Страница 12 из 14
Кардиналы опять, как при Борджиа, соревновались в роскоши. От богатств, стекавшихся в ватиканскую казну при папе Юлии II, скоро остались одни воспоминания. Образ жизни хозяев Ватикана при папе Льве Х стал таким, что однажды, когда двое визитеров мастерской Рафаэля заметили, что у святых на его картине слишком красные лица, художник ответил: «Они краснеют, глядя на вас – римских кардиналов». Правда, и Рафаэлю грех было жаловаться: при папе Льве Х он стал очень богат, построил себе дворец по собственному проекту. Вазари пишет, что Рафаэль стал жить «не как художник, а по-княжески».
По воспоминаниям современников, Рафаэль и банкир Агостино Киджи дружили, что неудивительно: Рафаэль был не только человеком дружелюбно-притягательным, но и чрезвычайно светским.
Но дружба дружбой, а деньги – врозь. Однажды Рафаэль выполнил за 500 монет несколько фресок для Киджи и, закончив, неожиданно потребовал от заказчика удвоить оплату. Управляющий Агостино Киджи по имени Джулио Боргези поначалу отказался: что за безумный каприз? Рафаэль не уступал. «Призовите экспертов – и вы увидите, насколько умеренны мои требования!» – аргументировал он.
Тогда прожженный Боргези, знавший об антипатии к Рафаэлю Микеланджело, пригласил быть экспертом его. Буонаротти пришел, не спеша и молча осмотрел фрески соперника и перевел мрачный взгляд на Боргези. Указав пальцем на голову сивиллы, он заявил: «Одна только эта голова стоит сто монет, а остальные не хуже». Он недолюбливал Рафаэля, но не мог позволить себе необъективности. Узнав об оценке Микеланджело, Агостино Киджи велел управляющему немедленно уплатить Рафаэлю требуемую сумму.
Занятием, которое поглотило Рафаэля в последние годы его жизни, становятся археологические раскопки. Для возведения собора св. Петра нужно было много материала, который свозится со всех концов Рима, добывается в развалинах и катакомбах. Но делается это без системы, и многие памятники древности могут просто погибнуть. Поэтому папа поручает Рафаэлю смотреть, описывать и зарисовывать все ценное, обнаруженное при раскопках. Дело неожиданно захватывает Рафаэля, он проводит в сырых и пыльных катакомбах многие часы и, готовя патрону детальные отчеты, начинает верить, что Бог предназначил ему спасти и восстановить величие и красоту Древнего Рима. «Теперь он занят великим делом, которое будет изумлять будущий мир», – пишет о Рафаэле папский секретарь.
Смерть Рафаэля остается загадкой, но у Вазари содержится весьма прозаическое (при всем драматизме) объяснение ее причин: «И вот однажды после времяпрепровождения еще более распутного, чем обычно, случилось так, что Рафаэль вернулся домой в сильнейшем жару, и врачи решили, что он простудился, а так как он в своем распутстве не признавался, ему по неосторожности отворили кровь, что его ослабило до полной потери сил, в то время как он как раз нуждался в их подкреплении». Впрочем, не исключено, что он просто сильно простудился в катакомбах.
Оплакивали умершего так неожиданно во цвете славы Рафаэля все и едва ли не больше всех – римский папа Лев Х. Друг Рафаэля поэт Пьетро Бембо написал эпитафию: «Здесь лежит Рафаэль, кем опасалась Природа быть побежденной навек и умерла вместе с ним».
Сандро Боттичелли: великий декоратор
Боттичелли не относят к пантеону «титанов Возрождения», однако работы рассматривают наряду с шедеврами Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рафаэля, и с той же частотой и пылом цитируют в наши дни. Его наследие три века скрывается в тени творчества этой гениальной итальянской троицы, но обретает истинную цену благодаря англичанам – прерафаэлитам. Художника причисляют к представителям флорентийской школы живописи, но тут же выставляют на вид более десяти отличий от работ самых известных ее представителей – таких как Липпи, Гирландайо, Перуджино, Мантенья, Поллайоло… Его линии – «безусловно, да», его композиционные решения зачастую – сплошное «но…»: как сказали бы сегодня, «горизонт завален». И не только горизонт…
Он насмехался над ценностью пейзажа – мол, для фона достаточно кинуть на полотно губку с краской, – и тщательно вырисовал сотни видов растений на картине «Весна». Боттичелли не развивал теорий, однако свободно трактовал новаторские приемы в согласии со своими чувствами и представлениями о жизни цвета и границах формы: так появлялся пресловутый «пятый элемент» его гармонии – чистая любовь.
Эта фраза принадлежит Джорджо Вазари. Речь идет о детстве Алессандро Филипепи, прозванного позже Сандро Боттичелли, видимо, вслед за старшим полноватым братом (botticelli с итальянского – «бочонок»). Старший Филипепи, кожевенных дел мастер, наверняка желал приставить младшего сына к своему ремеслу или же приобщить к делам торговым. «…Однако, хотя он с легкостью изучал все, что ему хотелось, он тем не менее никогда не успокаивался и его не удовлетворяло никакое обучение ни чтению, ни письму, ни арифметике, так что отец, которому надоела эта взбалмошная голова, отдал его, отчаявшись, обучаться ювелирному делу… В ту пору была величайшая дружба и как бы постоянное сотрудничество между ювелирами и живописцами, благодаря чему Сандро, который был человек бойкий и только рисованием и занимался, увлекся и живописью и решил заняться и ею».
Отпрыск больше преуспевает в рисовании эскизов, его линия хороша, а практические навыки в ювелирном деле не даются. Сандро поступает в учение к именитому художнику Фра Филиппо Липпи, несмотря на сомнительную репутацию последнего (еще бы, сбежать с монахиней!). Позже именно отец оборудует Боттичелли мастерскую в своем собственном доме. А в 33 года запишет в кадастре: «Сандро ди Мариано… художник и работает дома, когда хочет». Что ж, Сандро желает рисовать Мадонну. Сандро не желает усердно заниматься гравюрой или посвятить себя фрескам. Сандро читает труды теоретиков искусства, а рисует по-своему. Сандро делает, что хочет.
«Сандро был человек очень приятный и любил пошутить с учениками и друзьями». Подтверждая слова Вазари, заметим, что в наши дни художник мог бы прославиться еще и как успешный организатор флешмобов и розыгрышей для ТВ-шоу вроде «Скрытой камеры». Причем он не жалел хлопот, выстраивая сложные комбинации.
Представьте себе сценарий: первое – договориться с покупателем работы ученика, сделанной по образцу учительского тондо «Мадонна с ангелами», что тот «не заметит» изменений на готовой картине, когда придет в мастерскую принимать работу. Второе – оповестить о грядущей прибыли в 6 флоринов автора работы. Третье – вместе с другими учениками нарезать из бумаги аналоги красных головных уборов флорентийских синьоров, и, высоко на стене вывесив тондо – так, мол, покупателю будет лучше разглядывать работу, – тайком прикрепить поделки над головами ангелов. Четвертое: проинструктировать учеников, чтобы не хихикали в кульминационный момент. Пятое: на решающем просмотре в присутствии предупрежденного покупателя не замечать ужаса на лице ученика-художника: Мадонну окружают не ангелы, а будто бы флорентийские синьоры в колпаках! Наконец, шестое: пока ученик вместе с довольным, «ничего не заметившим» покупателем уходят за деньгами, вернуть все, как было. А когда юноша вернется – делать вид, что ученику, видно разум деньги помутили: какие шапки?! Вот умора!
Боттичелли также может виртуозно досадить досаждающему. Поселившийся рядом сосед-суконщик совсем не дает покоя: восемь станков грохочут так, что дом трясется! Сандро не то что работать – находиться в собственном доме не может. А сосед в ответ на жалобы и просьбы лишь хамит: мол, у себя дома я что хочу, то и делаю. Что ж, и у художника достойный ответ найдется. Как-то проснулся сосед поутру, глянул во двор и опешил: на стене дома Сандро, более высокой по сравнению со стеной соседа, прикреплен камень размером «с огромный возище». Равновесие даже с виду шаткое, стена задрожит – камень рухнет прямо на дом суконщика! А Боттичелли лишь посмеивается, вернув испуганному соседу его же слова: мой дом, что хочу – то и делаю. В общем, пришлось ремесленнику искать компромиссное решение.