануть, Мировасор. И то, что Вералга по-прежнему с нами, сидит у очага, улыбается и угощается рыбой и этим странным местным отваром то ли из мха, то ли из коры, а не лежит хладным трупом, погребённой под лавиной возле нашего дома, уже говорит мне, что не стоит верить всему, что видят мои глаза. Глаза не всегда зрят истину…
Вералга поднялась тоже, оставив трапезу, за которую взялась было с таким аппетитом.
– Мир, Эрик, прошу вас, не надо! Не надо ссориться и спорить теперь, когда мы едва выбрались из такой передряги! – взмолилась она, глядя на нас попеременно.
– Давайте подкрепимся и подумаем, как убраться отсюда, – подал голос Викол.
– А мне стоит поторопиться, иначе ваше Великое Море снова возьмётся льдом и мне придётся проситься к вам для перемещения отсюда в тёплые края, – сказал Орсег, улыбаясь, большие белые зубы нерадостно сверкнули меж тёмных губ. – Право, это так замечательно, не ожидал, что рыбу можно приготовить так вкусно! Ты просто колдовскими чарами обладаешь, а, Басыр?
Она лишь пожала плечами непринуждённо.
– Ничего тут особенного нет, рыба в Великом Море сама дар Богов, ничего с ней особенного делать не надо, да, Эрбин? Ты байкалец, знаешь… А ты, Орсег, не подольщайся и не подкатывай к моему берегу свои корабли, я тебя не выберу, с тобой, водяным, мне несподручно, мне под воду ходу нет, стало быть, в разлуке быть, зменять станешь, я того не люблю. Да и в снегах моих родных околеешь! – засмеялась Басыр и снова лукаво посмотрела на меня.
Похоже, положила на меня глаз. Но сейчас это совершенно не тронуло меня, хотя должно было польстить, Басыр, как видно могущественная волшебница, если так можно называть предвечную, и красавица к тому же. Пусть она простит меня, но я совсем не испытываю желания к ней, я даже не помню, как это было некогда между нами… ничего, даже, когда именно это было. Я и запомнил её имя потому, что она странные речи позволила себе, и после… я думал, приснилась. Но нет, вот она, и настоящая, и к тому же, как и все тут, у этого очага, предвечная. Вот беда-то для меня, приглянуться предвечной, к которой вовсе не лежит моя душа.
Всё бы ничего, и я, должно быть, даже поддался бы её притяжению, но в душе у меня сейчас зияла громадная пустота, настоящая дыра без дна, в которую улетали все чувства. Ара нет и нет её, Аяи, опять я потерял их обоих. Без Арика было плохо в своё время, но без Аяи… Я не могу даже представить. Кроме всех чувств, которые я сейчас старался прятать куда-нибудь поглубже, потому что быть опозоренным, а тем паче жалким, мне не хотелось, хорошо, что всеобщее потрясение выбило из сознания то, что было перед лавиной. Но что я стану делать, когда проснусь завтра, а Аяи нет…
Я сел к очагу рядом с Дамэ, а Рыба присела с другого бока, не обращая внимания на жгучие взгляды Басыр. Рыба наклонила голову ко мне.
– Эрбин, ежли хочешь с энтой… как её там… э-э… Басыр, я мешать не стану, токмо видится, ты не расположон? А? – тихонечко проговорила Рыба, стараясь не привлекать внимания окружающих, и осторожно взглянула мне в лицо.
– Спасибо, Рыба, – ещё тише проговорил я, чуть склонившись, делая вид, что я тянусь за очередным куском рыбы, чтобы остальные, радостно жующие и оживлённо сокотавшие между собой, не слышали нас. – Держись около, как в прежние времена.