Птичка

Глаша замерла, поняв, что ее догадки о том, что отец, решил ее сосватать за племянника не были плодом ее воображения. Уже давно она подозревала, что Кавелин пытается свети ее с Иваном.

– Я Вам уже говорила Иван Ильич, что не пойду за Вас, – тихо заметила Глаша и, наконец, выдернула юбку из рук парня. Сильный запах пота, исходивший от него, вызвал в ней чувство брезгливости.

– Че это ты мне на Вы? Я тебе не Ваше благородие! – взвился он. Глаша бегом направилась в дом, желая избежать дальнейшего неприятного разговора. Даже помыслить о том, что этот долговязый примитивный увалень, может стать когда-нибудь ее мужем, девушка не могла.

– Отставьте меня! – бросила она через плечо, взбираясь по ступенькам крыльца.

– Неужто по офицеру вздыхаешь? – произнес недовольно Иван, ей вдогонку. – Побалуется с тобой, да бросит!

Глаша быстро закрыла дверь, и бросилась в свою горницу. Задвинув дверь на завов, она устало облокотилась спиной о деревянный сруб.

– Нет ни за что, – шептала Аглая сама себе. – Не пойду за Ивана, лучше убегу из дома.

Следующим утром, едва Глаша появилась в гостиной, она наткнулась на Скарятина. Он видимо уже давно встал и, одевшись, стоял у окна, созерцая улицу. Заслышав ее легкие шаги Дмитрий, вмиг обернулся и в два шага оказался рядом с девушкой. Она не успела ничего сказать, как он заключил ее в объятья и страстно поцеловал ее в губки. Лишь спустя минуту, он оторвался от нее и, не выпуская из объятий, прошептал у ее губ:

– Я думал о Вас, моя птичка.

Послышались шаги, и Глаша испуганно вырвалась из рук Скарятина, отойдя подальше от него. Вошла Матрена и как то странно изучающе посмотрела сначала на Дмитрия, а затем на девушку.

– Доброе утро Ваше благородие.

– И тебе доброе, Матрена, – кивнул Дмитрий, прищурившись и скрестив руки на груди, оперевшись плечом о стену. Еще раз, подозрительно оглядев молодого человека с ног до головы, старуха что-то проворчала и засеменила к печке.

– Михаил Емельянович в лавку еще засветло ушел, – заметила Матрена, кряхтя, подходя к Аглае, которая разжигала печь. – Ты дочка завтрак-то ему по-быстрому собери, а то он не ел ничего.

– Сейчас, – кивнула Глаша и подула на дрова, которые никак не хотели разгораться. Заслышав удаляющееся шаги, девушка обернулась к двери и отметила, что Дмитрий вышел на двор.

– Что это их благородие никак не уезжает? – заметила Матрена, устало садясь на лавку.

– Так болен он еще, – тихо произнесла Глаша, ставя большой самовар на стол.

– Как же болен. А то я не вижу, что здоров он уже как бык, – недовольно бросила Матрена. Глаша взглянула на старуху и произнесла:

– Он ведь только вчера он вставать стал. Да и бледный очень.

– Да ты никак жалеешь его?

– Совсем нет, – пролепетала Глаша, опуская глаза, дабы старуха не заметила, как они загорелись от одного упоминания о Дмитрии. Глаша начала замешивать тесто на блины, а Матрена долго молчала, изучая лицо девушки.

– Ох, смотри девка, если отец узнает, что бегаешь за офицером, прибьет тебя, – наконец произнесла старуха.

До обеда время прошло незаметно. За стол все сели, как и полагалось у Кавеленых около часу дня. Царило всеобщее молчание, и лишь в конце трапезы хозяин дома спросил у Скарятина о его здоровье. Дмитрий уклончиво ответил, что, наверное, через пару дней он совсем поправится и покинет их дом. После его фразы, Глаша вскинула на молодого человека глаза, полные отчаяния и тоски. Этот взгляд заметили все кроме Ивана. После этого Матрена тяжело вздохнула, Глаша задрожала от озноба, а Кавелин облегченно заметил:

– Вот и славно, Ваше благородие.

– Вы не беспокойтесь Михаил Емельянович, я рассчитаюсь с Вами за Ваши труды, как и обещал, – высокомерно сказал Скарятин, вновь взявшись за еду.

После обеда отец и Иван вновь ушли в лавку, а Глаша наскоро убрала со стола и села перебирать крупу. Дмитрий был тут же, так же как и Матрена, и вел себя довольно тихо, что-то записывая на столе у окна. Но спустя два часа, когда Матрена все же не выдержав, заметила что ей надо отдохнуть, покинула горницу, Скарятин не медля ни секунды, встал со своего места и приблизился к девушке. Глаша не успела ничего сказать, как и утром, ибо молодой человек проворно поднял девушку с лавки, крепко ухватив за талию. Он притянул Глашу к себе, прижав ее спиной своей груди, и впился поцелуем в ее шейку. Опешив от его атаки, она что-то пролепетала про крупу, видя, как одна его рука словно железным кольцом обвилась вокруг ее талии, а вторая с силой сжала ее правую грудь. Дмитрий начал шептать ей на ухо слова, о ее прелестях, и Глаша окончательно растаяла. Не прошло и минуты, как она ощутила, что все ее тело словно горит огнем.

Однако спустя миг девушка увидела в окно, как возвращается отец. Глаша проворно вывернулась из объятий Дмитрия и отошла к печи. Скарятин нахмурился, однако затем, пожав плечами, ушел в свою комнатку, оставив открытой дверь. Уже через миг в горницу влетел рассерженный Кавелин, размахивая руками.

– А ну, поди, сюда, гадкая девчонка! – прогрохотал Михаил Емельянович с порога. Глаша боязливо обернулась, не понимая, что так рассердило отца. – Опять парней раздразнила! Только что Никитка Рыжой, да наш Ивашка снова из-за тебя у колодца дрались!

– Я ничего не делала, – опешила Глаша, пятясь от разъяренного отца, который приблизился к ней.

– А то я не знаю, как Вы бабы хвостом вертите! Вся улица сбежалась посмотреть, как они дерутся! Вот позор то! И все из-за тебя!

– Неправда это, – пролепетала Глаша.

– Как же неправда! Они оба, при всем честном народе, мне в лицо кричали, что хотят замуж тебя звать! А?! Чего перед людьми то меня позоришь, негодница? Выбери уже себе мужа и дело с концом!

– А если никто не люб мне? – глухо произнесла Глаша.

Дмитрий, который находился в соседней комнатке, с чуть приоткрытой дверью, отчетливо слышал нервный разговор между отцом и дочерью. После последних слов Глаши на его губах заиграла победная, наглая ухмылка. Он отчетливо осознавал, что именно из-за него девушка говорит так. И свои чувства она проявляет только с ним, и их недавняя близость была доказательством того. Он довольно посмотрел перед собой.

В следующий миг Дмитрий услышал, звук звонкой пощечины. Скарятин резко обернулся к приоткрытой двери, поняв, что Кавелин, ударил Глашу по лицу.

– Ах, не люб?! – завопил Михаил Емильянович. – Знаю я кто тебе люб! Только тот товар тебе не по зубам! Ты купчиха, запомни это! Выбирай ровню себе! Дурой будешь, если не послушаешь меня!

– Не надо отец! – воскликнула Глаша, боясь новых побоев.

– Кому нужна твоя красота? – взвился в негодовании Кавелин. – Одна морока! Вот Наталья быстро вышла замуж. А тебе все не те!

Скарятин услышал звук хлопнувшей двери, и вошел в горницу. Он посмотрел на Глашу, которая стояла посреди комнаты и, закрыв лицо ладошками, плакала. Дмитрий быстро приблизился к ней и обнял:

– Не плачь, моя птичка… – Он ласково погладил ее по спине, приподнимая подбородок. Нежно поцеловав ее в губки, он вновь обнял ее, лаская руками ее спину. Она начала сопротивляться.

– Нет, нет, не сейчас, – выпалила девушка. – Отец может вернуться. Я завтра утром приду. Отец в Петербург уедет…

Около восьми утра, едва телега Кавелина скрылась из виду, Глаша, быстро направилась к зеркалу. Она была уже готова. Одев свои лучшие выходные юбку и блузку, что остались ей еще от покойной матушки, она поправила свои волосы, красиво положив их на высокую грудь. Косы, она распустила, и перетянула их атласной белой лентой. Похлопав себя по щекам, она удовлетворенно кивнула зеркалу и бегом поспешила вниз по маленькой деревянной лестнице. Проверив, что Матрена еще спит, девушка стремглав направилась к заветной горнице.

Скарятин стоял у окна, скрестив руки на груди. Он напряженно думал, что вот уже неделю он совсем здоров, и ему давно пора уезжать из дома купца. Однако прелести Глаши, ее юное, сладкое, притягательное тело вызывали в нем неуемное плотское вожделение. Он размышлял о том, что возможно еще раз он удовлетворит свою похоть, а уж потом уедет.